было море утром, когда он проснулся и увидел пустынный, холодный пляж.
Он не побрился. Он был похож на бродягу. После утренней встречи с Элен ему
трудно было дышать.
говорить без умолку, как всегда, когда напьется.
сообщников, они ненавидели друг друга, но были не в силах расстаться... Сядь
же, Владимир! Мы ведь с тобой тоже старые сообщники... Вот я сейчас велю
тебе лечь ко мне в постель, и ты ведь ляжешь. Чистая правда! Опять пьешь?
или наболтать вздору, или почувствовать себя подлым трусом - сразу берешься
за декламацию: "Я думаю о России..." А ведь не будь революции, ты все равно
был бы таким же, не другим! Я-то разве пережила революцию? Нет. Просто мы с
тобой не такие, как все. Не можем ни с кем ужиться, никто нам не нужен...
Вот эта сиделка... Я ее до того невзлюбила - и ведь только за то, что она
такая бледная да серьезная. Хочешь, я тебе еще что скажу? Тебе ведь все
равно что ни скажи... Иногда я думаю - может, я мою дочь тоже ненавижу... У
нее ни единого недостатка нет! Она так в себе уверена! Смотрит на весь мир,
будто ей никто не нужен! И от меня ей ничего не нужно, только поцелует меня
в лоб, когда прихожу или ухожу. Все равно, может, настанет такое время,
когда ей тоже потребуется надраться вдрызг! Внезапно она с удивлением
вскинула голову:
слышит окрика:
голосе ее отразилась тревога.
казалось таким спокойным, все черты выступили как-то особенно ясно, исчезла
портившая их припухлость. В глазах появилась какая-то доля той
самоуверенности, за которую она попрекала дочь.
капли на кончиках ресниц.
стал пить прямо из горлышка.
незнакомый ей улыбкой. Солнце зашло, зеленоватые отсветы легли на море.
Точно такие же были сумерки, когда в свой первый вечер в Севастополе, на
борту военного корабля, он писал матери длинное письмо.
такое говорить, но ты-то ведь знаешь! Только двое меня хорошо знают, ты и
Папелье... Он уж до того хорошо меня знает, что выбирается сюда раз в
неделю, а остальное время живет себе в Ницце.
минуту тому назад, когда он стоял, опираясь на перила балкона, глядя в сад,
где в кустарнике сгущались тени, ему внезапно пришло в голову такое простое
решение...
полутьму. И только этот крикливый голос сотрясал прозрачный воздух. Эта
женщина кривлялась, лежа на кушетке, вытянув левую ногу в гипсовой повязке.
круги пойдут, как бывает, когда бросишь камушек в воду; круги пойдут все
шире и затеряются в бесконечном пространстве...
подумал?
когда-то прежде, а по вечерам включат купленный ими граммофончик...
разбила. Тогда Владимир все так же спокойно, но с трудом держась на ногах
прошел через пустую темную спальню, спустился в буфетную, взял другую
бутылку в холодильнике. На кусочках льда лежал острый ножик для скалывания
льда, Владимир посмотрел на него, но не взял.
младенческой улыбкой.
спокойно наполнял свой стакан.
Евангелие, помнил Экклезиаста. Где же это сказано, что единственное
непростительное преступление - обидеть ребенка?
усилившейся тревоги?
вдвоем? Например, в Швейцарию, высоко в горы, где только снег и чистый
воздух.
казалось, что от него самого исходит покой этого вечера. Он снова видел
Блини и Элен в салоне яхты, возле стола, где лежала колода карт. Блини
хохотал, хохотал, как невинный младенец из Священного Писания. Лгал, как
дети лгут! Хотел Элен, как ребенок хочет игрушку!
полулежала.
"ты". Она поняла, он ведь кое-чему обучил ее на своем языке.
мы видим на улице? Сейчас - да! Сейчас он все может!
сыном.
честолюбия! Мне хотелось расстилать белые простыни на садовой траве,
взбивать мыльную пену руками, закатав рукава...
спальне.
что утром, когда он проснулся в пляжной кабинке, ему ничего такого и в
голову не приходило.
чем.
Внизу, в гостиной, зажегся свет, очевидно, Эдна туда спустилась.
полутьме, но тревога заполняла ее глаза.
ясновидца. Он только сейчас заметил на светлом небосводе, еще хранившем
отблески солнца, серебрящуюся луну.
кушетки.
дрожащими руками ее шею.
сейчас стошнит. Он отвернулся, потому что она смотрела прямо на него, глаза
ее уже вылезали из орбит, а он не выносил физических страданий.
всего была мысль, что она мучается и неизвестно, когда умрет.
чувствовал своих рук, только болели большие пальцы. Наконец ему показалось,
что она обмякла, и он отпустил ее шею Но после мгновения неподвижности она
вдруг пошевелила головой, и он, обезумев от мысли, что ей все еще больно,
схватил со стола сифон и нанес женщине сильный удар по голове, по
обесцвеченным волосам.