Чтение 22–й страницы книги ~Исповедальня~

Отец, видимо, бросил пациента и, понимая, что ехать на виллу уже поз-
дно, помчался на вокзал на такси.

Должно быть, они встретились на платформе, у поезда на Париж. Не
знаю, о чем они говорили. Представляю, сколько народу наблюдало за ними,
строя всевозможные догадки.

Когда я пришел на обед, они уже были дома. Чемоданы отнесли в будуар
- наверно, отец.

Мать выглядела усталой. Я никого ни о чем не спрашивал, кроме Ноэми,
когда днем мы с ней оказались вдвоем на кухне.

- Что вы хотите услышать от меня, юный хозяин? В таком возрасте вы
еще не можете знать женщин. Ей хотелось, чтобы ее удержали. Она прекрас-
но понимает, что, оставшись одна, быстро станет беззащитней птички перед
кошкой.

- Твоя мать не звонила Наташе?

- Даже если звонила, я не слышал. Вечером она сидела дома, а отец за-
перся у себя на антресолях, словно ничего не произошло. Сегодня в пол-
день ни в будуаре, ни в спальне чемоданов уже не было, наверно, их разо-
брали.

- Ты доволен?

- Что тебе сказать? Я и сам не знаю. За столом была видимость беседы,
каждый силился доказать, что жизнь продолжается. И я думаю, не из-за ме-
ня ли все это?

Взволнованная, Франсина смотрела на него так, как смотрят на людей, с
которыми случилось несчастье или трагедия.

Он был младше ее, но после всего пережитого казался намного старше.

- Ты выдержишь, Андре. А теперь, мне пора домой, но ты должен обе-
щать, что позвонишь, если... Она замолчала, не решаясь договорить.

- Если что?

- Если я буду тебе нужна. Не бойся моих родителей. Они все поймут.

Он подозвал официанта, и несколько минут спустя они с Франсиной уже
шли под дождем, прижимаясь к домам, что мешало им разговаривать.

Когда они переходили улицу по пешеходной дорожке, впереди на заборе
Андре увидел фотографию Жана Ниваля - тот улыбался своей все еще детской
улыбкой, а в глазах певца светилась радость жизни. Она заметила, что Ан-
дре отстал.

- Ты идешь?

Но, в свой черед увидев афишу, все поняла.

- Не думай больше об этом, Андре.

- Не беспокойся. Я не считаю себя жертвой.

- Ты полагаешь, что...

Она уже сожалела о своей необдуманной поспешности.

- Что он может быть моим отцом? - закончил он фразу. - Ты это хотела
сказать, верно?

- А что ты думаешь?

- Ничего. Мне все равно.

Расставаясь, она наклонилась, чтобы поцеловать его в мокрые щеки - их
лица блестели от дождя.

- До четверга? Если, конечно, у тебя не будет слишком мною работы.

- Я найду выход.

- Не забудь позвонить.

- Заметано.

Стоя под воротами, она смотрела, как он уходит, и в черном непромока-
емом плаще, который бил его по икрам, он казался выше, чем обычно.

Ей захотелось окликнуть его. Может, он еще не все сказал, а она со
своей стороны не нашла нужных слов?

Он взял из гаража мопед, с трудом завел. А потом почти час медленно
ехал в потоке машин.

Он досадовал на себя. Злился за свою откровенность с Франсиной: и те-
перь она все передаст родителям.

Странно! Он впервые почувствовал себя Баром. Уже вчера он рассердился
на Ноэми, которая назвала их семью сумасшедшим домом, и, не сдержавшись,
ответил ей довольно резко.

Их было трое, замкнутых в себе людей, со своими проблемами, со своими
вопросами, которые каждый задавал себе сам.

От Парижа в памяти у него сохранился только парк с блестевшими в сол-
нечных пятнах деревьями, двор дома на набережной Турнель. Узнал бы он
сегодня привратницу, которая присматривала за ним из открытого окна? Она
была очень худа, и платье висело на ней как на вешалке. Кажется, во рту
у нее не хватало зубов.

Много позже ему рассказывали, что отец первой привел ее в диспансер и
вставил зубы. Зато о канарейке Андре помнил наверняка.

В Канн они ехали на поезде; об этом переезде он не сохранил никаких
воспоминаний. В мрачной квартире на Эльзасском бульваре ему, ребенку,
казалось, что в воздухе постоянно висит тонкая серая пыль. Иногда он да-
же пытался ее поймать.

Его не удивляло хождение людей по коридору, а, напротив, приводило в
восторг, возможно, потому, что ему запретили открывать дверь в зале ожи-
дания и смотреть на сидящих возле стен мужчин и женщин.

Они, преимущественно суровые местные крестьяне, часами сидели, прис-
тально глядя в пространство.

Его родители тоже хранили воспоминания, которых он не знал, но кото-
рые занимали важное место в их жизни.

Однажды вечером они впервые поцеловались. Они шли рука об руку и,
улыбаясь, строили планы на будущее.

И сейчас они жили в этом будущем, разумеется не узнавая его.

Они, должно быть, думали, что Андре холодно наблюдает за ними и судит
их без снисхождения, в то время как он никогда еще так остро не чувство-
вал свою близость к ним.

Он злился на себя за то, что взбунтовался и, может быть, взбунтуется
снова, если возникнет необходимость защищать свое собственное "я".

Он въехал в ворота. На аллее стояли лужи. Под дождем розовый цвет ви-
ллы казался намного темнее.

Поставив мопед возле гаража, Андре вошел в дом. Его удивила тишина,
неподвижность воздуха и предметов.

- Есть кто-нибудь?

- Я! - ответил из кухни голос Ноэми.

- Мама ушла?

А ведь он только что видел красную машину в гараже.

- Не знаю. Может, ушла, а может, спит.

- Папа вернулся? Был уже девятый час.

- Сейчас должен прийти, и наверняка промок, если не взял такси, так
что будет переодеваться, прежде чем сесть за стол.

Андре поднялся наверх. Двери в спальню родителей и в будуар были зак-
рыты. Тишина, спокойствие начинали давить на него, и он хмуро смотрел,
как дождь барабанит в стекла. Зажег свет, снял мокрые брюки, прилипшую к
телу рубашку. - Андре, ты у себя? Отец внизу у лестницы. - Да, папа.

- Спускаешься?

- Сейчас, только переоденусь.

Ему казалось, что вместе с сумерками в дом проникла какая-то тайна.
Поскорей бы закрыли ставни, поскорей бы оказаться, словно в убежище, в
привычной обстановке среди зажженных ламп.

Глава III

- Мамы нет?

На столе стояло всего два прибора.

- Она уехала?

- Нет. Она поужинает в городе.

- С Наташей?

Андре вскинул голову, в нем нарастал гнев.

- Это я посоветовал ей.

- Ты?

Он был разочарован, словно отец только что предал его.

- Не беспокойся. Сегодня она вернется рано, и все будет хорошо.

Лицо у него оставалось вытянутое, и отец, чтобы рассеять его недо-
вольство, тихо сказал: