лее непоседливой, все более взволнованной. Ее блуждающий взгляд смущал
меня. Сам я не смотрел ей в глаза, потому что не мог забыть сцену в
спальне.
аду... Этот человек меня бьет... Когда-нибудь он меня убьет.
торые садятся куда попало, но на одну секунду, чтобы сейчас же пересесть
на другое место и улететь оттуда.
Кстати... Я забыла. Принесла тебе карамельки... Спрячь их...
сневшими глазами на мертвенно-бледном лице. Как будто девочка, очень
быстро выросшая, или скорее чудовищная кукла, но какая-то бесплотная.
Подумали бы, что я сумасшедшая...
казала мне полное белое бедро, на котором виднелись тени.
тобой вдвоем...
нять. Тем более я был захвачен врасплох, подавлен быстротой, с какой ра-
звивались события, В один из четвергов я пришел на улицу Шапитр. Дверь
была не заперта. На пороге я увидел кого-то незнакомого, но не обратил
на это внимания. В вестибюле, у подножья лестницы, в странной позе стоял
мсье Рекюле. Опершись двумя руками о стену, он охватил ими голову, а
спина его резко вздрагивала; он плакал, издавал настоящие громкие крики.
тоже были красные глаза. Я заметил толстую мадам Карамаши с чашкой кофе
в руках. Над нами в спальне тети ходили, там как будто шла какая-то
борьба.
Рыдания мсье Рекюле стали громче и теперь напоминали зов какого-то зверя
ночью в лесу.
мужчины, а она вырывалась из их рук и цеплялась за стены, за наличники
дверей, за что попало. Моя мать отвернулась. Мадам Карамаши заплакала.
Наконец захлопнулась дверца машины. Автомобиль, которого я не заметил,
когда пришел, отъехал от дома. Мать перекрестилась и, поколебавшись,
объявила:
уголке.
нужно видеть этого человека... Он больше не твой дядя...
с нами. Меня не хотели ни во что посвящать, но я слышал обрывки разгово-
ра: речь шла о мсье Рекюле, который бил мою тетю и так дурно с ней обра-
щался, что она сошла с ума. Мне даже кажется, что на него была подана
жалоба и началось следствие. Потом, несколько недель спустя, стало из-
вестно, что тетя умерла в сумасшедшем доме. Не знаю, почему меня не взя-
ли на похороны. Не знаю также, где похоронена тетя Элиза.
оставила мне некоторую сумму (если не ошибаюсь, двадцать тысяч франков),
предназначенную исключительно для оплаты моих занятий, пока мне не испо-
лнится двадцати одного года. Так как она ненавидела "сутяг", то эту сум-
му она доверила директору лицея, которому поручила следить за моим соде-
ржанием.
ных. Был длинный процесс. Но кончилось тем, что бедная тетя Элиза, мерт-
вая, одержала верх над живыми. Почти в это самое время директор вызвал
меня к себе в кабинет, заставил меня сесть, принял серьезный и добрый
вид и торжественно сказал мне:
него.
конца. Мой отец умер, внезапно, не дома, а у своего брата Жамине, кото-
рого он зашел проведать.
Уронил стакан и упал вперед, как будто в него ударила молния.
его. Мне было страшно. И, признаюсь, я поторопился уйти из дома.
завязли в финансовых затруднениях, что были отвратительные сцены, что
моя мать несколько раз приходила умолять директора лицея отдать ей часть
причитающейся мне суммы.
тяжелый период, о котором в семье никогда не говорят, разве что намека-
ми.
Гильом произнес это слово; но вообще говорили: "Экономка", давали по-
нять, что мать жила в Ньоре у старых людей, которые скорее были ее
друзьями. Потом надо было найти незначительную сумму, двенадцать тысяч
франков, и на это пошли недели. Дело шло о гарантийном взносе, требующе-
мся, чтобы создать кооператив. Дело сладилось. Это был маленький дере-
венский магазинчик в Домпьере, две витрины с пряностями и крупами, а
внутри стояли в ряд бочки: красное вино, белое, керосин. Когда дверь от-
крывалась, звонил звонок и моя мать появлялась из кухни с покорившейся
судьбе, мучительной улыбкой и спрашивала покупательницу какую-нибудь де-
вочку с бидоном или сеткой:
доме, и мне как-то неловко вспоминать о нем.
бюль, где вечно царит сквозняк, я могу поручиться, что дружески кивнул
швейцару, толкнул застекленную дверь, прошел длинный коридор, выложенный
плитами. Удивленный, радостный голос произнес:
руке. Она хотела бы поговорить со мной, расспросить, но сначала должна
была выполнить свою задачу. Но она, по крайней мере, смотрит на меня,
убеждается, что я здоров, что лицо мое не выражает ничего плохого.
жчина. Женщина простоволосая, худая, без возраста, бесформенная из-за
шести - или семимесячной беременности. Она пугливо смотрит вокруг себя и
беспрестанно поворачивается к мужу, одному из тех крестьян, которые при-
езжают в Париж и становятся чернорабочими.
Он не умеет даже держать перо.
Узелок завязан четырьмя углами, и я вижу в просвете что-то ярко-голубое,
шелковое, и узнаю куклу, которую когда-то принес сюда после полудня.
знает, что я заметил куклу. Утвердительно кивает головой:
А как у вас, доктор?
но, я думаю о своей маленькой пациентке с одиннадцатой кровати, но не
как обычно, не так, как думает мадмуазель Берта. Я только что видел ее
отца и ее мать, опять беременную, уж в который раз? И я думаю об этом
мужчине и об этой женщине...
что я позволила себе каждый день звонить доктору Морену. Оказывается,
ваш сын храбро сопротивлялся и теперь он вне опасности.
больной. Можно подумать, что она хочет все для меня смягчить. Я удивлен,
увидя цветы на своем письменном с юле. Их, конечно, Ставят туда каждый
день. Но разве не трогательно, что они стоят там даже когда меня нет?
рахмаленное полото.
кант. И вот мы втроем переходим от кровати к кровати.
дни, и не помню, чтобы я поднимался на лифте или искал ключ в кармане!
Чудо, что он там оказался, ведь я не собирался выходить. Словом, я осоз-
наю только тот момент, когда поворачиваю ключ в замке и думаю, что у нас
Лондон Джек
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк