Чтение 22–й страницы книги ~Месть Фантомаса~

Мамаша Косоглазка ввела ее в курс дела.

- Дело на мази, - заявила она, - только что от меня ушел Рыжий. Он
узнал через служанку, что княгиня отправилась на бал разряженная, как
королева.

Эрнестин с облегчением вздохнула и толкнула локтем старуху:

- Давай, шевелись, мамаша Косоглазка. Мне нужны тряпки нищенки, наряди
меня как следует, нам нельзя терять ни минуты.

Эрнестин, облачившись в лохмотья нищенки, которые превратили ее из
проститутки в бедную девушку, одну из тех, кому подают на улице милостыню,
прошла в заднюю часть лавки.

Она помогла мамаше Косоглазке вытащить из шкафа ящик, где находился
самый настоящий аптекарский склад: склянки с разными жидкостями, пакеты с
медицинскими бинтами, куски ваты.

При свете коптящей лампы женщины внимательно рассматривали этикетки,
нюхали склянки...

Что они такое замышляли?

Что за таинственные снадобья готовили эти ведьмы?

По их движениям и обрывкам слов, которыми они обменивались, можно было
догадаться о сути их замыслов.

Эрнестин с помощью мамаши Косоглазки тщательно приготовила компрессы из
ваты и мази, на которые в порядке эксперимента капнула немного желтоватой
жидкости, вызвавшей тошнотворные испарения.

Затем Эрнестин спрятала под кофтой склянку с хлороформом...

Уличная проститутка под бдительным присмотром Косоглазки готовила - в
этом не было никаких сомнений - то, что в воровском мире называли маской.

Маска из ваты, которую сильно прижимают к лицу жертвы, чтобы та тотчас
же погрузилась в летаргический сон.

Занимаясь приготовлениями, женщины продолжали болтать между собой.
Любопытная мамаша Косоглазка забрасывала Эрнестин вопросами, а та быстро и
резко отвечала.

- Черт возьми, все очень просто: когда автомобиль остановится, я
подойду к правой дверце автомобиля, клянча милостыню... Правда, возможно,
княгиня и не захочет подать мне монету, но я все же отвлеку ее внимание, а
тем временем Мимиль, зайдя с другой стороны, откроет дверцу и нацепит ей на
морду компресс... Она и пикнуть не успеет, Мимиль к тому же придержит ее...
Ну а я, заметив за это время, где, в каких местах у нее прицеплены
драгоценности, быстро обработаю их, и они отправятся в мою "торбу"...

Мамаша Косоглазка кивнула головой.

- Ничего не скажешь, хорошо задумано, - процедила она, - но как вы
остановите автомобиль?

Эрнестин успокоила торговку краденым:

- Это сделают другие... возможно даже, что они как раз занимаются этим
в данный момент...

Мамаша Косоглазка еще раз перебила ее:

- Слушай, так что, Мимиль не разбился? Ведь он же грохнулся со своим
аэропланом...

Толстуха Эрнестин хихикнула:

- Да, это правда, он грохнулся, бедняга, да еще с какой высоты, но
ничего себе не сломал... на этот раз повезло.

- Он заговоренный, - заверила мамаша Косоглазка и, перейдя к другому,
спросила: - Ты говорила об остальных. Кто они?

- Ну, - сказала Эрнестин, удивленная таким вопросом, - она считала, что
уж кто-кто, а мамаша Косоглазка все знает, - будет, как полагается, Дьяк,
мой любовник... ну и потом Борода.

- Ого, - воскликнула мамаша Косоглазка. - Раз в деле Борода, значит,
оно стоит свеч.

Эрнестин посмотрела мамаше Косоглазке в глаза.

- Да, - сказала она, - дело серьезное, и если с хлороформом ничего не
получится... ну что ж... тогда в ход пойдут ножи...

Эрнестин глянула на свои серебряные часики.

- Уже за полночь, - заметила она, - мне нужно двигать, надо узнать, что
там происходит...

Она собралась уходить, но мамаша Косоглазка задержала ее.

- Выпей стаканчик рому, это придаст тебе смелости.

И та, и другая никогда не упускали повода чокнуться.

Выпив, Эрнестин прищелкнула языком.

- Отличный ром, - сказала она, - пробирает до костей...

- Да, - подтвердила мамаша Косоглазка, - ром хорош.

Она доверительно шепнула приятельнице:

- Как раз этот сорт больше всего любит Нибе.

Произнеся фамилию тюремщика, торговка краденым вдруг встрепенулась.

- Кстати, - спросила она, - а Нибе в деле или нет?

Эрнестин приложила палец к губам:

- Тссс, Нибе всегда в деле, ты же знаешь, Косоглазка. Но он, как
известно, предпочитает поставлять информацию, а сам работает очень редко...
К тому же сегодня, кажется, у него дежурство в тюрьме...

Наконец, набросив на голову старый платок, Эрнестин распрощалась:

- Ладно, пока и до скорого, мамаша Косоглазка...

Из особняка сахарозаводчика Томери открывался чудесный вид на парк
Монсо.

К этому великолепному зданию вела небольшая улица, тихая и почти
пустынная, известная под названием авеню Валуа.

По обе стороны от этого авеню, выходившего на бульвар Малешерб,
возвышалось несколько редких особняков.

Все эти жилища выглядели напыщенно и богато, и если авеню днем казалось
спокойным, тихим, можно даже сказать безмолвным, то вечером оно было просто
забито многочисленными роскошными экипажами, в которых их владельцы
приезжали на приемы или балы, устраиваемые обитателями этих мест.

Сегодня вечером оживление, царившее на подступах к авеню Валуа, было не
совсем обычным.

Автомобили и кареты, вытянувшись в длинную очередь, подвозили
приглашенных на бал, устраиваемый сахарозаводчиком Томери, к подъезду, над
которым возвышался огромный навес.

На этот прием было приглашено все светское общество, и ярко освещенные
вестибюли особняка поглощали в себя самых красивых женщин, самых известных
мужчин, избранных деятелей, короче, всех, кого называют "сливками парижского
общества".

В то время как двое конных муниципальных гвардейцев словно кариатиды
замерли с обеих сторон входа в особняк Томери, целая туча полицейских
обходила экипажи, занимаясь, главным образом, тем, что отгоняла от
аристократической улицы Валуа нищих и оборванцев, заполнивших, кто из
любопытства, а кто и из менее благовидных побуждений, дорогу, ведущую к дому
сахарозаводчика.

Полицейские помогали также пристраивать на бульваре Малешерб кареты,
которые всю ночь должны были ожидать своих хозяев.

Следить за порядком из-за такого небывалого наплыва приглашенных
сегодня было трудно.

Один из капралов, который не впервые нес службу во время подобных
церемоний, говорил своему молодому коллеге:

- Я повидал на своем веку немало балов и приемов, но этот у Томери,
поверь мне, ни в чем не уступит приему в Елисейском Дворце.

Некоторым виноторговцам, державшим поблизости свои лавки, разрешили
работать всю ночь. Они прекрасно понимали, что скучать им не придется и что
до самого рассвета, то есть до окончания бала, у них будут выгодные клиенты
в лице водителей и кучеров экипажей.

Хотя было уже около часа ночи, на бульваре Малешерб и при подъездах к
улице Монсо царило великое оживление.

Если, как можно было предположить, в гостиных особняка Томери было
полным-полно народу, то за его пределами к стойкам пивных тянулась очередь
из посетителей, которых быстро и ловко обслуживали виноторговцы,
предлагавшие самый разнообразный выбор напитков.

Большинство этих слуг, кучеров и водителей хорошо знали друг друга,
поскольку уже не первый раз встречались в подобного рода местах и, следуя
давно заведенной традиции, приветствовали друг друга именами своих хозяев.

Так, можно было услышать, как во время беседы выкрикивали, приветствуя
имя какой-нибудь персоны, известной в мире политиков или в предместье
Сен-Жермен, а на пороге появлялся лакей в обшитом галуном костюме либо слуга
с гладко выбритым лицом и напомаженными волосами.

А то еще раздастся имя какой-нибудь мировой знаменитости, например
Виктора Гюго, Мак-Магона, Клебера... Это означало, что водителей или кучеров
называли не по фамилии их господ, а по названиям проспектов или бульваров,
на которых жили их хозяева. Со всей этой элитой слуг перемешивался всякий
подозрительный сброд, девицы с непокрытой головой, нищие, которые,
пресмыкаясь и раболепствуя, предлагали посторожить лошадей или присмотреть
за машиной, чтобы те, кто отвечал за свой транспорт, могли воспользоваться
минутой свободы и сходить опрокинуть стаканчик.

Слуги были рады, в свою очередь, поиграть в господ, и охотно принимали
предложения оборванцев.

Затерявшись в толпе, Эрнестин и Мимиль внимательно смотрели по
сторонам, не упуская при этом из виду своих сообщников, Дьяка и Бороду,
которые напялили на себя удивительным образом преобразившие их наряды.

Борода, вырядившись в голубую блузу и нацепив на голову большую мягкую
шляпу, смахивал на крестьянина или, по крайней мере, жителя пригорода,
который выглядел чужим в этом обществе.

Он бродил по улице, стараясь не уходить далеко от своего дружка Дьяка.

Дьяк ловко преобразился в кучера из богатого дома, который, хотя и не
на службе, все равно по привычке, а также из-за тщеславия не расстается с
атрибутами своей профессии. На нем был красный в клетку сюртук с рукавами из