Чтение 22–й страницы книги ~Золото красных~

Мадзони приехал на прием к Реброву лично. Такого не случалось ни
разу. Внизу, у черного "мазератти" итальянца, разгуливали двое с
мотоциклетными шлемами. Мадзони влетел стремительно, потряс руку Реброву
и, не успев сесть, выкрикнул:

- Che cosa? Что случилось, господа?

Ребров сидел в торце стола, закинув ногу на ногу. Пашка, как
хлопотливая мамаша, пытающаяся выдать замуж крепко пересидевшую дочь,
обхаживал Мадзони. Итальянец не замечал Цулко, без труда сообразив, что
успешный исход "голден вэй" целиком зависит от неторопливой, мягко
улыбающейся "новой метлы" из Москвы. Мадзони решил, что сорока процентами
не отделаться и смирился с неизбежностью: нужно подвинуться еще на десять
процентов. Фифти-фифти! И это его последнее слово. Он тайно платил из
своих процентов Сановнику, раскрывшему зонт над сделкой на самом верху.

Мадзони понимал, что и с этих двоих - Реброва и Цулко - Сановнику
причитается. Могущественное теля со Старой площади сосало двух маток... и
пусть! Сделка впечатляющая - всем хватит.

- Сеньор Ребров, медлить нельзя... цены на золото весьма
нестабильны... и сейчас на свободных рынках максимальны.

Ребров улыбался, не упивался несогласием, и вообще нравился Мадзони.

- Вы человек не импульсивный, как мы, южане... сделка обоюдовыгодная,
уверен мы поймем друг друга.

- Надеюсь! - Ребров протянул руку. Мадзони исчез также стремительно,
как явился. Внизу взревел мощный двигатель, "мазератти" и два мотоцикла
исчезли.

Прием на вилле Мадзони был в разгаре. Ребров и хозяин виллы с
бокалами шампанского стояли на открытой веранде.

- Вы напрасно упираетесь, - увещевал Мадзони. - Цулко вам рассказал
об условиях?..

- Условиях? - Ребров поставил бокал на поднос лакею, явно не понимая
смысла сказанного Мадзони.

- Не сказал... Я вижу, - глаза Мадзони заледенели, - сеньор Цулко
полагает, что если не держать вас в курсе, то ему достанется все или
большая часть... Недальновидно! Между нами, Цулко - без головы... -
Мадзони пригубил шампанское, - вам пятьдесят процентов, сеньор Ребров...
сколько отдать Цулко, - "и, наверх" хотел высказать свою осведомленность в
российских делах банкир, но решил промолчать, - решите сами.

- Не понимаю, - Ребров искренне недоумевал.

Мадзони вывел его на веранду, внизу благоухали розы, терпкий,
напоенный ароматами садов ветер едва шевелил волосы:

- Понимаете, сеньор Ребров, я уверен... поверьте пятьдесят - это
очень высокий процент.

Ребров пробрался сквозь толпу подвыпивших гостей и шикарных женщин в
вечерних платьях. Мадзони догнал его у выхода, задержал, взяв за локоть:

- Все в порядке?

- Незабываемый вечер, - и шутя, и всерьез оценил прием Ребров,
поклонился и вышел. Вслед невольному нарушителю договоренности с Холиным
смотрели три пары глаз: Мадзони и двое юношей в мотоциклетных шлемах.

Сановник пил чай из подстаканника с ракетами и ГЭС и хрустел
баранками. Напротив, с неизменным кофром, устроился Седой. Сановник
размешивал сахар, ложечка пронзительно стучала по стеклу - никто не
говорил Сановнику, что это неприлично, да его и не интересовали бредовые
условности.

- Золото!.. - Сановник отпил чай. - Двадцать ящиков... в этом, -
кивнул на кофр, - не перевезешь. - Сановник поднял трубку "вертушки" -
ожил телефон под гербом в кабинете предправления:

- День добрый! - Сановник не представился, должны узнавать по голосу,
а не узнают... тем хуже. - Что там ваш Ребров? Тормозит дело. Перебросить
товар? - Сановник кивнул на Седого, тот разжал рот:

- Хоть завтра!

- Хоть завтра, - уже без подъема повторил Сановник. - Все уперлось в
Реброва.

Мастодонт нервничал: всего месяц с небольшим и уже подставляет... эх,
Ребров, просил же не копай, живи спокойно...

- Я разберусь, - заверил Сановника.

Ребров вечерами бегал по близлежащему парку в теннисных шортах с
лентой-перевязкой на волосах, бежал и сейчас по пустынной аллее. Сзади
раздался рев мотоциклетного мотора. Ребров обернулся и увидел несущийся
навстречу серебряный "судзуки", попытался ринутся вперед, но... прямо на
него с включенной фарой наезжал второй мотоцикл. Обе машины резко
затормозили в двух шагах от Реброва каждая, сухая земля брызнула из-под
колес. Ребров замер в центре "коробочки" из двух мотоциклов и густых
кустов по бокам. Двое тренированных парней соскочили с мотоциклов, не
снимая шлемов, и начали сходится, чуть расставив руки. Били долго,
обстоятельно, не торопясь и ничего не опасаясь: уезжая, сыпанули песка в
рот окровавленному распластанному человеку.

...Ребров не помнил, как добрался до дома и тут... позвонил
Мастодонт. Ребров слушал его далекий рев и рассматривал лицо в зеркале: из
рассеченной губы на белоснежные шорты "шлезинджер" падали красные капли и
расплывались бесформенными пятнами на ткани.

Трубка ревела голосом Мастодонта. Ребров вытянул ноги, время от
времени ощупывал ссадины и грязные с налипшей землей раны, опасаясь
переломов.

- Запомни! - последнее, что взрычал Мастодонт. - Чтоб завтра же... -
связь оборвалась.

Прошло не более десяти минут... и телефон снова ожил... голос Мадзони
шептал, оглаживая как ветерок из садов, окружающих банкира:

- Che cosa? Что случилось, сеньор Ребров? Вы после приема не
позвонили? Вас никто не обидел? Отлично. Кстати, я послал вам презент... у
вас в почтовом ящике. До встречи, сеньор Ребров!

Избитый с трудом извлек из почтового ящика конверт, разрезал, вынул
пластинку, поставил на толстый диск проигрывателя. Переворачивающий душу
баритон пел: ...Que sera sera...

Из разболтанного "москвича", с заляпанными грязью номерами выбрался
длиннорукий парень с детскими чертами и неожиданно широкими мужскими
плечами: правая, обветренная, цвета вареных раков ручища с татуировкой
КЕНТ - когда... надо терпеть - сжимала защитного цвета торбу, левая -
фибровый чемоданчик. Парень, не оглядываясь, вошел в подъезд дома Холиных,
поднялся на лифте.

Со скрежетом закрыл забранную панцирным плетением шахтовую камеру. На
пустой площадке никого. Четыре квартиры, три бронированные двери, обитые
дерматином. Парень вынул связку ключей, и с третьей попытки открыл верхний
трехстержневой дверной запор. Чемоданчик лежал на метлахской плитке
площадки, бок его алел выведенными суриком буквами Мосгаз, рядом с
чемоданчиком лежали разводной ключ и два гаечных.

С верхнего марша спускалась старушка, равнодушно скользнула взором по
присевшему у чемоданчика покуривавшему "газовщику". Шаги старушки смолкли.
"Газовщик" попробовал подобрать ключ к нижнему замку - раз, другой, третий
- упрятал с досадой связку в торбу, извлек нечто, более всего напоминающее
чуть разогнутую женскую шпильку - замок послушно щелкнул, стальная створка
распахнулась - за ней скрывалась еще одна дверь - вторую преграду
"газовщик" преодолел с первой попытки - вошел в квартиру Холина, притворив
оказавшиеся бесполезными двери и включил свет, быстро прошел к телефону,
набрал номер и, сообщив дежурной на пульте код 31/15, отключил
сигнализацию.

"Газовщик" с любопытством переходил от одной вещи к другой,
дотрагивался до антикварных тарелок, гладил предметы старины... после
ознакомления с обстановкой "газовщик" быстро нашел деньги в одном из
выдвижных шкафов и начал укладывать в торбу приглянувшиеся вещички,
отдавая предпочтение небьющемуся серебру...

Холин подъехал к дому, заглушил движок, включил "секретку" и
направился к подъезду: ступени, лифт, подъем в пыльной шахте, площадка...
Холин приблизился к своей двери и увидел окурок в полуметре от порога.
Вытащил ключи: отпер первую дверь, - не закрыл, чтоб не греметь запорами,
вторую, прислушался - тихий шорох - сунул руку в тумбочку под телефоном,
извлек пистолет и... только тогда резко включил свет в коридоре. Из
средней двери выскочил бледный "газовщик" с заточкой.

Увидеть пистолет грабитель никак не рассчитывал, выронил заточку еще
до глухого холинского - "Брось!".

Хозяин квартиры, не приближаясь, стволом показал "газовщику", чтобы
тот вернулся в гостиную: сели в торцах длинного, овальной формы,
румынского стола. Холин оглядывал застекление шкафов, пытаясь определить,
что украдено. "Газовщик" без понуканий сунул красноватую ручищу в холщевый
зев торбы и стал выкладывать на ковер: три портсигара один за другим, ножи
для фруктов, овчинниковский половник с цветной эмалью, сияющий губкинский
сливочник, канделябр на пять свечей...

Торба опустела, парень бросил бесполезный мешок у подошв кроссовок
никак не менее сорок шестого размера и, не слишком надеясь на
благоприятный исход, попросил:

- Отпусти, мужик!

Холин переложил пистолет из правой в левую, размял затекшие пальцы и