Чтение 22–й страницы книги ~Тарзан и сокровища Опара~

в эти одеяния, так что издали их можно было принять за трех одетых в белое
арабов, молча сидящих в лесу на дереве.

До наступления темноты они не уходили с этого места, потому что отсюда
Тарзан видел, что происходило за частоколом. Кроме хижины, в которой он
впервые почуял запах самки и подле которой он сейчас увидел двух часовых,
Тарзан наметил себе еще палатку Ахмет-Зека. Что-то говорило ему, что именно
там он найдет свою сумочку с камешками.

Вначале Чолк и Таглат были очень заинтересованы своим замечательным
нарядом. Они щупали его, нюхали и пристально оглядывали друг друга с видимым
удовольствием и удовлетворением.

Чолк, который по-своему был шутником, протянул вперед длинную волосатую
руку, схватил капюшон бурнуса Таглата и спустил его ему на глаза, закрыв от
него дневной свет.

Но старый самец был пессимист по натуре; он не признавал шуток. Он
допускал, чтобы к нему дотрагивались только в двух случаях: при поисках блох
или при нападении. Эта вещь с запахом Тармангани, которая закрывала его
голову и глаза, не могла служить для первой операции -- значит это было
второе. На него нападали! Именно Чолк напал на него!

С сердитым хрипом Таглат кинулся на Чолка, не подняв даже шерстяной
ткани, которая затемняла его зрение.

Тарзан кинулся к дерущимся. Качаясь и чуть не падая со своего
ненадежного насеста, три огромных зверя колотили и кусали друг друга, пока,
наконец, Тарзану не удалось разнять рассвирепевших обезьян.

Так как извинение -- вещь незнакомая диким предкам человека, а
объяснение -- трудная и обычно бесплодная задача, Тарзан поспешил отвлечь их
внимание от недавней ссоры тем, что стал знакомить их со своими планами на
ближайшее будущее. Обезьяны, привыкшие к частым спорам, в которых теряется
больше волос, чем крови, быстро забывают о таких незначительных схватках, и
через минуту Чолк и Таглат опять сидели рядом и спокойно ждали, когда
человек-обезьяна поведет их в деревню Тармангани.

Ночная мгла уже давно спустилась на землю, когда Тарзан повел своих
товарищей из их убежища вниз на землю и направился с ними кругом частокола к
отдаленному краю деревни.

Подняв складки своего бурнуса под мышки, чтобы ноги не запутались в
длинных полах, Тарзан с небольшого разбега вскочил на верхушку забора.
Опасаясь, что обезьяны вздумают подражать ему и только зря изорвут свою
одежду, он велел им остаться внизу; затем он спустил сверху к ним копье, и
Чолк, уцепившись за него, быстро вскарабкался и ухватился за верхушку
частокола.

Таким же образом был поднят Таглат, и через минуту все трое молча
спрыгнули вниз.

Прежде всего Тарзан повел их к хижине, в которой была заключена Джэн
Клейтон. Сквозь грубо заделанное отверстие в стене он старался уловить запах
самки, за которой он пришел.

Чолк и Таглат, прижав свои волосатые щеки к лицу кровного
аристократа-англичанина, вместе с ним обнюхивали местность. Все они
убедились, что женщина была внутри, и каждый реагировал на это по-своему.

Чолк отнесся к этому совершенно равнодушно. Самка была, все равно, не
для него, а для Тарзана. Единственно, чего он хотел, это скорее заняться
уничтожением пищевых запасов Тармангани. Он пришел, чтобы наесться досыта,
не прилагая к добыванию еды никаких усилий. Тарзан сказал ему, что это будет
его наградой, и он был этим вполне удовлетворен.

Но злые, налитые кровью глаза Таглата сузились, когда он увидел, что
близилась минута для осуществления его тщательно обдуманного плана.

Он облизнулся, причмокнул своими отвислыми губами и затаил дыхание.

Убедившись, что самка была там, где он рассчитывал ее найти, Тарзан
повел своих обезьян к палатке Ахмет-Зека. Проходивший мимо араб и двое
черных рабов заметили их, но ночь была очень темна, и белые бурнусы скрывали
волосатые тела обезьян и гигантскую фигуру их предводителя.

Они опустились на корточки, словно разговаривая между собою, и не
вызвали ничьего подозрения. Они остановились у задней стены палатки
Ахмет-Зека. Внутри ее Ахмет-Зек разговаривал со своими приближенными. А
Тарзан, притаившись снаружи у задней стены палатки, внимательно прислушался
к их разговору.

XVII

ДЖЭН КЛЕЙТОН В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ

Лейтенант Альберт Верпер с ужасом думал о судьбе, которая ждала его в
Аддис-Абебе, и мечтал о бегстве. Но абиссинцы после исчезновения черного
Мугамби удвоили свою бдительность, боясь, что Верпер последует примеру
негра.

Одно время Верпер даже думал подкупить Абдул-Мурака. Он собирался
предложить ему часть содержимого сумочки; но, боясь, что тот потребует за
его освобождение и остальную часть, оставил эту мысль и стал искать другого
выхода.

Его осенила идея. Он придумал способ сохранить свое сокровище и в то же
время удовлетворить жадность абиссинца, не вызывая в нем никаких подозрений
насчет сумочки.

Через день после бегства Мугамби, Верпер стал добиваться аудиенции у
Абдул-Мурака. Когда Верпер предстал перед ним, мрачный взгляд абиссинца не
обещал ему ничего хорошего. Но бельгиец вспомнил об общей слабости всего
человечества к золоту и решил довести дело до конца.

Абдул-Мурак смотрел на него из-под нахмуренных бровей.

-- Что ты хочешь от меня? -- спросил он.

-- Свободы! -- ответил Верпер. Абиссинец презрительно усмехнулся.

-- И ты потревожил меня, чтобы сказать то, что известно всякому дураку,
-- проговорил он.

-- Я могу заплатить за это, -- сказал Верпер. Абдул-Мурак громко
рассмеялся.

-- Заплатить за это? -- переспросил он. -- Уж не теми ли лохмотьями,
которые висят на твоих плечах? Или, может быть, под твоей одеждой скрыта
тысяча пудов слоновой кости? Убирайся отсюда, дурак, и если ты еще раз
явишься ко мне со своими глупостями, я прикажу тебя высечь.

Но Верпер настаивал. Его свобода, а может быть и жизнь зависели от
этого.

-- Выслушай меня! -- умолял он. -- Что, если я дам тебе столько золота,
сколько могут снести десять человек? Пообещаешь ли ты тогда, что меня
доведут целым и невредимым до первого английского поста?

-- Столько золота, сколько могут снести десять человек? -- повторил
Абдул-Мурак. -- Да ты с ума сошел! Где ты имеешь столько золота?

-- Я не имею его, но знаю, где оно спрятано! -- ответил Верпер. --
Обещай мне, и я поведу тебя к нему, если только тебе достаточно десяти мер!

Абдул-Мурак перестал смеяться. Он пристально смотрел на бельгийца.
Человек казался нормальным, но десять мер золота! Это было невероятно.
Абиссинец задумался.

-- Хорошо! Предположим, что я пообещаю, -- сказал он. -- Как далеко это
золото отсюда?

-- На расстоянии одной недели к югу!

-- А знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя, если мы не найдем
золота на том месте, которое ты нам укажешь?

-- Если его там не окажется, я отвечу своей головой, -- сказал
бельгиец. -- Но я знаю, что оно там. Я собственными глазами видел, как его
зарыли. И даже больше того: там не только десять мер, но столько, сколько
могут снести пятьдесят человек. Оно целиком будет принадлежать тебе, если
только передашь меня под защиту англичан.

-- Ты можешь поручиться своей жизнью, что мы там найдем золото? --
спросил абиссинец. Верпер утвердительно кивнул головой.

-- Отлично! -- проговорил абиссинец. -- Я обещаю тебе свободу, если
даже там будет только пять мер; но пока золото не будет в моих руках, ты
останешься пленником.

-- Я согласен, -- сказал Верпер. -- Завтра мы двинемся?

Абдул-Мурак кивнул головой, и Верпер вернулся в тюрьму. На следующее
утро абиссинские солдаты были удивлены приказанием повернуть на юг. И
случилось так, что в ту самую ночь, когда Тарзан с двумя обезьянами
пробрался в деревню разбойников, абиссинцы расположились на ночь несколькими
верстами восточнее деревни.

Верпер в эту ночь мечтал о свободе и мысленно любовался своими
драгоценностями. Абдул-Мурак тоже не мог заснуть от охватившего его волнения
при мысли о золоте, которое лежало всего в нескольких днях пути от него.

А в это время Ахмет-Зек отдавал приказание своим помощникам снарядить
отряд воинов и носильщиков, чтобы отправиться к развалинам дуара,
принадлежащего англичанину и принести с собой то сказочное богатство, о
котором говорил ему его лейтенант.

А пока он отдавал приказания, молчаливый слушатель притаился около
палатки и ждал, когда можно будет войти в нее и отыскать сумочку с любимыми
камешками.

Наконец арабы оставили палатку. Их предводитель тоже вышел наружу,
чтобы выкурить трубку с одним из своих приближенных. Палатка опустела. Но не
успел еще последний араб выйти из нее, как в задней стене ее, приблизительно
на расстоянии шести футов от земли, появилось острие ножа, раздался шуршащий
звук разрезаемого шелка, и затем нож исчез, оставив за собой проход для тех,
кто находился снаружи.

Тарзан вошел в палатку. Вслед за ним пролез и Чолк, но Таглат не
последовал за ними. Он повернул обратно и в темноте стал прокрадываться к
хижине, где лежала связанная самка, привлекая его животное внимание. У входа
сидели двое часовых, беседуя вполголоса. Молодая женщина лежала внутри на
грязной циновке. Сейчас у нее уже не могло быть никакой надежды, и она
твердо решила сносить все муки, предстоявшие ей впереди, до тех пор, пока не
представится возможность прибегнуть к последнему средству, о котором она до
сих пор даже думать не хотела -- к самоубийству.

Белая, безмолвная фигура во мраке подкрадывалась к часовым. Зверь не