Чтение 211–й страницы книги ~Проза и ессе, переводы~

Стирать; но ржавчину с мечей

Пора, сменив халат

На блеск парадных лат.

И Кромвель наш, презрев сию

Бездарность мирных лир, свою

Звезду, как жало бритвы,

Повел сквозь хаос битвы.

Так жгучей молнии игла,

Пронзила тучи, где жила,

Слепит, ломаясь, зрак,

Разя трезубцем мрак.

Коль сердце доблести полно,

Соперник, враг ли -- все одно.

И битва в самой гуще

Единоборства пуще.

Как огнь небес, разящий зло,

Пронзил он замки и чело

Монарха, наконец --

Сквозь лавровый венец.

Куда бежать, лицо храня

Рукой от вышнего огня?

И если молвить строго,

Тому воздастся много,

Кто, живши праведным трудом

В своем саду, как будто в том

Призванья высший род,

Чтоб вывесть Бергамот,

Взяв как орудие одну

Лишь доблесть, древнюю страну

Отлить в короткий срок

В другую форму смог.

Что ж, прежних прав горька судьба:

Вещь гибнет, ежели слаба

Рука, но вещь хранится,

Пока сильна десница.

Природе, паче пустоты,

Претят пронырства, суеты,

И всех она сметет,

Коль высший Дух грядет.

Полей Гражданских войн среди,

Где не был ранен он, найди,

А Хэмптон нашим взорам

Явил тот дар, с которым

Он из надежд и страхов сеть

Такую сплел, что Чарлз как в клеть

Попался в Кэрисбрук,

Где оказался вдруг,

На эшафот поднявшись, он --

Как Царственный Актер, почтен

Воинственной оравой

Овацией кровавой.

Но он в натурализма грех

На памятных подмостках тех

Не впал, лишь острый взор

Знал, сколь топор остер.

С вульгарной злостью к небесам

О мщеньи не воззвав, он сам

Склонил чело без дрожи

На плаху, как на ложе.

Так в первый раз тот скорбный час

Власть силы возвестил для нас.

Так римляне уже,

Когда лишь в чертеже

Был Капитолий, ком земли

Ваяв первый, голову нашли,

Но кровь признали эту

За добрую примету.

А здесь ирландцев стыд грызет,

Что за год покорил их тот,

Чей мозг и мощь руки

Суть равновелики.

Но пусть он их завоевал,

Им первым ясно, что похвал

Сих, право же, достоин

Столь справедливый воин.

Республики Слугу, числа

Несть коим, власть не потрясла

Его, кому вся власть --

Повиновенья часть.

И королевство, как налог

Свой первый, он сложил у ног

Народа, честь и славу

Ему отдав по праву.

И меч свой, и его трофей

Вручил он, сняв, стране своей;

Вот так из туч стремглав

На жертву сокол пав

Не вырвет для себя куска,

Но кружится вблизи, пока

Охотник, птицу клича,

Не подберет добычу.

Что днесь не может остров наш?

И сколь страшится, зря плюмаж

Стольких его побед,

Его любой сосед?

Увидит Цезаря в нем галл,

Он италийцам -- Ганнибал,

Застывшим в рабстве странам

Он явится тараном.

Себе приюта Пикт -- и тот

В двуличных мыслях не найдет,

И станет, прячась в плед,

Молиться, чтобы след

Охотник Английский не взял

В чащобах сих и не послал

За Каледонским в гору

Оленем гончих свору.

Дитя Удачи! Сын Войны!

Вперед! И меч не прячь в ножны!

Да будет ввек сиять

Сей меч, чья рукоять

Кресту подобно гонит прочь

Дух Тьмы, чревата коим ночь:

Кто более, чем светоч,

В оттенках краски сведущ?

___

Из Джона Донна

Прощанье, запрещающее грусть

Как праведники в смертный час

Стараются шепнуть душе:

"Ступай!" -- и не спускают глаз

Друзья с них, говоря "уже"

Иль "нет еще" -- так в скорбный миг

И мы не обнажим страстей,

Чтоб встречи не принизил лик

Свидетеля Разлуки сей.

Землетрясенье взор страшит,

Ввергает в темноту умы.

Когда ж небесный свод дрожит,

Беспечны и спокойны мы.

Так и любовь земных сердец:

Ей не принять, не побороть

Отсутствия. Оно -- конец

Всего, к чему взывает плоть.

Но мы -- мы, любящие столь

Утонченно, что наших чувств

Не в силах потревожить боль

И скорбь разъединенных уст,--

Простимся. Ибо мы -- одно.

Двух наших душ не расчленить,

Как слиток драгоценный. Но

Отъезд мой их растянет в нить.