воем пылом своей униженной гордости. Точно так же и Марк с бешенством
отвергал различные движения современной французской молодежи, да и самую
эту молодежь: он видел ее нелепость, легкомыслие, эгоизм, карьеризм. Все
в ней казалось ему наивным, циничным или лицемерным: ее искусство лживо,
думал он, мысли лживы, поступки лживы, лжива политика; ложный "интеллек-
туализм", ложный "реализм", ложный "европеизм". Все это маски, все это
ложь сервилизма ("Интеллидженс сервис! "), бессилия и корысти...
димости: он и сам это знал. Но он хотел быть несправедливым. Он слишком
много страдал от всего этого, да и сам был к этому причастен. Ему хоте-
лось мстить, хотелось соскрести с себя всю эту грязь. Аннета не пыталась
с ним спорить. Она говорила:
точить их хотя бы об меня, если тебе так хочется! Ведь ты уже кусал мне
грудь.
вились эти жестокие молодые зубы. Они умели так же ненавидеть и любить,
как и ее зубы. Несправедливость Марка, которую она способна была приз-
нать справедливой, была ей ближе и родней, чем эквилибристика этих
обезьян, которые в погоне за деньгами и успехом пляшут на проволоке. Не
часто увидишь такого зверя, как француз, который с мстительным бесс-
тыдством разоблачал бы лицемерие своей матери Франции ("Нет! Не мате-
ри-мачехи!.. ") Конечно, французы (как и другие народы) всегда кичились
тем, что они одни умеют осуждать ближнего, тогда как другие народы умеют
только восхвалять себя. Но когда французы (как и другие народы) приписы-
вают себе опасную привилегию критиковать себя, этим они косвенно себя
возвеличивают. И критика у них далеко не заходит. Они обволакивают ее
дымом кадильниц. И после критики от них приятно пахнет, ибо, осуждая
других, они для себя делают исключение... А Марк не делал для себя иск-
лючения. Марк изо всех сил бичевал не только своих соотечественников, но
и самого себя. Ася, как все славяне, с пылкой страстью предавалась само-
анализу, срывающему последние покровы (исповедьмания, которая у наиболее
одаренных представителей этого народа развивает психологическое чутье за
счет нравственного чувства). Ася глазами знатока оценивала это самора-
зоблачение, эту обнаженную душу, это свободомыслие. У нее было ощущение,
что Марк обнажает свою душу ради нее. Так оно и было. Смутный животный
инстинкт побуждал Марка показывать себя той, которую он желал. "Вот я
голый! А теперь ты покажи себя!.."
ветить, распахнуться и крикнуть ему: "На, смотри!"
лось ничего такого, что было бы скрыто от ее глаз. В них была запечатле-
на каждая частица его тела. И теперь, когда тело наполнялось возрождаю-
щейся жизнью, жизнь приливала также и к отпечатку, который она носила в
себе. Отпечаток обжигал ее. Пленник забирал ее в плен. Он начинал стес-
нять ее...
улавливал еле заметные движения другого. А теперь оба онемели (Марк мол-
чал, ожидая ответа на свой призыв): они прислушивались к тому, как под-
нимается в них желание. И обострившийся слух выздоравливающего слышал,
как оно поднимается в женщине. Но чем выше оно поднималось, тем все бо-
лее суровой и замкнутой становилась Ася.
том, что женщина выдаст свою тайну. Она кружила вокруг него, подходила
близко, потом отходила, - сумерки разливались по комнате. Аннеты не было
дома, они были одни. Женщина колебалась, потом решилась, быстро подошла
и наклонилась, - как делала уже столько раз, - чтобы поправить одеяло.
Но на этот раз он был уверен, что ее руки обовьются вокруг него и рот
обрушится на него, как ястреб. Он весь напрягся, ощетинился, он ждал,
готовый укусить...
но заявила:
сказать. Но злость вернула ему дар слова. Он спустил ноги с кровати и
сдавленным голосом сказал:
удержать его. Он уже топтался на полу, волоча за собой простыни и со
злости путаясь в них ногами. Вошла Аннета. Она была удивлена.
настаивать, - она умела читать по лицам. Она сказала:
тей.
дился в другой комнате. Затем, подумав, решил, что равнодушие Аси еще
оскорбительнее. И он повернулся к обеим женщинам спиной.
еще насупившись, стояла у стены:
Никакой любовью не смогу я отплатить вам за то, что вы сделали для моего
сына...
ва, даже самый голос Аннеты.
матери. Невозможно было поднять этот упрямый лоб. Аннете оставалось це-
ловать волосы.
взрослый мальчик уже может выходить, и, я думаю, ему надо подыскать дру-
гое, более здоровое помещение.
вам квартиру на улице Шатильон, которую на днях освободила одна моя зна-
комая.
нета, бросив на сына жалостливый и насмешливый взгляд, пожелала ему спо-
койной ночи. Она сделала вид, что не замечает его скверного настроения.
Она ушла к себе в комнату, которую снимала в той же гостинице, двумя
этажами ниже.
У него даже хватало времени на то, чтобы утратить всякую гордость и сох-
ранить только горечь. Но желание не покидало его. Он метался, испытывая
нестерпимую жажду. Родник был тут же, рядом, - всего лишь за стеной. А
стена была из плохонькой штукатурки, из мрачного недоразумения. Но завт-
ра между ними будет целый город. И он, уже не раздумывая, постучался в
стенку. И тут же раскаялся. Ему хотелось крикнуть: "Не приходите!" Но
кричать было не к чему: она не пришла. Ни малейшего движения за стеной.
Марк, растерянный, возмущенный, кусал себе руку... Он ждал... Приближа-
лась ночь. Ночь пришла. Над крышами проносился звонкий бой часов из Сор-
бонны: они били одиннадцать, двенадцать. Марк мучился. Он лежал лицом к
стене, съежившись под одеялом, подобрав колени, - как собака, свернувша-
яся калачиком. Что ему было нужно? Грубое обладание?.. Нет. Он не мог бы
сказать, что он хочет... эту женщину; то, что она таит у себя в груди,
то, что она прячет; то, что он чует в этой жизни, в этой душе, - все ее
дурное, все ее хорошее. Он хочет все. Ему нужен этот поток, чтобы слить
его со своим потоком. Что катит он в своих водах? Марк не знает. Ему
нужны эти воды. Ему нужно все... И чтобы иметь это все, необходимо гру-
бое обладание. Это единственный путь. Но вся кровь взбунтовалась бы в
этом мальчике, если бы вы сказали ему, что он хочет именно этого. Он бы
закричал: "Нет! - и был бы совершенно искренен. Он - как ручеек, который
стремится к реке. Не к реке он стремится - к морю. И ему нужно это пере-
ливание крови, этот приток крови, чтобы не заглохнуть в песках... Рот
Марка жаждет впитать в себя кровь Аси... Внезапно этот пересохший рот
приник к перегородке. Он прошептал:
колько минут. Он повторил громко:
падает на постель, и руки его ищут на шее невидимую петлю, которая душит
его... И вдруг дыхание восстанавливается, приливает воздух. Еще не услы-
шав, он увидел...
ча, в полной темноте. Она все слышала, - начиная с первого стука в стен-
ку, от которого в душе у нее вспыхнул гнев, и кончая первым, еле улови-
мым шепотом, когда она едва не лишилась чувств от прилива нежности. Рез-
кие толчки шли один за другим, и она почти одновременно была и лед и
пламень, жаркая кровь и полная бесчувственность. Она решила не дви-
гаться... Но почему? Что стоит ей взять этого мужчину, если она его хо-
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Сертаков Виталий