чет? Она брала стольких!.. Но этого нет! Она была увлечена им. И не хо-
тела этого. Она не хотела больше поддаваться иллюзиям... И так как она
любила по-настоящему (правда, она не хотела в этом сознаться), то беспо-
коилась не только за себя, - она беспокоилась и за него, она боялась
причинить ему зло. Она знала (это она признавала), что не принадлежит к
числу существ безобидных. Кто возьмет ее, тот возьмет и ее душу, изму-
ченную, истерзанную, голодную душу, ее натруженные, пылающие ноги, кото-
рые не перестанут шагать до последнего вздоха, - возьмет ее прошлое,
возьмет ее будущее... Это было слишком много для неокрепшего и пылкого
юноши, которого она все время видела и обнимала, сидя в темноте!.. Она
ощупывала его слабые кости. Она чувствовала их у себя в руках и боялась,
что вот-вот они хрустнут... Она отводила руку, но рука возвращалась. Она
не могла оторваться...
пока, наконец, руки и ноги не увлекли ее из комнаты. Она очутилась босая
на его пороге, негодуя и возмущаясь насилием над собой, ненавидя того,
кто ее ненавидел, готовая со злобой крикнуть ему:
Прижавшись друг к другу, они чувствовали, как переливается в них одна и
та же кровь, как она разносит по всему телу свое спокойное тепло, свои
золотые волны. И Марк, опьяненный добычей, обнимал ее, смеялся и гово-
рил:
ясница... Кажется, она могла бы их сломать... Ее переполняла нежность.
Стремительным движением она склонилась и покрыла их поцелуями.
пальцами, - она жадно ловила их ртом. А он в порыве благодарности гово-
рил, говорил, щебетал, как птица, раскрывал всю душу в наивных и бесс-
вязных словах, выливал все, что у него было в самой глубине, с полной
откровенностью рассказывал о своем одиночестве, о заветных тайнах своего
"я" и своей судьбы, - вручал их невидимой женщине, а она слушала, спря-
тав лицо у него на груди. Она слушала его с нежностью, горечью и насмеш-
кой. Он отдавал себя ей, думая, что знает ее. А он ничего не знал о ней,
о ее жизни, о рубцах и неизгладимых следах, которые на ней оставило
прошлое, о том, какие сокровища сохранились на дне трясины, ничего не
знал о ее душевной глубине... Если бы он мог услышать ее исповедь, он бы
сказал:
сколько дней и ночей пронеслось над тобой, я не знаю твоей поверхности,
но глубины я коснулся".
проходит дальше сознания. Но она слепа. Чего-то она касается, за что-то
держится - сама не знает за что, - она ничего не видит.
годня особенно желтый (на дворе шел дождь), Ася склонилась над молодым
своим другом, - под утро он, наконец, уснул. А она за всю ночь не сомк-
нула глаз... Она смотрела на его усталое лицо, на его счастливый рот, на
его гибкое и беспомощное тело. Их ноги сплелись, и она не могла высвобо-
диться.
овладела собой... "Нет, не надо! Что ему делать со мной? И мне что де-
лать с ним? Пусть каждый возьмет свое обратно!.."
закрыла ему глаза поцелуями:
шу с собой и оставляю тебя...
Ася скрылась. Она говорила правду: какая-то частица Марка вросла в ее
сердце, и она уносила ее с собой. Бежать было поздно.
Она повернулась лицом к Асе. Одного взгляда ей было довольно, чтобы по-
чувствовать, какие пламенные вихри бушуют в этой груди. Это уже был не
вчерашний северный леденящий ветер. Буря не улеглась, но ураган переме-
нил направление.
би. Пылающие глаза Аси скользнули по раскрытой телеграмме:
ло?.. Они вышли.
который продолжал лить. Затем, переходя Люксембургский сад от решетчатых
ворот улицы аббата Эпе до улицы Вавен, они молчали. На зеленые лужайки
капал холодный дождь. Вдруг Ася остановилась, взяла стул и сказала Анне-
те:
находились возле высеченной из камня пастушки с козочкой. Аннета не ста-
ла возражать. Она села на стул, по которому текла вода. Ася устроилась
рядом. На Аннете был непромокаемый плащ, на Асе - простая красная сильно
поношенная шаль, которой она даже не пыталась прикрыть себе плечи, и по-
лушерстяное серое платье с вырезом, сразу набухшее от дождя. Аннета нак-
лонилась, чтобы защитить ее зонтиком.
мое платье тоже...
обе они, одинаково захваченные, все ближе придвигались друг к другу, так
что под конец они уже касались одна другой головами.
промокнуть лишний раз. Я хорошо изучила запах тины и сажи, которым про-
питаны ваши дожди! Вода больших городов не омывает - она пачкает. Но мне
уже не приходится беречь свой горностай. Он давно выволочился в грязи.
Он пропах запахами всех стад. Чувствуете?.. (Она поднесла ей к носу свою
шаль.) Эта шаль таскалась по вязкой грязи Украины, по ее ужасным база-
рам, потом очутилась здесь и стала покрываться пылью вашего страшного
равнодушия...
Выслушайте меня! Мне надо выговориться... Если вам станет противно или
скучно слушать, уйдите... Я не стану вас удерживать. Я никого не удержи-
ваю... Но попытайтесь!..
та, подставив голову под дождь и нахмурив брови, устремила вдаль суровый
ненавидящий взгляд. Она вся ушла в себя, в темницу своих воспоминаний.
уже все пережила.
плечо.
мое, что они.
всех их детей, какие только попадутся мне под руку... Но не смогла... И
когда один человек, чтобы отомстить за меня... я чуть не убила его само-
го!
льет, льет, льет. Аннета положила руку Асе на колено.
пришло. Оно сломало меня. Не меня одну. Нас там были тысячи таких, как
я: мы лежали в девичьих постелях, а из нас выпустили всю кровь... Придет
черед и девушек Запада... Всю кровь нашего сердца, наших иллюзий выпус-
тили из нас. Многие не выжили. Я осталась жить. Почему? Не знаю. А вы
знаете?.. Если бы кто-нибудь сказал мне, когда я была при смерти, что
доживу до сегодняшнего дня, я бы выплюнула ему в лицо мою душу. Я бы
крикнула ему: "Нет!.." И вот я выжила!.. И я живу!.. Я хочу жить!.. Раз-
ве это не ужасно? Чего от нас хотят? Кто нас хочет, когда мы сами, мы
сами себя не хотим?
Акунин Борис
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Доставалов Александр
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий