Чтение 213–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

одиннадцать часов у дома покойной.

Вечером Питу возвратился на ферму; в дверях он столкнулся со столяром,
тащившим на плече гроб.

Питу был по натуре очень деликатен, что так редко встречается не только
среди крестьян, но даже и среди людей светских; он велел столяру спрятаться
вместе с гробом в конюшне, чтобы избавить Катрин от самого вида гроба, а
также от ужасного стука молотка, и вошел один.

Катрин молилась, стоя на коленях у кровати матери: тело покойной заботами
двух набожных женщин было обмыто и зашито в саван.

Питу дал Катрин отчет о том, что он сделал за день, и пригласил ее
пройтись.

Однако Катрин хотела исполнить свои долг до конца и отказалась.

- Маленькому Изидору будет плохо, ежели вы с ним не погуляете, - заметил
Питу.

- Возьмите его и погуляйте с ним, господин Питу. Должно быть, Катрин
очень доверяла Питу, ежели поручала ему заботу о своем сыне, пусть даже на
несколько минут.

Питу послушно вышел, во спустя минут пять вновь появился в комнате.

- Малыш со мной гулять не хочет, он плачет! - доложил Питу.

В самом деле, через отворенную дверь Катрин услыхала крик сына.

Она поцеловала покойницу в лоб, вырисовывавшийся сквозь полотно савана, и
чувствуя, как сердце ее словно рвется на части, оставила мать и пошла к
сыну.

Маленький Изидор плакал; Катрин взяла его на руки и следом за Питу вышла
с фермы.

Тем временем столяр с гробом вошел в дом.

Питу хотел на полчаса увести Катрин подальше от фермы.

Будто ненароком он повел ее по дороге в Бурсон. Эта дорога о многом
напомнила бедной девочке, и Катрин не заметила, как они прошли полмили; за
это время она не сказала Питу ни слова, прислушиваясь к тому, что творилось
в ее душе, и мысленно разговаривая сама с собой.

Когда Питу решил, что столяру пора бы кончить свое дело, он предложил:

- Мадмуазель Катрин! Не вернуться ли нам на ферму?

Катрин очнулась от нахлынувших воспоминаний.

- Да! - спохватилась она. - Вы очень добры, дорогой Питу.

И они пошли обратно в Писле.

Когда они вернулись, г-жа Клеман кивнула Питу в знак того, что дело
сделано.

Катрин пошла к себе, чтобы уложить Изидора.

Исполнив материнский долг, она хотела было занять прежнее место у постели
покойницы.

Однако за дверью ее поджидал Питу.

- Не ходите, мадмуазель Катрин, все уже кончено, - предупредил он.

- Как кончено?

- Да... Пока нас не было, мадмуазель... Питу помолчал, потом продолжал:

- Пока нас не было, столяр...

- Так вот почему вы настаивали, чтобы я вышла из дому... Понимаю, славный
мой Питу! Катрин благодарно на него взглянула.

- Прочитаю последнюю молитву и вернусь, - пообещала она.

Катрин решительно зашагала к комнате матери и вошла туда.

Питу на цыпочках шел за ней, но на пороге комнаты остановился.

Гроб стоял на двух стульях посреди комнаты.

Катрин вздрогнула и замерла, слезы снова хлынули у нее из глаз.

Она опустилась перед гробом на зелени, прижавшись бледным от изнеможения
и страданий челом к дубовой крышке.

На том скорбном пути, что ведет покойника от его предсмертной постели к
могиле, его вечному приюту, провожающие его живые люди ежеминутно
наталкиваются на нечто такое, что будто нарочно предназначено для того,
чтобы истерзанные сердца выплакали все слезы до последней капли.

Катрин молилась долго; она никак не могла оставить гроб; бедняжка
понимала, что после смерти Изидора у нее оставалось на земле лишь два
близких человека: мать и Питу.

Мать благословила ее и простилась с ней; сегодня мать лежит в гробу, а
завтра будет уже в могиле.

Оставался один Питу!

Нелегко оставить своего близкого друга, когда этот друг - мать!

Питу почувствовал, что пора прийти на помощь Катрин; он переступил через
порог и, видя, что слова бесполезны, попытался поднять ее за плечи.

- Еще одну молитву, господин Питу, одну-единственную!

- Вы заболеете, мадмуазель Катрин! - возразил Питу.

- Ну и что?

- Мне придется искать господину Изидору кормилицу.

- Ты прав, прав, Питу, - согласилась Катрин. - Боже мой! Как ты добр,
Питу! Боже мой! Я тебя так люблю!

Питу покачнулся и едва не свалился.

Он попятился, привалился спиной к стене, и тихие, почти счастливые слезы
покатились у него из глаз.

Разве Катрин не сказала сейчас, что любит его?

Питу не обольщался относительно того, как любит его Катрин, но как бы она
его ни любила, для него и этого было довольно.

Кончив молитву, Катрин, как и обещала Питу, поднялась, медленно
приблизилась к молодому человеку и уткнулась головой ему в плечо.

Питу обнял Катрин за талию и повел из комнаты.

Она не сопротивлялась, но, прежде чем переступить порог, оглянулась,
бросив последний взгляд на освещенный двумя свечами гроб.

- Прощай, матушка! Прощай навсегда! - прошептала она и вышла.

На пороге комнаты Катрин Питу ее остановил. Катрин, хорошо зная Питу,
поняла, что он хочет сказать ей нечто важное.

- В чем дело? - спросила она.

- Не кажется ли вам, мадмуазель Катрин, - смущенно пролепетал Питу, - что
настало время покинуть ферму?

- Я уйду отсюда вместе с матерью, - отвечала она. Катрин проговорила эти
слова с такой твердостью, что Питу понял: спорить бесполезно.

- Когда вы покинете ферму, - продолжал Питу, - знайте, что в миле отсюда
есть два места, где вы всегда будете приняты: в хижине папаши Клуи и в доме
Питу.

Питу называл "домом" свою комнату и свой кабинет.

- Спасибо, Питу! - кивнула она, давая понять, что примет одно из этих
предложений.

Катрин возвратилась к себе, не заботясь о Питу, потому что знала, что он
всегда найдет, где переночевать.

На следующее утро на ферму с десяти часов стали сходиться приглашенные на
похороны друзья.

Собрались все фермеры окрестных деревень: Бурсона, Ну, Ивора, Куайоля,
Ларни, Арамона и Вивьера.

Одним из первых пришел мэр Виллер-Котре, славный г-н де Лонпре.

В половине одиннадцатого с барабанным боем и развернутым знаменем прибыла
Национальная гвардия Арамона в полном составе.

Катрин, вся в черном, держа на руках одетого в черное малыша, принимала
каждого приходящего, и, надобно заметить, никто не испытал ничего, кроме
уважения, к этой матери и к ее ребенку, одетым в траур.

К одиннадцати часам на ферме собралось более трехсот человек.

Не было лишь священника, причта, носильщиков.

Их подождали еще четверть часа.

Они не шли.

Питу взобрался на самый высокий чердак фермы.

Из окна была видна на две мили вокруг равнина, раскинувшаяся между
Виллер-Котре и деревушкой Писле.

Несмотря на хорошее зрение, Питу никого не увидел.

Он спустился и поделился с г-ном де Лонпре не только своими наблюдениями,
но и соображениями.

Его "наблюдения" заключались в том, что никто не шел; его "соображения"
были следующими: никто, вероятно, и не придет.

Он уже знал о визите аббата Фортье и о его отказе соборовать матушку
Бийо.

Питу знал аббата Фортье; он догадался: аббат на хочет предоставлять свой
причт для погребения г-жи Бийо под предлогом, а не по причине того, что она
не исповедалась.

Эти соображения, переданные Анжем Питу г-ну де Лонпре, а г-ном де Лонпре
- всем присутствовавшим, произвели тягостное впечатление.

Все молча переглянулись, потом кто-то сказал:

- Ну что ж! Если аббат Фортье не хочет служить, обойдемся и без него!

Это сказал Дезире Манике.

Дезире Манике был известен своими антирелигиозными взглядами.

На мгновение воцарилась тишина.

Очевидно, собравшимся казалось, что обойтись без отпевания - чересчур
смелое решение. Однако все тогда находились под влиянием учений Вольтера и
Руссо.

- Господа, пойдемте в Виллер-Котре! - предложил мэр. - В Виллер-Котре все
объяснится.

- В Виллер-Котре! - дружно подхватили собравшиеся.

Питу подал знак четверым своим солдатам; они подвели под гроб стволы двух
ружей и подняли покойницу.

Катрин провожала гроб, стоя на коленях на пороге дома; рядом с ней стоял
на коленях маленький Изидор.

Когда гроб пронесли мимо них, Катрин поцеловала порог дома, на который,
как она полагала, никогда уже больше не ступит ее нога, и, поднявшись,
сказала Питу:

- Вы найдете меня в хижине папаши Клуи. С этими словами она торопливо
пошла прочь через двор и сады по направлению к Ну.