обнял ее за шею.
прошептал он. - И что если я создам прекрасный город, он будет стоять вечно,
и таким же вечным будет мое правление. Но ведь рано или поздно все проходит,
верно?
пророческого пыла Миляги. За то время, что она знала их, они словно бы
обменялись жизнями: беззаботный любовник Миляга превратился в исполнителя
воли небес, в то время как Сартори, создавший за свою жизнь не один ад,
теперь держался за свою любовь, как за последнее спасение.
мягко.
равнодушие влюбленной без ума женщины ко всему остальному, кроме предмета ее
любви. - Мы забудем о Незримом. У меня есть ты, у тебя есть я... У нас будет
ребенок, и мы сможем быть вместе хоть целую вечность.
сделать раньше, но неожиданно для нее самой в них оказалось столько правды и
столько надежды, что сердце ее сжалось от боли. Однако она расслышала в
шепоте своего возлюбленного эхо тех же самых сомнений, которые сделали ее
отверженной в доме, что остался у нее за спиной, а для того чтобы разрешить
эту загадку, она не остановится ни перед чем - даже перед манипуляцией их
чувствами. Боль, которую причинил ей этот подлог, отнюдь не была смягчена
его успешным результатом. Когда Сартори испустил тихий стон, она едва не
покаялась в своем обмане, но поборола это желание в надежде, что новый
приступ страдания выжмет из него все, что он знает, хотя, как она
подозревала, раньше он не признавался ни в чем подобном даже самому себе.
можем уйти прямо сейчас, если ты хочешь. Нас ничто не держит - мы можем
спрятаться где угодно.
слезам: они скрывали от него ее двуличие.
творения моих рук и сам же начинаю подготавливать их уничтожение. Но потом я
спросил себя: а чьими же глазами я на них смотрю? И понял, что это взгляд
моего Отца, Юдит. Взгляд моего Отца...
слова о мужчине-разрушителе, который не успокоится, пока не уничтожит весь
мир. А разве существовало более полное воплощение мужского начала, чем Бог
Первого Доминиона?
уничтожить... - прошептал Сартори. - ... но что же видит Он Сам? Чего Он
хочет?
Имаджика вновь обретет целостность, Он превратит ее в пустыню.
верить в то, что я ни от кого не завишу. Ты наверняка это поймешь. Я видел,
как ты боролась за то, чтобы смотреть на мир своими собственными глазами. Я
делал то же самое. Я не хотел соглашаться с тем, что Он - во мне. И только
теперь...
сердцем. Я люблю тебя, Юдит, и это означает, что я свободен от Него. Я могу
признаться в том, что знаю.
минут... несколько прекрасных, счастливых минут. Потом все будет кончено.
заняты тем, что происходит в доме у нее за спиной. Несмотря на слова Умы
Умагаммаги, несмотря на ревностный пыл Маэстро, несмотря на все те бедствия,
которыми грозило ее вмешательство, Примирение должно было быть прервано.
мы можем победить его иначе... более чистым способом.
рядом и умереть, любовь моя. Это будет совсем не больно.
поблескивавших в свете сияющей пелены, но блеск его глаз был еще более
опасным. Слезы его высохли. Он выглядел почти счастливым.
мольбой, но и предупреждением. - Не отдавай меня моему Отцу. Прошу тебя.
Если ты любишь меня, не отдавай меня моему Отцу.
словно уличный продавец, торгующий самоубийством. Она ударила по рукоятке, и
нож вылетел у него из рук. Перед тем, как повернуться лицом к дому, она еще
успела взмолиться к Богине о том, чтобы Клем не закрыл дверь. Молитва ее
исполнилась, а судя по ярко освещенному порогу, он еще и зажег внутри все
найденные в доме свечи. Устремившись к двери, она услышала за спиной голос
Сартори. Он произнес одно лишь ее имя, но в голосе его слышалась
безошибочная угроза. Она не отозвалась - ее бегство и так было достаточно
красноречивым ответом, - но, добежав до тротуара, позволила себе оглянуться.
Подобрав упавший нож, он выпрямился и снова произнес ее имя.
слева от себя какое-то движение. На нее наступал один из гек-а-геков - тот
самый, который точил о дерево когти. Его полная зубов плоская пасть была
широко разинута.
преследование. Попятившись к крыльцу, она услышала у себя за спиной чей-то
возбужденный возглас. На ступеньках стоял Понедельник, на котором не было
ничего, кроме нижнего белья не первой свежести. Как одержимый, он размахивал
над головой самодельной дубиной. Пригнувшись, чтобы не попасть под ее удар,
она взбежала по ступенькам. Стоявший на пороге Клем уже протягивал руки,
чтобы втащить ее внутрь, но она обернулась, зовя Понедельника за собой, как
раз в тот момент, когда гек-а-гек уже достиг крыльца. Не вняв ее крикам,
Понедельник остался на месте и, размахнувшись, со свистом опустил дубину на
голову гек-а-геку. Дубина разлетелась в щепки, но удар достиг своей цели, и
гек-а-гек лишился одного выпученного глаза. Однако, несмотря на рану,
инерция по-прежнему несла его вперед, и хотя Понедельник пытался увернуться,
зверь успел достать его спину одним из своих заново отточенных клыков.
Паренек вскрикнул и пошатнулся, но Клем схватил его за руку и втянул в дом.
от боли голова была лишь в ярде от ног Юдит. Но взгляд ее был устремлен не в
зубастую утробу, а на Сартори. Он направлялся к дому, сжимая в каждой руке
по ножу. Слева и справа от него шествовали гек-а-геки. Глаза его были
устремлены на нее и светились скорбью.
Тяжелая дверь захлопнулась, и Хои-Поллои немедленно задвинула засовы,
оставив раненого зверя и его еще более раненого хозяина в полной темноте.
Ин Ово и оказался над Аной, где ему и другим Маэстро предстояло свершить
предпоследнюю фазу ритуала. В этом месте повседневная жизнь пяти чувств была
излишней, и Миляге казалось, будто он погрузился в сон, в котором он
обладает знанием, не сознавая самого себя, и могуществом, которое, однако,
не сосредоточено в одной точке, а распылено в пространстве. Он не жалел о
теле, оставленном на Гамут-стрит. Даже если он никогда не вернется в него,
большой потерей это не будет. Его теперешнее состояние было куда прекраснее
и утонченнее: он был похож на цифру в некоем совершенном уравнении, которую
нельзя ни удалить, ни сократить, ибо только такой, какова она есть - ни
больше, ни меньше, - она сможет изменить общую сумму вещей.
возможности увидеть их, его мысленный взор никогда не обладал более богатой
палитрой, а его воображение никогда не было более тонким. Покинув тело, он
утратил зрение, но обрел такую силу видения, которая раньше не могла ему
представиться даже в мечтах, и образы его соратников возникли перед ним во
всех подробностях.
во время их первой встречи в Ванаэфе, но теперь их украшали всевозможные
чудеса Четвертого Доминиона. Костюм из гор, припорошенный снегом
Джокалайлау; рубашка из Паташоки, подпоясанная ее стенами; мерцающий
зелено-золотой нимб, сияние которого освещало лицо, столь же деловитое, как
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Роллинс Джеймс
Емилина Ника
Куликов Роман
Шилова Юлия