ла:
Аннету:
правдива, в особенности когда это бывало мне невыгодно. Именно поэтому я
считаю себя вправе подать вам такой совет. Вы хотите рассказать Марку
все ваше прошлое...
так же, как ваши ноги, которые ступали по дорожной грязи, а теперь отмы-
лись? Но допустим! Я тоже не забыла всей грязи, по которой ступали мои
ноги. Я не отрекаюсь от той, какой я была. И я не люблю тех, которые го-
ворят: "Я не знаю этого человека!" - когда у них всплывают неприятные
воспоминания о самих себе. Но вы признаете этого человека, так велит вам
ваша совесть. Вы не обязаны посвящать в это других.
ля горькой насмешки, - пусть бы еще, раскрывая ему все это, вы шли на
риск отдалить его от себя! Но если он вас любит - а вы в этом уверены,
даже слишком уверены, - вы его не удалите, вы только причините ему боль.
И эта боль - конечно, очень сильная - только еще крепче привяжет его к
вам и останется в нем навсегда. Он не разлюбит вас. Он скажет: "Я все
забыл". И ничего не забудет. Пройдет год, два, десять лет: рана раскро-
ется и станет гноиться. Вы тогда уже не сможете припомнить, кто была эта
женщина, которая жила среди смертей и обессилела от страданий, которая,
потеряв голову, отдавалась в ночной темноте, лишь бы уцепиться хоть за
кого-нибудь и не упасть - лишь бы уцепиться за жизнь. Вы уже о ней забу-
дете. Но он, Марк, он ее увидит совиными глазами. Любовь берет их напро-
кат у ревности. И вы его тоже увидите - в его глазах. Он на всю жизнь
прикует вас к этому вашему прошлому, хотя вы его уже сбросили, как ста-
рое платье, - так, как все мы сбрасываем с себя наше прошлое. Они хотят,
чтобы мы сохраняли наши старые, прогнившие души, от которых мы, слава
богу, избавились, потому что мы обновлялись. Мужчины не способны понять,
моя милая девочка, какая сила живет в нас, а она заставляет нас вечно
омоложаться.
речь. Ася молчала, не сводя с нее удивленных глаз.
вдруг вспомнила о ней и обернулась. Они обменялись многозначительной
улыбкой.
бы, если бы слышали меня. То настоящее, что есть в настоящей женщине, не
меняется - вот чего они не могут понять. Ничто не пропадает из пережито-
го нами, если оно питало нашу жизнь. Оно стало частицей нашей крови, а
мы выбрасываем из себя лишь бесполезное и нечистое...
сочувствую тем, у кого их нет.
прошу вас помогать мне - не в ущерб Марку, но ради него. Если вы не хо-
тите, чтобы я рассказала ему все, - а я чувствую, что вы правы, но
только не ручаюсь, что смогу молчать! - я передаю вам, в ваши руки, все,
что меня гнетет. Сегодня я вам передала самое тяжкое. Но кое-что еще ос-
талось. Я вам отдам все. Вы вправе использовать это в любое время против
меня и в интересах вашего сына. Я изобличать вас не стану.
я не могу расплатиться с вами за то, что вы дали мне.
что дали мне вы, еще никто мне не давал... Не любовь - любовь у меня бы-
ла, есть и еще будет... Вы мне дали нечто гораздо большее: доверие. Вы
поверили в меня. А вы понимаете, что это значит?.. Вы мне самой вернули
веру в себя, если только она у меня когда-нибудь была... Теперь я верю,
я верю в себя. Благодарю вас! Я воскресаю...
лени Аннеты.
Марка. Я заставлю его остаться свободным, таким же свободным, как я...
улыбкой:
чтобы сдержать слово, данное Аннете. Такова была ее непреклонная воля;
вся ее природа сопротивлялась парной упряжке: "Я люблю, я люблю тебя,
сегодня я отдам тебе мою жизнь, мою смерть, но мое завтра я тебе не от-
дам. Связать меня нельзя!.."
лучше ее понимала, чем все это может кончиться.
свободными". И вместе с тем делали все, что могли, чтобы утратить свою
свободу. Каждый упорно стремился связать и другого и самого себя.
загадочных обстоятельствах во время перелета из Лондона в Брюссель: он
выпал из самолета. Убийство это или самоубийство? Таинственная рука по-
хитила все бумаги, которые могли бы помочь раскрытию тайны. В течение
этих трех недель Аннета была поглощена своими обязанностями по отношению
к умершему, приведением в порядок того, что стало разваливаться без хо-
зяина. Ее мучили угрызения совести: если бы она не уехала, если бы он не
был одинок, быть может, он бы не погиб?.. Эти мысли терзали Аннету, но
она ими ни с кем не делилась. Вернувшись в Париж, она увидела, что Марк
и Ася запутались в страсти, которая изо дня в день ткала вокруг них свою
паутину. Но что теперь можно было поделать? Разлучить их? Слишком позд-
но! Предупредить их об опасностях? Они их видели. И то, что об этих де-
тях знала она - и, быть может, она одна, - захватывало в сети и ее са-
мое. В своей исповеди, неудержимой, как наводнение, Ася открыла ей все -
не только самое худшее, но и хорошее, редкостное, затаенное - то, что
гордая женщина раскрывает трудней всего, и всем этим она затопила сердце
матери. Аннета сумела сразу, взглядом знатока, рассмотреть эту дикарку
во всей ее наготе, понять ту суровую жизнь, на которую она с такой твер-
достью обрекла себя в изгнании, ее одиночество, нищету, которую она при-
няла без колебаний, ее безусловную правдивость, ее честность по отноше-
нию к самой себе. Ничто не могло бы сильней расположить Аннету. Рядом с
этой нелегко дававшейся добродетелью "чистота" в буржуазном понимании
этого слова представлялась ей чем-то второстепенным. Если Ася поддава-
лась обманам страсти, если даже это могло случиться с ней и впредь, то
все это лишь порывы ветра, который проносится по поверхности, не затра-
гивая сущности, не затрагивая цельности ее правдивой и верной души. Над
Асиным прошлым Аннета ставила крест... (Но она знала, что ее сын креста
бы не поставил. И в этом была одна из опасностей.)
исходили от Аси. Марк тоже таил в себе опасности, хотя, впрочем, иного
рода. Аннета побоялась бы доверить ему (как говорила Ася, сама тому не
веря) девушку наивную и неопытную. Он не умел держать себя в руках, ему
не хватало уравновешенности, осторожности, чувства справедливости, ему
не хватало доброты и подлинной человечности. Все это Аннета видела. Она
знала своего сына. Он был слишком молод, и на нем сказывался слишком
ранний, неполноценный, но жестокий жизненный опыт. Он сможет стать лучше
и будет по-настоящему хорошим позже, значительно позже - в сорок лет.
Тогда, пожалуй, он будет способен понимать молодую женщину и руководить
ею. А сейчас они только сведут друг друга с ума, она замучают друг друга
и даже, чего доброго, загубят... Между тем Марку нельзя было оставаться
одному. Длительное одиночество в ожесточенной борьбе с отравленной сре-
дой было противоестественно, и одних его молодых и подорванных сил не
хватало для такой борьбы. Ему нужна была помощница, подруга, уже зака-
ленная в борьбе старшая сестра - отчасти мать, отчасти брат, - которая
залечивала бы его раны и в случае надобности боролась рядом с ним. Спо-
собна ли Ася быть такой женщиной? Способна. А сумеет ли? Это вызывало
сомнение. Да и как можно требовать от молодой женщины бескорыстия в люб-
ви, когда мужчина не бескорыстен и когда бескорыстие может быть затума-
нено страстью. (Страсть прямо противоположна бескорыстию; страсть распо-
ряжается другим, как самой собой.) Только годы и тяжкие испытания могут
научить этому тех, кто способен научиться. Ну, а почему бы этим двоим не
научиться? В сына своего Аннета верила. А в ту женщину? А почему,
собственно, в нее не верить? Ася завоевала право на доверие. Хотя бы тем
- и даже главным образом тем, - что рассказала о себе все, способное от-
толкнуть от нее. Во всяком случае, она шла на риск открыто, все было об-
нажено, ничто не было замаскировано грошовыми добродетелями, как у
стольких женщин и девушек, у которых в тихом омуте неведомо что таится.
И то, что было в ней опасного, возмещалось значительными достоинствами -