Чтение 216–й страницы книги ~Вокруг Иосифа Бродского~

решать арифметическую задачку о зайце и черепахе. Я тогда жил в
деревне, эти воспоминания прочел и, умозаключив, что речь идет об отце
Ахматовой, написал об этом Анне Андреевне. Она была чрезвычайно
признательна. И потом, когда мы с ней встретились, уже после моего
освобождения, она примерно так говорила: "Вот, Иосиф, раньше была
только одна семейная легенда о Достоевском, что сестра моей матери,
учившаяся в Смольном, однажды, начитавшись "Дневников писателя",
заявилась к Достоевскому домой. Все как полагается: поднялась по
лестнице, позвонила. Дверь открыла кухарка. Смолянка наша говорит: "Я
хотела бы видеть барина". Кухарка, ответивши "сейчас я его позову",
удаляется. Она стоит в темной прихожей и видит -- постепенно
приближается свет. Появляется держащий свечу барин. В халате,
чрезвычайно угрюмый. То ли оторванный от сна, то ли от своих трудов
праведных. И довольно резким голосом говорит: "Чего надобно?" Тогда она
поворачивается на каблуках и стремглав бросается на улицу". И Анна
Андреевна, помнится, добавляла: "До сих пор это была наша единственная
семейная легенда о знакомстве с Достоевским. Теперь же я рассказываю
всем, что моя матушка ревновала моего батюшку к той же самой даме, за
которой ухаживал и Достоевский".

[Волков:]

В этом ее комментарии есть определенная доля самоиронии. Потому что
сотворять легенды было вполне в ее характере. Или я не прав?

[Бродский:]

Нет, она, наоборот, любила выводить все на чистую воду. Хотя есть
легенды -- и легенды. Не все легенды были ей неприятны. И все же
темнить Анна Андреевна не любила.

[Волков:]

Против одной легенды -- к сотворению которой, как мне теперь
кажется, она приложила руку,-- Ахматова протестовала всю свою жизнь...

[Бродский:]

Да, против легенды о романе ее с Блоком. Ахматова говорила, что это
"народные чаяния". Такая популярная мечта о том, чего никогда, как она
утверждала, не было. И вы знаете, Ахматова -- это тот человек, которому
я верю во всем беспрекословно.

[Волков:]

Вероятно, это был роман, что называется, "литературный". Во всяком
случае, с его стороны. Достаточно перечитать ее стихи, обращенные к
Блоку. В конце жизни Ахматова испытывала к Блоку чувства амбивалентные:
в "Поэме без героя" она описывает его как человека "с мертвым сердцем и
мертвым взором". В одном из стихотворений шестидесятых годов она
называет Блока -- "трагический тенор эпохи". И, если вдуматься, это
вовсе не комплимент.

[Бродский:]

А в баховских "Страстях по Матфею" Евангелист -- это тенор. Партия
Евангелиста -- это партия тенора.

[Волков:]

Мне такое даже и в голову никогда не приходило!

[Бродский:]

И стихи эти написаны как раз в тот период, когда я приносил ей
пластинки Баха...

[Волков:]

В стихах Ахматовой, особенно поздних, музыка часто упоминается: и
Бах, и Вивальди, и Шопен. Мне всегда казалось, что Анна Андреевна
музыку тонко чувствует. Но от людей, хорошо ее знавших, хотя, вероятно,
и не весьма к ней расположенных, я слышал, что Ахматова сама ничего в
музыке не понимала, а только внимательно прислушивалась к мнению людей,
ее окружавших. Они говорили примерно так: высказывания Ахматовой о
Чайковском или Шостаковиче -- это со слов Пунина, а о Бахе и Вивальди
-- со слов Бродского.

[Бродский:]

Ну это чушь. Это глупость беспредельная и безначальная. Просто
когда мы с Анной Андреевной познакомились, у нее ни проигрывателя, ни
пластинок на даче не было: потому что никто этим не занимался. Руки не
доходили, вот и все.

[Волков:]

Анне Андреевне принадлежит удивительно тонкое замечание о музыке
Одиннадцатой симфонии Шостаковича. Об Одиннадцатой симфонии приходится
слышать вещи уничижительные, поскольку автор дал ей название "1905
год". А Ахматова сказала, что там "песни летят по черному страшному
небу как ангелы, как птицы, как белые облака". Я не могу даже передать,
насколько точно это услышано. И в то же время Анна Андреевна не
восприняла прелести "еврейского" вокального цикла Шостаковича. Там она
услышала только ужасные с поэтической точки зрения слова. В отношении
слов она, конечно права, но...

[Бродский:]

Ну это естественно, потому что она -- поэт. В первую очередь она
уделяет внимание стихам, содержанию.

[Волков:]

Но ведь в случае с Одиннадцатой симфонией Ахматова услышала за
чисто внешней программой подлинное, музыкальное содержание.

[Бродский:]

Может быть, в "еврейском" цикле -- это вина Шостаковича, что слова
выплыли на поверхность. Вероятно, музыка их не поглотила, не скрыла
должным образом.

[Волков:]

Шостакович, который был с Ахматовой знаком, дал ее высокий
музыкальный "портрет" в своем вокальном цикле "Шесть стихотворений
Марины Цветаевой". Говорила ли Анна Андреевна с вами о Шостаковиче?

[Бродский:]

Может быть, несколько раз упоминала. Мы чаще говорили с ней о
Стравинском, слушали советскую "пиратскую" пластинку "Симфония
Псалмов". Помню одно замечание Ахматовой о Стравинском. Дело было в
1962 году, во время приезда Стравинского в Советский Союз. Я был в тот
момент в Москве. И из такси, по дороге к Анне Андреевне, увидел
Стравинского, его жену Веру Артуровну и Роберта Крафта: они выходили из
"Метрополя" и садились в машину. Я знал, что накануне Стравинские
собирались нанести Анне Андреевне визит. И, приехав к ней, говорю:
"Угадайте, Анна Андреевна, кого я сейчас на улице увидел --
Стравинского!" И начал его описывать: маленький, сгорбленный, шляпа
замечательная. И вообще, говорю, остался от Стравинского один только
нос. "Да,-- добавила Анна Андреевна,-- и гений".

[Волков:]

У меня была возможность убедиться в том, что суждения Анны
Андреевны о музыке были веские и определенные: и о Вивальди, и о Бахе,
и о Перселле...

[Бродский:]

Перселла я таскал ей постоянно...

[Волков:]

Как раз это я и имею в виду...

[Бродский:]

Еще мы о Моцарте с ней много говорили.

[Волков:]

И она даже -- несмотря на свое пушкинианство -- придерживалась
научно прогрессивного взгляда, что Сальери к смерти Моцарта не имел
никакого отношения.

[Бродский:]

Ну конечно, что за разговор, что за разговор... Кстати, вы знаете,
что она обожала Кусевицкого? Я имя этого дирижера впервые услышал
именно от нее.

[Волков:]

"Симфония Псалмов" написана по заказу Кусевицкого. Вы говорили с
Анной Андреевной об этом сочинении Стравинского?

[Бродский:]

Мы в тот период как раз обсуждали идею переложения Псалмов и вообще
всей Библии на стихи. Возникла такая мысль, что хорошо бы все эти
библейские истории переложить доступным широкому читателю стихом. И мы