лучше для нас! Пусть там и остается. Расстреляем его на месте.
скрестил руки на груди, готовый принять смерть, в зале стих оглушительный
гул схватки, и хаос внезапно сменился торжественной мертвой тишиной.
Казалось, грозное величие безоружного и неподвижного Анжольраса укротило
шум, казалось, этот юноша, единственный, кто не был ни разу ранен,
надменный, прекрасный, залитый кровью, невозмутимый, словно он был уверен в
своей неуязвимости, одним лишь властным, спокойным взглядом внушал уважение
этой свирепой толпе, готовой убить его. Гордая осанка придавала его красоте
в эту минуту особый, ослепительный блеск; по истечении страшных суток он
оставался все таким же румяным и свежим, как будто его не брала ни пуля, ни
усталость. Вероятно, именно про него говорил впоследствии кто-то из
свидетелей, выступая перед военным судом: "Там был один бунтовщик, которого,
я слыхал, называли Аполлоном". Один из национальных гвардейцев, целившихся в
Анжольраса, опустил ружье и сказал:
Анжольраса, и молча вскинули ружья.
кабачка и уронив голову на стол.
пьяный. Чудовищная смесь полынной настойки, портера и спирта погрузила его в
летаргический сон. Его стол был так мал, что не годился для баррикады, и его
не трогали. Он сидел все в той же позе, навалившись на стол, положив голову
на руки, среди стаканов, кружек и бутылок. Он спал беспробудным сном, точно
медведь в спячке или насосавшаяся пиявка. Ничто на него не действовало - ни
стрельба, ни ядра, ни картечь, залетавшая в окна залы, ни оглушительный
грохот штурма. Лишь время от времени его храп вторил пушечной пальбе.
Казалось, он ждал, что шальная пуля избавит его от необходимости
просыпаться. Вокруг него лежало много трупов, и он ничем не отличался на
первый взгляд от тех, кто уснул навеки.
обращали внимание. Все рушилось кругом, а он еще глубже погружался в
оцепенение; грохот убаюкивал его. Но неожиданное безмолвие, воцарившееся
вокруг Анжольраса, послужило толчком, который пробудил Грантера от тяжелого
сна. Так бывает, когда кони вдруг остановятся на всем скаку. Уснувшие в
коляске тотчас же просыпаются. Грантер вскочил, как встрепанный, потянулся,
протер глаза, зевнул, огляделся и все понял.
с первого взгляда, все, что за нею скрывалось. Все тут же воскресает в
памяти, и пьяница, не знавший, что произошло за минувшие сутки, не успеет
очнуться, как уже во всем разобрался. Мысли его приобретают необычайную
ясность, пьяное забытье рассеивается, как туман, затемнявший рассудок, и
уступает место ясному и четкому восприятию действительности.
Грантера, забравшегося в угол за бильярд, и сержант уже готовился повторить
приказ: "На прицел", как вдруг рядом чей-то могучий голос воскликнул:
горело в сверкающем взгляде пьяницы; он как будто преобразился.
уверенным шагом и стал рядом с Анжольрасом, прямо против ружейных стволов.
тихо спросил:
прислонясь к стене, словно пригвожденный к ней пулями. Только голова его
поникла на грудь.
укрывшихся там повстанцев. Они перестреливались сквозь деревянные решетчатые
двери чердака. Бой шел под самой крышей. Из окон выкидывали тела прямо на
мостовую, в некоторых еще теплилась жизнь. Двух пехотинцев, которые пытались
поднять сломанный омнибус, подстрелили с чердака из карабина. А оттуда
сбросили какого-то блузника, проколотого штыком в живот, и он хрипел,
корчась на мостовой. Солдат и повстанец, вцепившись один в другого, вместе
скользили по скату черепичной крыши, упрямо не выпуская друг друга, и вместе
катились вниз, не размыкая свирепого объятия. Такая же борьба велась в
подвалах. Выстрелы, топот, дикие вопли. Потом наступила тишина. Баррикада
была взята.
Глава двадцать четвертая. ПЛЕННИК
сознание, была рука Жана Вальжана.
опасности. Не будь его, некому было бы позаботиться о раненых в эти
последние предсмертные часы. Благодаря ему, вездесущему среди побоища, как
провидение, все, кто падал, были подняты, перенесены в нижнюю залу и
перевязаны. В промежутках он заделывал бреши в стене баррикады. Но его рука
не поднималась для удара, нападения или даже самозащиты. Он молча спасал
других. При этом он отделался всего несколькими царапинами. Пули как будто
избегали его. Если предположить, что его привела в этот склеп жажда
самоубийства, то цели он не достиг. Однако маловероятно, чтобы он задумал
самоубийство, противное законам религии.
самом же деле он не спускал с него глаз. Когда выстрел сбил Мариуса с ног,
Жан Вальжан бросился к нему с быстротой молнии, схватил его, как тигр
хватает добычу, и унес.
Анжольрасу и к двери кабачка, что никто не заметил, как Жан Вальжан, неся на
руках бесчувственного Мариуса, прошел по развороченной мостовой дворик
баррикады и скрылся за углом дома, где помещался "Коринф".
он защищал от пуль, от картечи, а также от любопытных взглядов площадку в
несколько квадратных метров. Так иногда среди пожара одна какая-нибудь
комната остается невредимой, и даже в самых бурных морях, за высоким мысом
или в бухте между рифами можно найти тихую заводь. В этом-то закоулке
дворика баррикады, в форме трапеции, и умерла Эпонина.
стене, огляделся кругом.
как вырваться из этого побоища? Ему припомнился тревожный момент, пережитый
им восемь лет назад на улице Полонсо, и способ, каким ему удалось скрыться
оттуда; тогда это было трудно, теперь - невозможно. Перед ним возвышался
угрюмый, наглухо запертый шестиэтажный дом, где, казалось, не было других
обитателей, кроме мертвеца, склонившегося головой на подоконник. Справа от
него находилась низенькая баррикада, замыкавшая Малую Бродяжную улицу;
преодолеть это препятствие ничего не стоило, но над гребнем ее щетинились
ряды штыков. Там укрылась линейная пехота, стоявшая в засаде по ту сторону
редута. Перелезая через баррикаду, он непременно попал бы под обстрел целого
взвода и, высунув голову из-за стены, стал бы мишенью для залпа шестидесяти
ружей. Налево от него шел бой. За углом подстерегала смерть.
нескольких шагах от него шло сражение; по счастью, вся ярость атакующих
сосредоточилась на одной цели: двери кабачка; но если какому-нибудь солдату,
одному-единственному, вздумалось бы завернуть за угол или напасть с фланга,
все было бы кончено.
затем с отчаяньем, как человек в последней крайности, впился глазами в
землю, точно хотел просверлить ее взглядом.
принимать очертания нечто едва уловимое сквозь туман смертной муки, словно
взгляду дана власть воплощать желаемое. В нескольких шагах, у подножия
невысокой баррикады, которую осаждали и стерегли снаружи неумолимые враги,
он заметил плоскую железную решетку вровень с землей, наполовину скрытую под
грудой булыжников. Эта решетка из толстых поперечных брусьев занимала
Конюшевский Владислав
Гюго Виктор
Каргалов Вадим
Андреев Николай
Лукин Евгений