обсуждали -- стоит это делать или же не стоит. И если стоит, то как
именно это делать. И кто бы мог это сделать лучше всех, чтобы
получилось не хуже, чем у Пастернака...
[Волков:]
[Бродский:]
[Волков:]
гравюрам Фаворского, исполненным им для "Книги Руфи"?
[Бродский:]
его довольно долго обожал. Но в последний раз я смотрел на вещи
Фаворского много лет тому назад. Фаворский принадлежит скорее к области
воспоминаний, нежели к моей зрительной реальности.
[Волков:]
есть какая-то связь между его гравюрами и, скажем, библейскими стихами
Ахматовой?
[Бродский:]
поскольку вообще можно сближать изобразительное искусство и изящную
словесность -- чего делать, в общем-то, не следует. Есть определенный
сближающий момент -- не столько с Ахматовой, сколько с литературой
вообще: Фаворский работает черным по белому, он график. Да и вообще, я
бы сказал, что Фаворский -- художник литературный, в том смысле, что
условности, к которым он прибегал, в достаточной степени литературны.
[Волков:]
[Бродский:]
изображает Фаворский,-- дидактично.
[Волков:]
Пастернак.
[Бродский:]
очень сильно нравятся. Замечательные стихи, особенно "Рождественская
звезда". Я о них часто вспоминаю. Когда-то у меня была идея -- каждое
Рождество писать по стихотворению. И, как правило, когда приближается
Рождество, я начинаю обо всем этом подумывать.
[Волков:]
сочинений такого рода -- "Реквием" английского композитора Джона
Тавенера; его исполняли в Лондоне, а затем -- на фестивале в Эдинбурге.
[Бродский:]
радуется тому, что его стихи перекладываются на музыку. Поскольку он-то
сам в первую очередь озабочен содержанием, а содержание, как правило,
читателем усваивается не полностью и не сразу. Даже когда стихотворение
напечатано на бумаге, нет никакой гарантии, что читатель понимает
содержание. Когда же на стих накладывается еще и музыка, то, с точки
зрения поэта, происходит дополнительное затмение. Так что, с одной
стороны, если ты фраер, то тебе лестно, что на твои стихи композитор
музыку написал. Но если ты действительно озабочен реакцией публики на
твой текст,-- а это то, с чего твое творчество начинается и к чему оно,
в конце концов, сводится,-- то праздновать тут совершенно нечего. Даже
если имеешь дело с самым лучшим композитором на свете. Музыка вообще
выводит стихи в совершенно иное измерение.
[Волков:]
то новое измерение, о котором вы говорите, как раз и придает этому
взаимодействию особый интерес. Скажем, тот же "Реквием" -- это текст
примечательный, но довольно однозначный. Музыка может эту однозначность
усугубить, а может неожиданно высветить в стихах какой-то новый пласт.
[Бродский:]
[Волков:]
и судьба ее арестованного сына; и символический -- Мария и ее сын
Иисус.
[Бродский:]
неспособности автора к адекватной реакции. Понятно, что Ахматова
описывает в "Реквиеме" все ужасы "большого террора". Но при этом она
все время говорит о том, что близка к безумию. Помните?
большая правда и сказана: "Прислушиваясь к своему, / Уже как бы чужому
бреду". Ахматова описывает положение поэта, который на все, что с ним
происходит, смотрит как бы со стороны.
[Волков:]
[Бродский:]
меньшее происшествие, чем событие, которое он описывает. Отсюда --
попреки самого себя, особенно когда речь идет о таких вещах, как
тюремное заключение сына или вообще какое бы то ни было горе.
Начинается жуткий покрыв самого себя: да что же ты за монстр такой,
если весь этот ужас и кошмар еще и со стороны видишь. Но ведь
действительно, подобные ситуации -- арест, смерть (а в "Реквиеме" все
время пахнет смертью, люди все время на краю смерти) -- так вот,
подобные ситуации вообще исключают всякую возможность адекватной
реакции. Когда человек плачет -- это личное дело плачущего. Когда
плачет человек пишущий, когда он страдает -- то он как бы даже в
некотором выигрыше от того, что страдает. Пишущий человек может
переживать свое горе подлинным образом. Но описание этого горя -- не
есть подлинные слезы, не есть подлинные седые волосы. Это всего лишь
приближение к подлинной реакции. И осознание этой отстраненности
создает действительно безумную ситуацию. "Реквием" -- произведение,
постоянно балансирующее на грани безумия, которое привносится не самой
катастрофой, не утратой сына, а вот этой нравственной шизофренией, этим
расколом -- не сознания, но совести. Расколом на страдающего и на
пишущего. Тем и замечательно это произведение. Конечно, "Реквием"
Ахматовой разворачивается как настоящая драма, как настоящее
многоголосие. Мы все время слышим разные голоса -- то простой бабы, то
вдруг -- поэтессы, то перед нами Мария. Это все сделано как полагается:
в соответствии с законами жанра реквиема. Но на самом деле Ахматова не
пыталась создать народную трагедию. "Реквием" -- это все-таки
автобиография поэта, потому что все описываемое -- произошло с поэтом.
Рациональность творческого процесса подразумевает и некоторую
рациональность эмоций. Если угодно, известную холодность реакций. Вот
это и сводит автора с ума.
[Волков:]
слепок с ситуации, в которой, как я понимаю, присутствовало
определенное равнодушие Ахматовой к судьбе собственного сына?
[Бродский:]
слово вообще здесь применимо -- приходило с творчеством. Анна Андреевна
мучилась и страдала из-за судьбы сына невероятно. Но когда поэтесса
Нортон Андрэ
Лукьяненко Сергей
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Сапковский Анджей
Посняков Андрей