[Бродский:]
[Волков:]
[Бродский:]
степени не профессионал. Ну конечно, когда о таком узнаешь, это
приятно. Но и только. Строчка эта -- "Вы напишете о нас наискосок" --
взята из стихотворения, которое я написал Ахматовой на день рождения.
(Там было два стихотворения -- оба в общем довольно безнадежные, с моей
точки зрения. По крайней мере, на сегодняшний день.) Единственное, что
я про это стихотворение помню, так это то, что я его дописывал в
спешке. Найман и я, мы ехали к Анне Андреевне в Комарове из Ленинграда.
И нам надо было нестись на вокзал, чтобы успеть на электричку. Спешку
эту я запомнил, не знаю почему. Не понимаю, почему такие вещи
запоминаются.
[Волков:]
[Бродский:]
стихотворения беспомощное -- не то чтобы беспомощное, но слишком там
много экспрессионизма ненужного. А конец хороший. Более или менее
подлинная метафизика.
[Волков:]
публикации у нее спрашивали, не Иван ли Бунин автор эпиграфа, поскольку
он был подписан инициалами "И. Б.". Ахматова отмалчивалась. Но уже ко
времени издания "Бега времени" предположения о бунинском авторстве
отпали. Эпиграф исчез.
[Бродский:]
[Волков:]
[Бродский:]
[Волков:]
[Бродский:]
Гумилеве был связан с тем, что кто-то принес Ахматовой стихи, которые
якобы были написаны Николаем Степановичем в камере. И мы гадали --
подлинные это стихи или нет.
[Волков:]
сфабрикован, что ни в каком заговоре он не участвовал. Она причисляла
Гумилева к величайшим русским поэтам XX века. Вы согласны с ней в этом?
[Бродский:]
его с Анной Андреевной, я -- исключительно чтобы ее не огорчать -- не
высказывал своего подлинного мнения. Поскольку ее сентимент по
отношению к Гумилеву определялся одним словом -- любовь. Хотя я и не
скрывал, что, с моей точки зрения, стихи Гумилева -- это не бог весть
что такое. Помню довольно длинный разговор с Ахматовой про микрокосм
Гумилева, который к моменту его ареста и расстрела начал
стабилизироваться, становиться его собственной мифологией. Совершенно
очевидно, что уж кто был убит не вовремя -- так это Гумилев. Что-то в
этом роде я Ахматовой и сказал. Уже после смерти Анны Андреевны я
прочел четырехтомник Гумилева, выпущенный в Соединенных Штатах. И не
переменил своего мнения. Помню, я в те дни зашел к Жирмунскому. И
говорю ему: "Вот, Виктор Максимович, я получил книжки, которые могут
быть вам любопытны: полное собрание сочинений автора". Автора я не
называю и продолжаю: "Мне он не очень интересен, но вам, быть может,
понадобится для каких-нибудь академических разысканий. Так что я могу
вам совершенно спокойно эти книжки отдать". Жирмунский говорит: "Это
кто ж такой?" Я отвечаю: "Вы знаете, мне неловко, но это четыре тома
Гумилева". На что Жирмунский мне: "Здрасьте! Я еще в 1914 году говорил,
что Гумилев -- посредственный поэт!"
[Волков:]
нескольких русских поэтов, чья участь была решена непосредственно
Лениным.
[Бродский:]
или неблагородно -- отношение у меня к нему не изменяется ни в коей
мере. Человек, который погубил такое количество жизней... Ну о чем там
можно говорить? Даже если бы он спас Гумилева от расстрела...
[Волков:]
этом Горький...
[Бродский:]
нет, к сожалению.
[Волков:]
организации". Расследованием занимался Яков Агранов, впоследствии
близкий друг Маяковского и Бриков. Лиля Брик вспоминала, что уже после
смерти Маяковского Ахматова иногда заходила к Брикам на обед. Я помню,
как я удивился, об этом услышав. Потому что Анна Андреевна о Бриках
высказывалась довольно резко. Она говорила, что в конце двадцатых
годов, когда искусство в России, по ее словам "отменили", власти
оставили только салон Бриков "где были бильярд, карты и чекисты".
[Бродский:]
сугубо отрицательное. Между нами на этот счет существовало определенное
единодушие. Но Анна Андреевна говаривала, что зачастую имеет смысл
иметь дело с явными негодяями, с профессиональными доносчиками в
частности. Особенно если тебе нужно сообщить что-либо "наверх",
властям. Ибо профессиональный доносчик донесет все ему сообщенное в
точности, ничего не исказит -- на что нельзя рассчитывать в случае с
человеком просто пугливым или неврастеником.
[Волков:]
посвящено ее стихотворение "Все это разгадаешь ты один..."?
[Бродский:]
"Национале", я встретился с человеком, который оказался сыном Пильняка:
такой восточного типа красавец. И, помню, я был несколько озадачен тем,
что Анна Андреевна относится к Пильняку с большой симпатией. Я по тем
временам был такой, знаете, злой мальчик. Все мы тогда утверждали вкусы
за счет предшественников -- знаете, как это всегда делается? На Западе
я перечитал Пильняка и не нашел повода изменить свое к нему отношение.
Единственный автор, представление о котором у меня здесь переменилось к
лучшему, это Замятин. Я имею в виду не "Мы", а его короткие вещи.
[Волков:]
[Бродский:]
[Волков:]
Заболоцкого?
[Бродский:]
менее..." И так далее.
[Волков:]