коммодор сообразил, что последний период рапорта, так долго не шедший на
ум, сформировался.
недоброкачественности туземной живой силы эффективность действий
отдельного танкового корпуса оказалась ниже предполагаемой".
добрые времена после такого рапорта прапрадедушка, вполне вероятно,
совершил бы харакири...
***
шкатулке обитало бесценное наследие предков - нежное, изящное, хрупкое,
как невинность первого поцелуя на заре. Ни в чем не виня себя, раздав
все долги и осчастливив напоследок страстным визитом большинство
почтенных супруг, несостоявшийся губернатор Пао-Туна готовился замкнуть
цепь благородных предков и слиться в заоблачном единстве с теми, кто
некогда пестовал его.
традиция, с первым стоном утренних цикад, был крошечный остаток надежды.
Дивизия Тан Татао, въедливого педанта и сухаря Тан Татао, чья
родословная оставляла желать много лучшего, а дурной характер вечно
портил заседания военной коллегии, вот уже четвертые сутки не подавала
вестей. И нельзя было исключать, что упрямый генерал Тан, зарывшийся со
своими головорезами-егерями где-то в снежных теснинах, сумеет все же
нанести контрудар по ворвавшимся в Барал-Гур бандитам.
них на последней аудиенции, но, никем пока не опровергнутые, они имели
право на существование. В конце концов, пятнистых не так уж и много -
тысяч тридцать, не более, и не менее трети они положили на подступах к
городу, а в дивизии Тан Татао почти восемь тысяч горных стрелков...
сообщила трубка; голос Тан Татао был плебейски скрипуч и занудлив,
словно на заурядном разборе полетов после учений. - Докладываю: остатки
дивизии отошли в порядке. Прорваться к столице возможности не имеем. В
сложившейся ситуации считаю единственно возможным, перегруппировав
войска, сражаться до победного конца, согласно заветам предков...
менее хладнокровен. - Ни на миг не сомневаюсь: вы сделали все, что
смогли. Желаю удачи. Прощайте. И, кстати, позвольте признаться, друг
мой: я не всегда бывал справедлив к вам.
не без удовольствия. - Что ж, прощайте. Честь имею!
Покачав головой, маршал наполнил узкий тонкостенный бокал игристым вином
цвета увядшего ла, приподнял его и отпил несколько глотков.
горных егерей!
золотое шитье новенького белого кителя, недрогнувшей рукой провел по
орденам и не спеша направился к алтарю.
сей раз - перламутровая вертушка внутридворцовой линии.
несколько суетливого, но вполне надежного работника, звенел трубами
победного оркестра. - Я говорю из приемной Главного Большого Друга! Вам
предоставлена отдельная каюта!!!
Высших удовлетворятся гамаками в грузовых отсеках!
несколько фамильярно:
снова, но начальник Генштаба уже не стал обращать на нее никакого
внимания.
Предки со старых портретов одобрительно следили за маршалом...
конце провода приказал разъединить связь.
путь. Он был настоящим мужчиной и великолепным офицером, полковник...
щеголь, тянулся в струнку, ловя взгляд Главного Большого Друга.
за его семьей. Вы сможете сопровождать их, полковник?..
развернулся к еще одному собеседнику, намеренно до сих пор не
замечаемому.
какую чушь несете?
придерешься. Вот ведь что обидно...
коль скоро покидаем эту дерьмовую планету, а не деремся до конца? Так
вот, во-первых: у нас есть приказ! Вам известно, надеюсь, что такое
приказ? Во-вторых: это не наша война, вам ясно? И потом: вам известно,
что товарищи, которым вы плюете в лицо, будут спать в трюмах?! Мы отдаем
каюты девчонкам из гарема этого бессмертного... ублюдка!
пропустить. Если они спокойно прошли по своим же, замостив ими пропасть,
то что же будет здесь?.. Ребята, конечно, молодцы, и старина Улли тоже
молодчина, и приказ есть приказ, и война, действительно - что уж там! -
чужая, и полсотни спасенных девчушек - это совсем, совсем немало... Но -
каждому свое.
Мураками... и осекся, встретившись взглядом с подчиненным.
опасную, очень опасную бритву. И было в них сейчас нечто эдакое, трудно
определимое: уважение и, кажется, понимание и еще что-то... неужели
зависть?
Бог.
кулак Улингера Мураками сокрушил в синюю пыль антикварную статуэтку
Хото-Арджанга, и на фигурных полочках этажерки тоненько зазвенели,
откликаясь, срезанные на память храмовые бубенцы...
***
днем бессмертной славы. Сдерживая наступающих, восемь тысяч гвардейцев
Чертога, беломундирных великанов в квадратных шапках из меха горного
кьяу, прикрывали собой посадку на космолеты и потому стояли до
последнего.
сражаться. Вот почему, когда какой-то безумно вопящий сгусток крови,
волос и расхристанного тряпья подорвал себя и весь боекомплект смятого
дота прямо под днищем "тристасороковки", лейтенант Аршакуни даже не
понял поначалу, что же, собственно, произошло.
осознал наконец, что случилось невероятное и оранжевые кустарными
средствами, без какой бы то ни было артиллерии, вывели из строя тяжелый
танк - да так, что не успели сработать хваленые компьютерные системы
катапульт...
пехотинцу, потому что Андрей попервоначалу испугался. Впрочем, вокруг и
впрямь было страшно - воздух рвался от воя, вычерненного струями дыма.
Человеческие клубки хрипели и разматывались на скользком граните
Дворцовой площади, и конная статуя Вридармарярлала Миротворца была
заляпана только что живым по самый кончик изогнутой сабли.
попытавшиеся с ходу пробиться к царящей над площадью башне, были вмиг
испепелены хлесткими струями огнемета. Тот, кто занимал позицию там, на
верхних этажах, не рассчитывал уйти живым и был, вне всяких сомнений,
очень неплохо натренирован: он не позволял себе промахов. Черные тени в