скульптуры, но не муштрой и специальными тренировками достигалась эта
идеальная неподвижность манфреймовских всадников. Мертвые лица кавалеристов
и окостенелые позы застывших лошадей не могли принадлежать обычным людям, и
в собравшейся посмотреть на мрачную церемонию толпе поднялся ропот
неодобрения. Все чаще и чаще передавалось из уст в уста короткое страшное
слово - "нежить".
Но вот из середины кортежа пробились вперед несколько всадников, и Румет в
окружении своих личных телохранителей наконец въехал на княжеский двор.
Было 13-е Сретенья, по всем приметам самый несчастливый день уходящего
лета.
Солнце взошло между двух серповидных туч, черная наседка бросила
собственное гнездо, и всю ночь накануне во дворе выла собака, словно
оплакивала будущего покойника.
Бронислава сидела у окна своей светлицы и смотрела во двор отсутствующим
взглядом.
Слуги грузили лошадей вьючными тюками, набитыми ее приданым. Солдаты точили
и смазывали салом острия пик. Мамки и бабки то и дело заглядывали к ней в
светлицу с разными глупыми вопросами, и Бронислава что-то им отвечала.
Ровно сорок дней назад из этого самого окна она впервые увидела Глеба.
Наверно, он околдовал ее в ту ночь... Что с ней происходит? Почему ее жизнь
превратилась в непрекращающийся дурной сон? Может, с ним что-то случилось?
Может, его и в живых-то нет, столько дней прошло с тех пор, как он обещал
вернуться...
Нет. Это она бы почувствовала сразу. Он жив и, скорее всего, просто забыл
ее...
В злое время появился Румет со своим договором, словно рассчитал все
заранее... Наверно, он опоил отца каким-то зельем - Владислава словно
подменили с тех пор, как этот страшный человек оказался в их доме. Иначе он
нашел бы способ защитить собственную дочь от неминучей беды.
Даже издали посланец ее будущего господина вызывал у Брониславы
непреодолимое отвращение, словно скользкой лягушкой проводили по телу, но
еще ужаснее было затаенное, глубинное зло, скрытое в этом человеке и
видимое лишь ей одной...
Но Румет - это лишь малая частица бед, ожидавших ее за воротами Китежа. Ибо
не может быть для девушки ничего страшнее, чем попасть в манфреймовский
замок. Ее увезут с почетом, как знатную невесту могущественного
господина... Но сколько их уже было, этих несчастных девушек, чья судьба
оборвалась в страшной неизвестности за долгие два столетия, пока действовал
Ливатский договор, и сколько еще невест потребует это ненасытное чудовище?
Что происходило с несчастными пленницами, попавшими в Черный замок, не знал
никто.
Румет приехал на двадцать дней раньше назначенного срока, даже не соизволив
предупредить о своих изменившихся планах.
Ей чудом удалось оттянуть отъезд, сославшись на болезнь. Она надеялась, что
за эти несколько дней, вырванных у страшного гостя, ее послание дойдет до
Глеба. Но грамотку словно в омут затянуло. Шагара не вернулся и не отвечал
ни на какие ее призывы. Больше ей неоткуда было ждать помощи. Оставалось
последнее средство...
Бронислава встала и медленно подошла к шкатулке, где хранился варяжский
стилет с узким и длинным лезвием. Хватит ли у нее сил? Словно проверяя
себя, она приставила кончик лезвия к груди и слегка нажала.
Острая сталь сразу же прорезала тонкую ткань, появилась капелька крови.
Нет, не здесь. Не в родном доме. Бронислава не хотела, чтобы ее страшный
грех мучил отца до конца дней. Он никогда об этом не узнает.
Она спрятала лезвие под одеждой, прикрепив ножны к нижней холщовой рубахе.
Грубая ткань, сотканная ее собственными руками, надежно скрыла нож.
Звякнул колокольчик, призывая ее в нижние палаты, где начиналась церемония
вручения свадебных даров.
Первым в зал официальных посольских приемов вошел Румет. Он был в черном,
отороченном серебром плаще, под которым угадывалась кольчуга. Меч и шлем
несли за ним два оруженосца. В руках Румет держал небольшую сафьяновую
шкатулку. Герольды, выполнив свою часть ритуала, отошли в стороны, и
Бронислава впервые увидела лицо посланца своей страшной судьбы.
Застывшие, словно вытесанные топором черты, покрытые ожогами и шрамами
скулы, глаза, точно два черных, бездонных провала - нечеловеческие глаза...
Княжна почувствовала, как мороз пробежал по ее коже, когда их взгляды
встретились. Румет сделал шаг вперед и проговорил, склонив голову в
приветственном коротком полупоклоне:
- В знак своего особого расположения и доверия - тебе, единственной из всех
избранных, мой господин посылает в дар эту величайшую драгоценность. Сделав
шаг вперед, Румет протянул ей шкатулку.
На алой сафьяновой подушке лежал флакон, внутри которого плескалось жидкое
холодное пламя. Ужас ледяной рукой сжал сердце Брониславы - из всех
присутствующих в зале только она и Румет знали подлинное значение этого
страшного и действительно бесценного дара.
Глеб проснулся перед самым рассветом. В комнате стояла такая тишина, что
слышно было, как далеко за стенами дома, на садовых клумбах, звенит ночной
сверчок.
Тем не менее он был уверен, что его разбудил какой-то посторонний звук, и
продолжал прислушиваться, стараясь сохранить ровное глубокое дыхание, какое
бывает у спящего.
В конце концов его усилия были вознаграждены, и он услышал шаги, легкие,
словно на цыпочках крался ребенок. Ночник почему-то не горел. В комнате
было совершенно темно. Мгновенно вскочив, Глеб прыгнул к двери с кошачьей
ловкостью.
Шаги протопали к нему навстречу, попытались обойти, но дверь уже
приоткрылась, и в узкую щель проник луч света от уличного фонаря.
В двух шагах от Глеба стоял карлик. Повернувшись и не обращая на него ни
малейшего внимания, маленький человечек, едва достававший ему до колен,
проследовал к окну и приподнял жалюзи. В комнате стало совсем светло.
- Ты кто? - спросил Глеб, с удивлением разглядывая странное существо в
красном, расшитом золотом кафтане.
- Княжеский развлекатель, когда их светлейшествам скучно, я их развлекаю,
разумеешь?
- А здесь ты как оказался?
- Оказался вот. Грамотку ей, вишь, невтерпеж отправить, а я бегай!
- Какую грамотку? Что ты мне голову морочишь! Снаружи на базу не пройдешь,
кто тебя подослал?
- Ты, может, и не пройдешь, а я, видишь вот, уже здесь. На, возьми
грамотку. - Он протянул ему в крошечной лапке берестяной сверток. И Глеб
как завороженный, не в силах сдержать волнения, взял упругий, пахнущий
смолой рулончик, и перед глазами запрыгали четко прописанные свинцовым
стилосом древнеславянские буквы, заполняя его сознание ощущением неминуемой
беды.
"Любый мий, злой человек околдовал Владислава и многу беду ми принесший,
забирал из отчего дома. Сиа диавольскаа начинаниа отгуляют на грязник.
Что буде, то я не ведаю... повезут по Сарутской дороге, второго дня месяца
Вересеня. Перееди на ону сторону, коль сможешь. Солнышко без тебя светить
не станет".
Когда оторвал глаза от грамотки, карлика в комнате уже не было.
"Завтра мой первый самостоятельный полет, если все пройдет как надо, я
успею..." Мысль еще не сложилась в конкретный план действий, когда он вновь
услышал голос книги - постепенно Глеб привыкал к нему, и с каждым разом