огорчений. На нашей планете Хох мы восстановили великого поэта прошлых
веков, такого масштаба, как ваш Шекспир. Но он был великим в свою эпоху, в
новой показался напыщенным, многословным, старомодным. И несведущим даже,
ему учиться пришлось заново. Обидно быть памятником самому себе, живым
портретом бывшей знаменитости. Так что это делают редко.
Другое дело с современниками. Сапиенс отправляется на чужую планету, в
опасную экспедицию, может погибнуть. Тогда для страховки снимают матрицу.
Если путник не вернулся, можно восстановить. Но и тут он
помнит только предотъездное. Просыпается и спрашивает: "Меня
восстанавливали, что ли? Значит, я погибал? Ну, расскажите о моей смерти".
Глаза можно отвести, внушить окружающим, что ты лев, мышонок и невидимка.
Можно стирать память и заполнять ее, как амбарную книгу. Возвратить
молодость можно, оживить мертвеца можно, я сам семь раз уничтоженная и семь
раз восстановленная копия самого себя. Машины создают свое машинное
государство, другие машины копаются в моем сердце, чинят клапаны изнутри. И
если завтра мне скажут: "Пойдем играть в футбол звездами и щекотать пятки
господу богу", - я не удивлюсь ничуть. Запасы удивления у меня исчерпаны,
чувство сомнения атрофировано. Осуществимо все, если не сегодня, то завтра,
не тем способом, так другим. А если возможно все, чему же удивляться?
Гилик напоминает, Граве предлагает, уговаривает, а я тяну меланхолично:
- Стоит ли время тратить?
Граве смотрит на Гилика, Гилик на Граве:
- Покажем Человеку полигон Здарга?
- Покажем полигон. А что же еще?
Наконец получено "добро"!
Полигон закончил серию опытов и согласен потратить день на гостя с Земли.
Привычно ввинчиваюсь в подпространство, потом вывинчиваюсь. Измочален, но
не потрясен. Неизбежное зло для космического туриста. Воспринимаю его как
шприц с лекарством, как бормашину. Неприятно, но терпеть надо. Взрослый
человек морщится, но не охает. А путь от астродрома до полигона и вовсе
приятен.
Сидишь в мягком кресле, спину нежишь, забот никаких, ведет ракету автомат.
Поглядываешь в окошко на незнакомый узор созвездий, думаешь в ленивой
истоме: "Куда занесло!"
Вспоминается мое первое и единственное путешествие за океан, в Канаду на
всемирную выставку. И тогда было сходное чувство: вывернув шею, смотрел на
синие кудряшки лесов (американских!), расчерченных на прямоугольники
автодорогами, на серебряную фольгу рек (американских!) и тоже охал: "Куда
занесло! На чужой материк! За шесть тысяч километров от дома! Кто бы мог
подумать!"
Кто бы мог подумать тогда, что через два года меня занесет в звездный шар
М-13, за тридцать тысяч световых лет и от Москвы и от Канады. После этого
чему удивляться?
Рядом со мной Граве. После приключения с восьминулевыми он не решается
отпускать меня в одиночку. Ну и, пожалуйста, мне даже удобнее так. Я
полеживаю, коллекционирую впечатления, разбавляю их глубокомыслием, а Граве
беспокоится о моей безопасности, ерзает, вглядывается в звезды, рацию
теребит.
- Что вам не сидится, Граве? Автомат же у руля.
- Не пойму, куда он ведет, с картой не совпадает. Глядите, сколько звезд
высыпало. Боюсь, что мы попали на опытное поле.
"Правильно, бойся. Это твоя обязанность - бояться за меня".
Немного погодя:
- Человек, впереди по курсу планета. Я хочу высадиться и подождать, пока
наладится связь. Опасаюсь, что автомат ведет нас не туда.
"Давай опасайся, не возражаю, это твой долг - опасаться, высаживать и
налаживать. Мое дело - смотреть и запоминать, как и что выглядит".
Выглядит эта планета как Восточный Крым. Невысокие горы с жесткой травой,
колючие кусты, изредка
отдельные деревья, точнее, что-то среднее между деревом и кактусом -
мясистые и извилистые, как ветки, листья. Возможно, суждение мое
скороспелое. Вероятнее, планета разнообразна. Но в этом районе сухие
предгорья, древокактусы и ночь.
Связь никак не налаживается. Граве кряхтит, колдует с манипуляторами,
ничего у него не получается. В конце концов он объявляет, что виноват
корпус ракеты, видимо, намагнитился в какой-нибудь заряженной зоне,
предлагает оттащить рацию в сторону, метров за триста. И опять он стучит и
кряхтит, а я сижу рядом и любуюсь созвездиями. Кажется, это слова Сенеки:
"Если бы звезды были видны только в одной местности, люди со всех стран
стекались бы туда, чтобы полюбоваться". Интересно, что изрек бы римский
стоик, увидев небо шарового. Не узор, а звездная сыпь. Особенно здесь, на
полигоне. И мигают и разгораются. И новые появляются. Вот в этом
пятиугольнике не было ничего, а теперь появилась звезда... и какая яркая.
- Граве, я, кажется, открыл сверхновую. Вот там - в пятиугольнике. Стойте,
там еще одна. Это бывает у вас?
Хотел было привстать, чтобы рассмотреть получше, и вдруг чувствую - не могу
подняться. Отяжелел. Тело налилось свинцом, как в ракете при перегрузке. Но
на планете-то с какой стати перегрузка? С ускорением движется она? Курс
меняет?
Впрочем, это я потом подумал - тогда не до размышлений было. Тяжесть
распластала, вдавила в острые камни. И надо было ползти, помнил: в ракете
спасение - противоперегрузочное кресло.
Но триста метров! Шутя отошли мы с рацией на ближний холм, еще и в лощинку
спустились ради экранирования. А теперь, обезноженные, барахтались,
подтягивались, хватаясь за корни, перекатывались. Ползли, словно бы из
груды мешков выбирались, а на нас все валили и валили невидимые мешки.
Вот попали!
Перегрузка исчезла так же внезапно, как появилась. Сползли со спины мешки,
расправились сдавленные ребра. Вдохнул полной грудью, встал, потянулся...
- Что это было, Граве?
Мой проводник не без труда взгромоздил тело на подгибающиеся ноги.
- Идем, Человек. Скорее. Небезопасно тут.
- Подождите, Граве, дайте дух перевести.
- Не мешкай. Скорее, скорее к ракете!
Да, мешкать не стоило. Аттракцион, оказывается, не был закончен. На смену
перегрузке пришла недогрузка. Вес убывал, убывал, шаги становились все
длиннее. Шагнул, и плывешь-плывешь, никак не дотянешься до твердой почвы.
Несет куда-то над кустами, над ямами, совсем не туда, куда прицеливался
ступить. Меня вынесло на отвесную скалу. Оттолкнулся руками, что есть силы.
Теперь назад понесло, а сзади кактусы с колючками в локоть длиной.
- Ракетницу вынь, Человек. Ракетницей правь.
Хорошо, что ракетница была при себе. Вообще-то она нужна в мире
невесомости, в межпланетном пространстве. Стреляешь налево - несет направо.
Принцип движения каракатицы.
Вытащил из наружной кобуры. Соображаю, куда же стрелять.
И тут очередной фокус. Мир переворачивается. Планета бесшумно
Флинт Эрик
Земляной Андрей
Якубенко Николай
Махров Алексей
Белов Вольф