Чтение 23–й страницы книги ~Прошедшее повелительное~

это окно, чуть скособоченную полосу света, ослабленного налипшим на стекла
мокрым снегом. Все же и этого света хватало, чтобы увидеть: дверь медленно
открывается, даже не скрипнув.

Он скользнул внутрь, чернее черного, без единого звука. Дверь закрылась
- так же тихо. Двигаясь, как дым, он приблизился и остановился у нее в
ногах. Элиэль подумала, что он, наверное, смотрит на нее сверху вниз, но
не видела ни лица, ни глаз, только вертикальное пятно темнее окружающей
темноты.

Все, что она слышала, - это стук собственного сердца.

- Ты видела... - Это был шепот, но даже шепот может оглушить, если
шепчет Дольм Актер.

Это был не вопрос, а утверждение.

- В обычное время твоя жизнь и завершилась бы на этом, - продолжал
шепот.

"В обычное время?" Неужели у нее еще остался луч надежды? Или она умрет
от страха, прежде чем узнает это?

Конечно, он знал, что она не спит.

- Ты невероятная маленькая проныра. Я никогда не сомневался, что ты
рано или поздно запустишь свои лапки в мой мешок. Разумеется, я бы узнал
об этом. Нам дано знать, когда нас раскрывают. Тогда мне пришлось бы
послать твою душу моему Господину. Я надеялся, что этого не случится,
Элиэль Певица. Пойми, у нас тоже есть чувства. Мы не чудовища. Мы
оплакиваем необходимость.

Пауза.

Она не услышала смеха... и все же, когда этот убийственно мягкий голос
заговорил снова, в нем звучала ирония.

- Видишь ли, я думал, что все неприятности из-за меня. Я думал, это
печать моего Господина на моем сердце прогневила Владычицу. Да, я служу
тому, кого ты называешь Зэц, - Непобедимому, Последнему Победителю. Как ты
видела, я обратился к своему Господину за наставлениями. И мне было
сказано, что все дело не во мне, а в тебе.

Она хотела крикнуть "Почему во мне?", но во рту пересохло. Ее ногти до
крови впились в ладони. Внутренности, казалось, превратились в кисель.
Зубы непроизвольно начали стучать.

- "Филобийский Завет"... впрочем, ты, поди, ничего не слышала о нем. Не
бери в голову. В общем, боги постановили, Элиэль Певица, что ты не должна
попасть в Суссленд. Вот и все. Твое присутствие там может изменить мир.
Мне было приказано проследить, чтобы этого не случилось.

Она вспомнила жреца и сестру Ан. Она не могла даже заплакать.

Жнец вздохнул:

- Прошу тебя, поверь, эта необходимость угнетала меня. Я не злодей. Я
никому не мщу. Я служу своему Господину, отдавая ему души, вот и все. Это
правда, в обмен он дарует мне восторг. Но я стараюсь отдавать ему души
незнакомцев, поверь мне.

Дольм, всегда такой живой, веселый...

Жнец пошевелился. Ничего не видя в темноте, она все же знала - он
опустился на колени рядом с ней. Он мог бы коснуться ее рукой. Она не
слышала его дыхания. Он вообще дышит, когда он Жнец?

- Но я узнал вечером, что в этом нет необходимости. Святая Оис знает,
кто ты и как тебя остановить. Теперь все в ее руках. Мне было сказано,
чтобы я не вторгался в ее владения. Утром она поступит так, как считает
нужным. Ты не попадешь в Суссленд.

Выходило так, что Элиэль Певица не умрет сию минуту. А утром - будь что
будет.

- Есть у тебя кто-то, кого ты хотела бы убить? - мягко поинтересовался
Жнец.

Зубы у Элиэль клацали.

- Ну? - спросил он. - Отвечай!

- Н-н-нет! - выдавила она.

- Жаль. Ибо если ты, Элиэль Певица, захочешь, чтобы кто-то умер, тебе
достаточно будет сказать ему, что я Жнец. Я узнаю, и он умрет. Ясно?

Она кивнула в темноте.

- Если по какой-то причине святая Оис позволит тебе отправиться в Сусс,
мне, разумеется, придется действовать самому. - Жнец вздохнул и
выпрямился. - Вот и сейчас мне надо идти и действовать. Исполнять свой
долг. Действие... Исполнение... И в этом я актер? - Он сухо усмехнулся -
как Дольм, когда собирался выдать шутку. - Смешно, не правда ли? То редкое
представление, что ты видела, имело хоть одного, да все-таки зрителя. И
зрителю этому не пришлось платить. Другие платят. Чужие платят. Дорогое
представление! Он хочет от меня не меньше двух, а то и трех - если они
немолоды. Крепкого сна тебе, маленькая шпионка!

Чернота переместилась к двери. Потом задержалась.

- Я приходил только затем, - произнес шепот уже в более обычной для
Дольма манере, - что мне показалось, своим выдающимся любопытством ты
заслужила объяснения.

Дверь открылась и закрылась. Лязгнул засов. Щелкнул замок.

Элиэль жадно глотала ледяной воздух. Эту ночь она еще будет жить. В
сравнении с этим все остальное казалось пустяком, даже мокрая постель.

18

Пациентов будили в шесть утра. К началу утреннего обхода они должны
были быть умыты и накормлены, а их постели - заправлены. Бриться в кровати
- уже достаточно противно, а все остальное - еще хуже, и ужаснее всего -
судно.

Сиделка хотела сделать Эдварду еще укол, но он отказался, предпочитая
терпеть боль, зато не иметь вместо мозгов жидкую овсянку.

По-своему ее можно было назвать симпатичной: круглолицая, с выговором
центральных графств, хотя и с довольно бесцеремонными манерами. Она
сообщила ему только то, что с ним произошел несчастный случай и что доктор
Стенфорд все объяснит. Он начал припоминать свои сны, свои воспоминания во
сне - так сказать, воспоминания о воспоминаниях. Где-то там среди них
мелькал Волынка.

Он лежал в больнице, в Грейфрайерз. И все еще не мог вспомнить, что же
произошло после того ужасного обеда, когда у него не было вечернего
костюма. После обеда... нет, ничего, один туман. И кошмары.

Он беспокоился насчет Волынки. Он спросил о нем, о Тимоти Боджли.

- В больнице нет никого с такой фамилией, - ответила сиделка, а потом
повторила, что доктор Стенфорд все объяснит. Странно - сиделка так уверена
в том, что у них в больнице нет никого с такой фамилией. А ведь она даже
не проверила! Она сказала, что сейчас понедельник и что посетителей будут
пускать с двух до четырех. - У вас под этой повязкой неплохая коллекция
швов, - добавила она, сменив тему (несколько неуклюже, надо признать), -
но волосы скроют почти все шрамы.

- Вы хотите сказать, это не испортит моей смазливой физиономии? -
шутливо спросил Эдвард и был прямо-таки потрясен, когда она покраснела.

Он удивился сам себе, уничтожив на завтрак яичницу с беконом. Чай
остыл, но Эдвард выпил и его. Он лежал в отдельной палате, и это ему не
нравилось. У него была сломана нога - плохой перелом, - и это нравилось
ему еще меньше. Со сломанной ногой его не возьмут в армию, так что он
может прохлопать войну. Никто не сомневался в том, что все закончится к
Рождеству.

Он попросил газету, чтобы узнать, что творится с кризисом, и сиделка
сказала, что с этим тоже надо обращаться к доктору. После этого его
довольно надолго оставили в покое. В конце концов в палату вошел сухой
седеющий человек в белом халате и с папкой в руках. Из кармана халата
торчал стетоскоп. За ним неотрывно следовала старшая сиделка в
накрахмаленном халате, монументальная, как "Моисей" Микеланджело.

- Доктор Стенфорд, мистер Экзетер, - объявила она.

- Ну и как мы себя чувствуем? - Доктор оторвался от папки и смерил его
оценивающим взглядом.

- Не так плохо, сэр. Но есть вещи, которые меня беспокоят.

Врач нахмурился:

- С чего это вы отказываетесь от укола?

- Ну... не так уж сильно болит, - соврал Эдвард.

- Не болит? А с чего это вы губу прикусываете, а, молодой человек?
Ладно, ваше дело.

Несколько вопросов прояснили, что единственной настоящей проблемой
являлась нога. Разноцветные куски пластыря, обнаруженные Эдвардом на
бедрах и руках, были немилосердно содраны. Осмотр, прослушивание, холодные
пальцы на запястье, еще более холодный стетоскоп на груди...

Доктор сменил повязку на голове Эдварда.

- Восемнадцать швов, - восхищенно сообщил доктор. - Но большая часть
шрамов не будет видна, если только вы не захотите носить прусский ежик. -
Он записал что-то в своих бумагах и протянул папку сиделке. - Заполните
все анкеты, пока он в сознании, ладно?

Стенфорд сунул руки в карманы халата.

- У вас плохой перелом ноги, Экзетер; уверен, вы и сами это поняли.
Через день или два мы снимем шины и посмотрим, можно ли накладывать гипс.
Зависит от того, спадет ли опухоль. Мы могли бы отвезти вас в карете
"скорой помощи" на рентген, но, надеюсь, этого не потребуется. Вы
здоровый, крепкий парень; все это заживет, не оставив следа. Через год вы
и думать об этом забудете. На первое время вам, конечно, придется
ограничить нагрузки.

- Как скоро я смогу записаться добровольцем?

Доктор пожал плечами:

- Месяца через три.

- Могу я попросить газету?