скрывается? Барт, очевидно, тоже был сбит с толку, но не хотел или не мог
делиться своими сомнениями. Все это промелькнуло у меня в голове, когда
магнитофон включили и послышался низкий, самоуверенный, несколько
астматический голос:
могу. Инспектор Пиньо за вас ручается, но есть вещи, о которых я вынужден
умолчать. До вашего прихода я ознакомился с досье, которое вы привезли, и
хочу высказать свое мнение: в нем нет материала для следствия. Вам ясно,
что я имею в виду? Меня с профессиональной точки зрения не интересует то,
что не подпадает под статьи уголовного кодекса. На свете уйма
необъяснимого: летающие тарелки, изгнание бесов, какие-то типы - видел по
телевидению - сгибают на расстоянии вилку, но меня как полицейского все
это не касается. Как читатель "Франс суар" я, может быть, заинтересуюсь
этим на пять минут и скажу: "Ну и ну!" Когда я говорю, что в этой
итальянской истории нет материала для следствия, я могу ошибаться, но у
меня за спиной тридцатилетний опыт службы в полиции. Впрочем, вы можете со
мной не согласиться. Дело ваше. Инспектор Пиньо попросил ознакомить вас с
делом, которое я вел два года назад. Когда я закончу, вы поймете, почему
оно не стало достоянием прессы. Сразу же, пренебрегая вежливостью,
добавлю: если вы попытаетесь использовать материал для публикации, все
будет опровергнуто. Почему, вы тоже поймете. Речь идет об интересах
государства, а я - сотрудник французской полиции. Не обижайтесь, речь идет
о служебной лояльности. Так уж принято.
контрразведка. Папки в архиве весят добрые килограммы. Итак, приступаю.
Главный персонаж - Дьедонне Прок. Прок - фамилия, которая звучит не
по-французски. Сначала его звали Прокке. Это немецкий еврей, который
юношей вместе с родителями эмигрировал во Францию при Гитлере, в тысяча
девятьсот тридцать седьмом году. Отец и мать Прока из мещан, до прихода
нацистов - немецкие патриоты. У них были дальние родственники в
Страсбурге, осевшие во Франции еще в XVIII веке. Ухожу так далеко, потому
что мы все прощупали, как всегда в трудном деле. Чем дело запутаннее, тем
глубже мы в него погружаемся.
войны жил в неоккупированной зоне, в Марселе, у других родственников. Все
остальные годы, кроме этих шести, безвыездно жил в Париже, в моем округе.
У него была небольшая лавка оптики на улице Амели. Дела Прока шли,
пожалуй, неважно. Он не располагал средствами и не мог конкурировать с
солидными фирмами. Торговля шла слабо, он больше занимался ремонтом: менял
линзы, иногда чинил игрушки, не обязательно оптические. Словом, оптик
бедных и неимущих. Он был холостяком, жил с матерью. Она дотянула почти до
девяноста.
К суду он не привлекался, в наших картотеках не значился, хоть мы и знали,
что фотолаборатория, устроенная позади мастерской, была не таким уж
невинным хобби, как он утверждал. Есть люди, которые делают рискованные
снимки, не обязательно порнографические, не умеют или не хотят их
проявлять и нуждаются в доверенном лице, которое бы этим занялось.
Желательно, чтоб это был солидный человек, который не станет делать лишних
отпечатков для себя, а то и не только для себя. Что ж, до известных
пределов это ненаказуемо. Попадаются и любители пошантажировать: вовлекут
кого-нибудь в щекотливую ситуацию и украдкой снимают их. Как правило,
такие люди у нас зарегистрированы, им не с руки заводить собственную
лабораторию или обращаться к услугам фотографа, который на подозрении у
полиции. Прок иногда выполнял подобные заказы, но в меру. Мы знали об
этом. Обычно он брался за них, когда его финансовые дела оказывались
совсем плохи. Однако оснований для вмешательства не было. И не на такие
вещи полиция смотрит сейчас сквозь пальцы. Не хватает штатных единиц, не
хватает средств. Впрочем, Прок на этом зарабатывал немного. Он никогда не
осмелился бы требовать у клиентов лишнее, ссылаясь на характер заказов. Он
осторожничал, да и по натуре был трусоват, находился под пятой у матери.
Они жили как по расписанию. Каждый год ездили отдыхать, всегда в июле и
всегда в Нормандию, их трехкомнатная квартира, забитая рухлядью,
помещалась над магазином в старом доме, где жильцы знали друг друга давно,
еще с довоенных времен.
Низкий, худой, преждевременно сгорбившийся, с тиком левого глаза и
падающим веком; на людей, не знавших его, производил впечатление тугого на
ухо, глуповатого или рассеянного. В умственном отношении он был совершенно
нормален, но его одолевали приступы сонливости, чаще около полудня - из-за
пониженного давления. Поэтому на столе в мастерской он всегда держал
термос с кофе - пил его, чтобы не заснуть за работой. С годами приступы
сонливости, зевота, тошнота, страх перед обмороком донимали его все
сильнее. Наконец мать настояла, чтобы он показался врачу. Он побывал у
двух, врачи прописали ему невинные возбуждающие средства, которые какое-то
время помогали.
сказал бы то же самое. Соседи, пожалуй, догадывались о его темных делишках
в фотолаборатории. Сам-то он в дурном не был замешан. Эти фотографии, в
сущности, детские забавы в сравнении с тем, чем полиции приходится
заниматься ежедневно. Впрочем, я сам из уголовной, а moeurs, полиция
нравов, - это особый мир. После того, что произошло, мы их подключили к
следствию, но безрезультатно.
на чувствительность кожи, не выносил солнца - сразу начиналось какое-то
раздражение, впрочем, он вовсе не стремился загореть. Но осенью
позапрошлого года лицо его стало смуглым, кожа приобрела бронзовый
оттенок, как при искусственном загаре, и старые клиенты, знакомые
заинтересовались: что, месье Прок, вы посещаете солярий? А он, краснея,
как барышня, объяснял каждому, что нет, просто свалилось на него страшное
несчастье, фурункулы на самом неудобном месте, и продолжается это так
долго, что врач, помимо витаминов и мази, прописал облучение всего тела
кварцем. И это ему помогло.
осенью оптик особенно страдал от приступов сонливости в полуденные часы,
он снова пошел к врачу, и тот прописал ему тонизирующие пилюли. В конце
месяца он сообщил матери за обедом, оживленный и довольный, что получил
выгодный заказ: проявить много пленок и сделать цветные снимки большого
формата. Он рассчитывал на тысячу шестьсот франков прибыли, солидную для
него сумму После семи вечера он опустил штору и заперся в лаборатории,
предупредив мать, что ляжет поздно, так как работа срочная.
сына. Тот сидел на полу и плакал "так ужасно, как ни один человек еще не
плакал", - это слова из ее показаний. Кричал, рыдая, что загубил свою
жизнь, что должен покончить с собой. Разорвал коллекцию любимых открыток,
перевернул мебель, старушка не могла с ним справиться - обычно такой
послушный, он не обращал на нее внимания. Она семенила за ним по комнате,
цеплялась за одежду, а он, как в дешевой мелодраме, искал веревку -
отрезал шнур от гардины, впрочем, слишком слабый, мать в конце концов
вырвала этот шнур у него из рук, тогда он бросился на кухню искать нож,
порывался спуститься вниз за ядом. В фотолаборатории реактивов хватало, но
вдруг он ослаб, опустился на пол и, наконец, захрапел, всхлипывая сквозь
сон. Так и проспал до утра, у матери не хватило сил перетащить его на
кровать, а обращаться за помощью к соседям не хотелось, поэтому она только
подложила ему под голову подушку.
на страшную головную боль, говорил, что у него такое чувство, словно он
пил ночь напролет, а ведь он всю жизнь ограничивался стаканом белого вина
за обедом. Наглотавшись порошков, он спустился в лавку День провел как
всегда. Клиентов у него бывало немного, и лавка обычно пустовала, а он
шлифовал линзы в задней комнате или печатал снимки в фотолаборатории. В
этот день у него побывало только четыре клиента. Он вел книгу, куда
записывал выполняемую им работу, даже самую пустяковую, сделанную в
присутствии заказчика. Если заказчик был ему не знаком, он заносил в книгу
только вид заказа без фамилии. Конечно, на фотоработы это правило не
распространялось. Последующие два дня также прошли без происшествий. На
третий день он получил часть платы за снимки. Подобные поступления он не
фиксировал, не настолько был глуп. Ужин у них с матерью был на славу, по
крайней мере по их масштабам: вино подороже, рыба, сейчас я уже не помню
всего, сами понимаете, но тогда я знал даже, сколько было сортов сыра. На
следующий день он получил новую партию пленок от того же клиента. За
обедом пребывал в великолепном настроении, говорил матери, что они еще
построят себе дом, вечером снова заперся в лаборатории, и в полночь оттуда
до матери донесся дикий шум. Она спустилась вниз, стучалась из прихожей в
заднюю дверь, слышала через фанерную переборку, как он завывает, гремит,
переворачивает все, бьет стекло, и, потрясенная, позвала соседа, гравера,
его мастерская на той же улице. Сосед, спокойный пожилой вдовец, поддел
резцом засов в переборке. В помещении было темно. Прок лежал на полу среди
полупроявленных, слипшихся порнографических пленок, раскиданных повсюду и
частично порванных, линолеум был залит химикатами - он разбил банки с
реактивами, сбросил со стола увеличитель, ошпарил кислотой руки, прожег
одежду, из крана струей била вода, и сам он был мокр с головы до ног.
Видимо, когда ему стало худо, он пытался привести себя в чувство, смачивая
лицо водой, потом сунул голову под кран. Наверно, хотел отравиться, но
вместо цианистого калия принял бром и лежал теперь совершенно
одурманенный. Позволил отвести себя домой; сосед почти нес его на руках.
После ухода соседа, по словам матери, Прок снова принялся буйствовать, но
сил у него совсем не было; все это смахивало на дешевую комедию - лежа на
кровати, пытался разодрать простыню, чтобы на ней повеситься, запихивал
наволочку в рот, хрипел, плакал, выкрикивал проклятия, а когда попробовал
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Суворов Виктор
Пехов Алексей
Громыко Ольга