он уже знал, что еще до наступления Рождества состоится кровопролитное
сражение. Как ни печальна была эта перспектива, никаких способов избежать ее
не существовало.
крахмальным воротником.
выпитого.
Глава 10
1
опустилась снежная буря, словно сговорившись с неизбежным предновогодним
столпотворением, чтобы помешать Юдит улететь в Англию. Но Юдит было не
так-то легко остановить, особенно если перед ней была четко определенная
цель. А она твердо решила - несмотря на протесты Мерлина, - что самый
разумный для нее шаг - это покинуть Манхеттен. Что ж, разум был на ее
стороне. Убийца совершил два покушения на ее жизнь и до сих пор был на
свободе. До тех пор, пока она не уедет из Нью-Йорка, жизнь ее будет
подвергаться опасности. Но даже если это и не так (а в глубине души она
предполагала, что во второй раз убийца появился, чтобы объясниться или
принести извинения), она все равно нашла бы повод для возвращения в Англию,
просто для того, чтобы оказаться подальше от Мерлина. Его ухаживания стали
слишком навязчивыми, разговоры - такими же слащавыми, как в рождественских
телевизионных фильмах, а взгляды - умильными, как кленовый сироп. Конечно,
эта болезнь была у него всегда, но после происшествия с убийцей она
приобрела более тяжелую форму, а ее готовность мириться с его недостатками,
особенно после встречи с Милягой, упала до нуля.
показалось, что она была с ним слишком резка, и после задушевной беседы с
Мерлином, во время которой она сообщила ему, что хочет вернуться в Англию, а
он ответил, что утро вечера мудренее и почему бы ей не выпить таблеточку и
не лечь спатеньки, она решила перезвонить ему. К тому времени Мерлин уже
спал сном младенца. Она встала с постели, вышла в гостиную, зажгла одну
единственную лампочку и набрала номер. Она старалась не шуметь и имела для
этого основания. Мерлин и так уже не слишком обрадовался известию о том, что
один из ее бывших любовников попытался разыграть из себя героя прямо в его
квартире, а уж тот факт, что она звонит Миляге в два часа ночи, и вовсе бы
вывел его из себя. Она до сих пор не могла понять, что произошло, когда она
дозвонилась. Трубку сняли, а потом положили рядом с телефоном, дав ей
возможность, со все возрастающей яростью и досадой, послушать, как Миляга
занимается с кем-то любовью. Вместо того, чтобы немедленно бросить трубку,
она продолжала прислушиваться, в глубине души будучи не прочь присоединиться
к тому, что происходило на другом конце линии. В конце концов, отчаявшись
отвлечь Милягу от его важного занятия, она положила трубку и в гнуснейшем
расположении духа потащилась обратно в холодную кровать.
его долгую тираду, сводившуюся к тому, что если он еще раз увидит поблизости
от своего дома физиономию Миляги, то арестует его за соучастие в покушении
на убийство.
после того, как за завтраком она объявила, что не отказалась от своего
намерения вернуться в Англию в тот же день. Он раз за разом повторял один и
тот же вопрос: почему? Может ли он сделать что-нибудь, чтобы удержать ее?
Дополнительные запоры на дверях? Обещание, что он не отойдет от нее ни на
шаг? Разумеется, ни то, ни другое не вселило в нее желания отложить свою
поездку. Сто раз она повторяла ему, что ей очень хорошо с ним живется и что
он не должен принимать это на свой счет, но ей просто хочется снова
оказаться в своем собственном доме, в своем собственном городе, где она
будет чувствовать себя в наибольшей безопасности от посягательств убийцы.
Тогда он предложил сопровождать ее, чтобы ей не пришлось в одиночестве
возвращаться в пустой дом, в ответ на что она, выйдя из терпения, заявила,
что в настоящий момент одиночество устраивает ее больше всего на свете.
путешествия до аэропорта Кеннеди сквозь снежную бурю, пятичасовой задержки
рейса и полета, во время которого она оказалась втиснутой между монахиней,
которая начинала громко молиться каждый раз, когда они попадали в воздушную
яму, и ребенком, которого мучили глисты, - она была предоставлена самой
себе, одна в пустой квартире накануне Рождества.
2
когда он вернулся в мастерскую. Его возвращение задержалось из-за той же
снежной бури, которая чуть было не помешала Юдит покинуть Манхеттен, и срок,
поставленный Клейном, оказался нарушен. Но за все время обратного
путешествия о своих деловых отношениях с Клейном он почти не вспоминал. Все
его мысли были о ночном свидании с убийцей. Что бы ни учинил над ним
коварный Пай-о-па, к утру организм его очистился (зрение вернулось в норму,
и рассудок был достаточно ясным, чтобы заняться практическими проблемами,
связанными с предстоящим отъездом), но эхо того, что он испытал вчера, еще
не затихло. Дремля в салоне самолета, он ощущал подушечками пальцев
шелковистость кожи на лице убийцы; он чувствовал, как щекочет тыльную
сторону его рук беспорядочная копна волос, которые он принял за волосы Юдит.
Он до сих пор помнил запах влажной кожи и ощущал вес тела Пай-о-па у себя на
бедрах. Это последнее ощущение было таким явственным, что вызвало мощную
эрекцию, которая привлекла удивленный взор одной из стюардесс. Он подумал,
что, возможно, ему надо перебить отзвуки этих ощущений свежим впечатлением:
так трахнуть кого-нибудь, чтобы вместе с потом выгнать из своего организма
воспоминания этой ночи. Эта мысль успокоила его. Когда он снова задремал,
воспоминания вернулись, но на этот раз он не стал им противиться, зная, что,
когда он вернется назад в Англию, у него будет способ от них избавиться.
и листал свою записную книжку в поисках партнерши, с которой можно было бы
провести эту ночь. Он уже сделал несколько звонков, но едва ли можно было
выбрать более неподходящее время для предложений потрахаться: мужья были
дома, близились семейные празднества. Он был явно не вовремя.
некоторое упорство, все-таки принял его извинения, а потом сообщил, что
завтра в доме Клема и Тэйлора состоится вечеринка, и он уверен, что Милягу
встретят там с радостью, если, конечно, у него нет Других планов.
Честер. - Он будет рад тебя видеть.
теперь еще и рак. Ты же знаешь, он всегда так любил тебя.
болезнь, но он не стал упражняться в остроумии по этому поводу и,
договорившись с Клейном, что зайдет за ним завтра, повесил трубку, чувствуя
себя более обессиленным, чем когда-либо. Он знал, что у Тэйлора рак, но он
не отдавал себе отчета в том, что до его смерти остались считанные дни.
Какие печальные времена. Куда ни кинешь взгляд, все вокруг приходит в упадок
и распадается! А впереди видна только темнота, в которой скользят чьи-то
смутные очертания и затравленные взгляды. Возможно, это век Пай-о-па. Время
убийцы.
удалось. Тогда, глухой ночью, он принялся за изучение вещи, которую при
первом ознакомлении счел фантастической чепухой. Это было письмо Чэнта.
Когда он в первый раз прочитал его по дороге в Нью-Йорк, оно показалось ему
нелепым излиянием больного рассудка. Но с тех пор произошло много странных
событий, которые привели Милягу в более подходящее расположение духа.
Страницы, которые несколько дней назад казались никчемной чепухой, теперь
стали предметом тщательного изучения, в надежде, что в причудливых
излишествах весьма своеобразной прозы Чэнта, находящейся не в ладах с
правилами пунктуации, скрывается некий ключ, который может дать ему новое
понимание нашей эпохи и ее движущих сил. Чьим Богом был, к примеру, этот
самый Хапексамендиос, которому Чэнт заклинал Эстабрука обращать молитвы и
хвалы? За ним тянулся целый хвост синонимов. Незримый. Исконный. Странник. И
что это был за величественный план, частью которого Чэнту хотелось себя
считать в свои последние часы?
том что Незримый использовал меня в качестве Своего ОРУДИЯ. Восславим во
веки веков ХАПЕКСАМЕНДИОСА. Ибо он посетил Страну Желанной Скалы и оставил
здесь Своих детей, обрекая их на СТРАДАНИЕ и я страдал здесь и страдание
УБЬЕТ меня.
знал, что смерть его близка, что в свою очередь заставляло предположить, что
он мог знать и своего убийцу. Думал ли он, что им станет Пай-о-па?
Маловероятно. О Пае также говорилось в письме, но не в качестве палача
Чэнта. Собственно говоря, при первом чтении Миляга даже не понял, что в этом
отрывке речь идет о Пай-о-па, но при повторном знакомстве с текстом письма
это казалось вполне очевидным.