ты? - Семен даже нагнулся и заглянул под полку, на которой сидел, но
ничего достойного внимания не нашел, выпрямился и сказал: - Вы ведь вроде
бы как и за подлеца меня считаете. Неужто вам, таким хорошим и правильным,
без подлеца не обойтись? Да где же это видано! Вам надо броситься на меня,
заклеймить, проработать, торжественное обещание потребовать! Вычистить,
человеком сделать в вашем понимании, а потом, когда я стану сверху вполне
нормальным, снова послать меня на спасение, но уж только тут вам придется
закрыть глаза, потому что я в этот макет войду все равно. Да ведь вам
только это и нужно! Но совесть свою вы все-таки сначала успокойте. Это уж,
пожалуйста... Вы ведь и в нормальной жизни только этим и занимаетесь.
Семена Кирсанова. Правда, я еще и не предлагал. А Инга? А сын твой? А
девочки из соседнего купе? А все другие? Им-то что, погибать? Погибать,
потому что вы все тут собрались чистоплюи чистенькие, а жизнь грязна, с
ней бороться нужно. Понимаю... Ну, пойду я. А ведь вы потом мне и руки не
дадите. Впрочем, она мне и не нужна. Про руку это я просто так.
сделал. Не нужно было сейчас даже упоминать про Тосю.
беспокойтесь. Это она при людях так. Грубо получилось у меня, некрасиво.
Так что Тося пусть вас не волнует. Я и Тося пройдем через эту чертову
вертушку. А вы все так здесь и останетесь!
почему, собственно? Ведь она уже шла за ним. Ведь вышла же она за него
замуж! И предположение, что она не знала Семена, - чушь! Да и вообще
сильно сказал Семен. Пусть зло и недопустимо обнажая свою душу, но все же
сильно. Ведь мы сами их делаем, этих Семенов! Сами! Ведь переплачиваю же я
вдесятеро за необходимую книгу. Переплачиваю и еще благодарю своего
спасителя, бутылку ему ставлю и выслушиваю, как он спасал других, и
заманчивые его предложения, на которые у меня просто не хватает денег,
иначе бы я ими воспользовался. Дурите вы нас, надуваете, обираете, делаете
соучастниками преступления! Но все равно спасибо вам! Да почему вам? Нет,
и вам, конечно. Но и нам тоже, потому что мы вас растим, лелеем, мы вас
рождаем. И какой прекрасный симбиоз получается! Все довольны. И никаких
угрызений совести с обеих сторон. Так что же я сейчас? Если мелочь, то я
спокоен, если чуть крупнее, то я даже рад, ну покряхчу там маленько,
постенаю. Но все же рад. А если много крупнее? Если дело идет не о ковре,
не о полированной новинке, если дело идет о жизни людей, о моей
собственной и еще о сотнях жизней, то я вдруг становлюсь честным... И я
уже ничего не могу принять от Семена! Да почему же это? Почему я прозрел
только тогда, когда жизнь подошла к итоговой черте? Потому что думал, что
увернусь, обойдусь, не позволю, не сейчас, конечно, а потом, когда-нибудь
в будущем, когда смогу все сам, честно, законно, не торгуя совестью. И
куда же я зашел? Стыдиться себя буду, а приму. Приму от Семена свое
будущее! И бутылку коньяка еще потом ему поставлю! И в гости приглашу,
покажу подросшего на вершок мальчишку. Смотри, Семен, вот спасенная тобою
жизнь. Вот так... Поздно! Потому что поздно! В двадцать семь лет, а уже
поздно. Да и всемогущ Семен. Ведь не будь его сейчас, никто не проникнет
через эту чертову вертушку! А если и найдется, то точно такой, как Семен.
Вот и думай, вот и решай. Сейчас я как загнанный зверь, хоть какое-нибудь
спасение, спасение даже ценой своей будущей, отстоящей лишь на мгновение
жизни, но все же спасение.
торжества и превосходства. Все, все было сейчас в его руках. И мне даже
показалось, что мучительно ему это всемогущее состояние, не по росту. И
сам он это чувствует. И думает, что выдержит. Не уверен, что выйдет из
этой переделки, спасения то есть нашего, без всяких шрамов и душевных
травм.
происходило, но все равно мучительно. И неожиданно свалившаяся власть над
людьми не чистое благо, а и тяжесть тоже.
на чудо какое-то, на счастливый случай.
Сопротивлялся бы я всеми силами своей души, пурхался, барахтался в
мучительных раздумьях, а все равно продался бы. И лишь миг неизвестного
отделял меня от этого.
сердиться? Конечно, Валерка, справедливый Валерка не допустит, чтобы
какой-то там Семен, которого он не уважает, смел ему помогать. Но Валерке
еще только двадцать. Учиться он умеет, строить свинарники, пинать мяч и
бегать кросс на три тысячи метров - тоже. Он просто уверен в себе. Он еще
не знает, что такая всеобщая уверенность невозможна. Но вот сомнений он
еще не испытал, разве что в случае с Ингой. Так ведь это и потрясло его до
глубины души!
организованную единицу и не прочь были схватиться с неизвестным
врукопашную. Я и завидовал им, и боялся их прямолинейных действий.
- попросил начальник фирменного поезда.
молчать, ведь я ничего-ничего не знал. Я даже не знал, сколько нам
осталось: минуты или сутки.
реальностях. Он же практически бессмертен, подумал я и тут же устыдился
своих мыслей. В чем это я чуть было не заподозрил столько выстрадавшего
Степана Матвеевича? Да. И его гигантский опыт оказался бесполезным в нашем
удивительном, страшном, невозможном фирменном поезде "Фомич".
нахально потянулся, правда, никого не задев при этом. - Пойду я. С женой
поговорю. Со своей женой, - подчеркнул он.
спасти, а я отступил. Но с другой стороны... Из-за чего мне было бить его?
Какое право я имел спасать Тосю? Просила она меня об этом? Да и хочет ли
она такого спасения? Что я ей взамен предложу? Даже кто она, я и то не
знаю. Научный ли работник или домохозяйка? Спасу я ее, а она потом
уборщицей работать будет. Да и где? Жить где? Ну, душа там и прочее. Да
только надо ли? Одну душу перестроить! Так ведь из-за этого может не
счастье, а зло получиться!
только тогда, когда нарыв лопается дерьмом, но не раньше - упаси бог, чуть
раньше. Ведь и ошибиться можно. Страшно ошибиться.
26
то я готов написать маленький рассказик, страницы на две...
писатель?
Матвеевич, хотя тоже не очень хорошо.
происходит с рассказами, как вы утверждаете?
такси, которое сам и пытался остановить. Потом мои друзья на работе
рассказывают, что в соседнем отделе некий старший научный сотрудник
М.И.Галкин действительно попал при таких именно обстоятельствах под такси
и лежит теперь в больнице с двумя переломами. Да и многое другое еще было.
Я ведь рассказы, в которых с людьми происходит что-нибудь неприятное,
перестал писать. Только хэппи-энд, так сказать. Да вот и про Валерия
Михайловича... Вы вот, Артемий, читали... Все так и было. Сам Валерий
Михайлович признал. Вплоть до фамилий, имен и количества костюмов. Вы
поверьте мне, поверьте. Я быстро напишу, минут за десять. Только
добровольцы нужны, потому что это с ними действительно произойдет.
Матвеевич.
отчества. - Но писатель только махнул на это рукой. - Так вот, Федор,
насколько я понял, может написать небольшой рассказик о ком-нибудь из нас.
О том, как кто-то на некоторое время переродился. Рвачом стал, стяжателем,
словом, тем, кого за глаза мы не уважаем, но без которых нам никак не
обойтись сейчас.
Добровольцы только нужны.
а сделаться рвачами, чтобы тоже спасти людей, нет. Тут был какой-то
нравственный барьер. И перешагнуть через него было трудно, почти
невозможно.
тут и всем другим было не до шуток. Стряслось еще что-то, стряслось!
Корнев Павел
Мурич Виктор
Конюшевский Владислав
Посняков Андрей
Корнев Павел
Курылев Олег