Чтение 23–й страницы книги ~Самый далекий берег~

начинавший нравиться Кирьянову все больше и больше. — Группа вернется, если
даже штандарт-полковнику покажется, что существует некая опасность.

— Но позвольте!

Командир с той же восхитительной непроницаемостью, свойственной Зоричу,
ответил:

— Вы действительно хотите, чтобы я связался со штабом сектора и
попросил отменить экспедицию ввиду обнаружившегося с первых же минут
непонимания ее сути?

Кирьянов сначала решил, что профессор будет протестовать. Но даже столь
оторванный от военной практики интеллигент, должно быть, прошел свой
инструктаж. А у командира, надо полагать, имелись весьма обширные полномочия.

Как бы там ни было, профессор с непроизносимым именем моментально
присмирел, почти вернувшись к прежнему зеленому цвету и далеко не так яростно
колыша отростками. Он ответил почти смиренно:

— Хорошо, я понял, понял...

— В таком случае, прошу всех проследовать на стартовую позицию.

— Надеть скафандры. Построиться. Через пару минут они уже стояли в
центре сиреневой мишени. Кто управляет переходом, они не видели, и потому это
обрушилось неожиданно: секундное растворение в небытии, чернильная тьма,
ощущение, будто тебя размазало по всей необозримой Вселенной, как масло по
хлебу, распад на атомы и воссоединение...

Тьма рассеялась, сознание вернулось, тела обрели прежнее состояние. Они
стояли, сбившись в кучку — на белесоватой поверхности, явственно пружинившей
под ногами, как резина или батут, вокруг по всем направлениям, куда ни глянь,
лениво колыхалось-переливалось нечто тускло-радужное, то ли реальные потоки
светящегося газа, то ли что-то вроде неощутимого полярного сияния, и над
головой была та же иллюминация, причем невозможно понять, далеко ли до нее.
Ничего невозможно понять: не было ни протяженности, ни четких ориентиров, ни
земли, ни неба — только поверхность под ногами пока что оставалась твердой, а
там — кто ее знает...

Повинуясь возбужденным воплям профессора, двое его сотрудников проворно
установили приборы в ряд, откинули крышки, и вся троица присела на корточки,
наблюдая мельтешение цветных огней, ярких зигзагов и непонятных символов. Судя
по кудахтанью профессора, на их глазах, очень может быть, происходило нечто
эпохальное и уж по крайней мере не обыденное, но Кирьянов (как и остальные,
ручаться можно) не в силах был должным образом проникнуться. Не было ни
грандиозного, ни примечательного — трое существ с разных, надо полагать, концов
Галактики, склонились над непонятными приборами, обмениваясь то краткими, то
пространными репликами, казавшимися всем непосвященным бредом сумасшедшего,
абракадаброй. Где уж тут проникнуться величием научного подвига...

Вокруг все так же лениво мерцало, переливалось и струилось. Больше
всего было желтого, серого и мелочно-белого, хотя присутствовали и остальные
цвета, как спектральные, так и оттенки во всем своем поразительном
разнообразии. То ли казалось, то ли и в самом деле отовсюду доносилось нечто
вроде тихого шуршания, непрерывного, однотонного.

Коснувшись плеча Кирьянова, Шибко указал на жабообразного исследователя
и скупыми жестами дал понять, что обер-поручик за него несет полную
ответственность. Кирьянов кивнул. Гуманоида Шибко отдал под опеку Кацу, а
профессора оставил себе, в чем был резон.

— Пойдемте! — вскрикнул профессор, выпрямляясь наконец. — Это же
поразительно, потрясающе! Уже первое зондирование...

— Куда? — хладнокровно осведомился Зорич.

— Да просто попробуем продвинуться вперед! Сколько можно тут торчать? —
завопил он так, словно это кто-то посторонний допрежь удерживал его на месте
грубой силой. — Вон туда хотя бы!

— Обращаю ваше внимание на то, что компас не работает, — ровным тоном
произнес штандарт-полковник. — Как и все другие приборы ориентации.

— Так и должно быть! — воскликнул профессор. — Откуда здесь взяться
магнитным силовым линиям?

— Вот и я так думаю... — сказал Зорич. — Как же мы в таком случае
отыщем место, откуда можем вернуться?

— Ну это уж ваша забота! Сделайте что-нибудь, вы же профессионал в
таких делах!

— Рая, — сказал штандарт-полковник. — Метку попробуй.

Фигура в блестящем скафандре кивнула угольно-черным шлемом, достала из
наколенного кармана белый цилиндрик и, присев на корточки, выпустила струю
распыленной ярко-алой краски.

Вот только никакого пятна на белесоватой поверхности не получилось.
Вместо того чтобы застыть пятном, краска превратилась в прихотливо изгибавшиеся
под ногами разводы, они расплывались, как попавшая в воду струйка чернил,
становясь все бледнее и незаметнее, пока не пропали окончательно. Кто-то
протяжно вздохнул.

— Ковырните, Кац, — распорядился штандарт-полковник.

Кац кивнул, выдернул из узких ножен небольшой подручный кинжальчик и,
присев на корточки, погрузил лезвие в белесоватую поверхность. На поверхности
не осталось ни малейшего следа. Кац, не теряя надежды, несколько раз быстро
ударил наотмашь — с прежним результатом.

Зорич достал из кобуры нечто напоминавшее большой черный пистолет — у
него одного имелось оружие, не полученное в каптерке, а, скорее всего,
хранившееся дома. Направив ствол вертикально вниз, нажал на спуск.

Ствол на секунду окутался желто-багровым сиянием, похожим формой на
небрежно смятую тряпку. Судя по непроизвольному движению Зорича, следовало
ожидать чего-то совсем другого.

— Профессор, - сказал командир без выражения. — Здесь ровным счетом
ничего не действует.

— А приборы-то! — азартно воскликнул профессор. — Правда, нормально
работает не более половины, да и они порой то ли галиматью несут, то ли
фиксируют нечто такое, чему аналогов нет...

— То-то.

— Сделайте хоть что-нибудь! Это великий момент, а мы торчим тут как...
как....

— Внимание, — раздался спокойный голос Зо-рича. — Всем связаться
тросом. Первым идет прапорщик Шибко, за ним Жакенбаев... Последним — Кац в
качестве вешки-ориентира, то есть остается на прежнем .месте. Начали!

— Ну вот, опять махровый антисемитизм, — грустно сказал Кац. — Вечно
сваливают самое трудное на бедного еврея...

— Капитан! — В голосе Зорича зазвенел непререкаемый металл, и реплик ни
с чьей стороны более не последовало, даже профессор притих.

Они отстегнули с поясов мотки тонкого белого троса, без ненужной суеты
соединились в связку, словно альпинисты. Вокруг, незначительно меняя оттенки и
колера, плавали полосы непонятного свечения, и шуршание не прекращалось ни на
миг. У Кирьянова вдруг стали отчаянно мерзнуть ноги, но он помалкивал — если
ему мерещилось, не стоило разевать рот, а если и в самом деле ногам, только
ногам вдруг стало холоднее, чем остальному телу, помочь ему никто не в
состоянии. По крайней мере скафандр пока выдерживает неведомое пространство, и
на том спасибо — ведь индикаторы показывают, что вокруг нет не только
пригодного для дыхания воздуха, но вообще никакого газа... но и наличия вакуума
прибор тоже не фиксирует, и лучше над этим не задумываться, все равно ничего не
поймешь, вон четверорукий спец, и тот потерял всякий апломб...

— Вперед! Осторожно, шагом! Следим за окружающим, в случае резких
изменений всем вернуться на исходную позицию!

Цепочка блестящих скафандров, нанизанных на тонкий белый трос,
двинулась наудачу, переступая осторожно, словно по скользкому льду. Друг от
друга их отделяло метра три этой прочнейшей веревки.

Пейзаж вокруг — если только он был достоин столь высокого названия —-
нисколечко не менялся. Цветные потоки лениво колыхались без всякой связи с
движениями и передвижениями пришельцев. Белесоватая поверхность все так же
пружинила под ногами, как батут...

И вдруг Кирьянов ощутил, как она стала вздыматься. Словно нечто
огромное, шарообразное поднималось вверх из глубин, образуя бугор, выгибая
белесоватую гладь почти идеальной сферой слева, совсем близко от замершей
цепочки незадачливых исследователей. Они застыли, как статуи, даже неугомонный
профессор-энтузиаст стоял смирнехонько.

— Внимание! — раздался в наушниках нереально спокойный голос
штандарт-полковника. — Всем отступить на четыре шага вправо!

Его команда была выполнена всеми до одного с похвальной быстротой, в
едином порыве.

Бугор рос, поднявшись уже выше голов людей, одновременно сужаясь внизу,
превращаясь в нечто напоминавшее исполинский гриб, место его соединения с
поверхностью становилось тоньше, тоньше, тоньше, превращалось из ножки гриба в
канат, веревку, ниточку...

Правильный шар оторвался от поверхности и очень медленно пошел вверх,
по идеальной прямой. То ли он таял, то ли исчезал в нависшей над головами
пелене цветного тумана. В конце концов от него не осталось и следа.

Но поверхность все так же ходила ходуном, толчки ощущались со всех
сторон, в разных направлениях, казалось, они стоят на гигантской простыне,
которую взяли за углы четыре великана и потряхивают все быстрее и быстрее...

— Всем назад, на исходную точку! На этот раз профессор — прекрасно
различимый среди однообразных фигур в непрозрачных снаружи шлемах, поскольку
был тут единственным четвероруким — попробовал задержаться, протестовать,
барахтаться, но тут же угодил в медвежьи объятия Шибко и был доставлен к
исходной точке в положении, когда его нижние конечности не касались земли
вовсе.

Среди радужных струй показались колонны бледного сияния,
распространявшегося снизу вверх, толчки сотрясали поверхность. Кирьянов видел,
как Зорич, держа обеими руками какой-то продолговатый прибор, выглядевший
крайне простым, как дырокол, раз за разом щелкает им, нажимая никелированный
грибок наверху. В движениях штандарт-полковника впервые обнаружилась некоторая
нервозность, и это не прибавляло спокойствия, наоборот... Вокруг менялись
краски, приобретая все более холодные тона — фиолетовый, бурый, черный, —