Чтение 23–й страницы книги ~Гиперборейская чума~

Так, собственно, и было. Никакой "машины", воплощенной в бронзу и слоновую кость, попросту не существовало: была дверь, через которую мог пройти любой человек. И попасть - то ли в прошлое, то ли в будущее: этой подробности Вебер выяснить не сумел. То есть это он так считал: что перемещение осуществлялось во времени. Команда, обслуживающая переход, верила, что человек уходит в Асгард, в иной мир, в высшие сферы. А помогали им, обеспечивая шикарную "дымовую завесу", вообще полные отморозки: то какое-то спецподразделение МВД, то язычники, то слуги Сатаны...

"Д" неспроста называли "дурдомом". Команда Вебера состояла из полных психов. Самый здравомыслящий человек за две-три недели заражался царящим в отделе безумием.

Где еще можно было найти досье на Локи (он же Гермес, он же Эйшма, он же Асмодей)? Или прочесть докладную записку "О подготовительных мероприятиях к повороту временного вектора" - что неизбежно произойдет, когда расширяющаяся Вселенная начнет спадаться, и это будет сопровождаться, в числе всего прочего, полной остановкой всякого рода движения и падением температуры ниже абсолютного нуля (авторы доклада предлагали спасти хотя бы Москву: прорыть под землей туннели, наполнить их термитом и в преддверии остановки времени термит поджечь; выделившегося тепла, по мысли ученых, хватило бы на то, чтобы пережить катастрофическое похолодание и остаться единственным островком коммунизма в обновленной Вселенной)... Здесь было также немало материалов о деятельности различных оккультных и магических организаций как на территории СССР, так и за ее пределами. Наконец, только здесь могла быть написана (и издана! тиражом 12 экземпляров!!!) монография "Время как психофизиологический феномен"...

Отталкиваясь от работ Джорджа Беркли и Дэвида Юма, авторы монографии (числом шесть человек, включая начальника отдела; его поставили не только из обычая и лести, но и за то, что он, рискуя многим, первым пробовал на себе ту или иную дьявольскую смесь...) утверждали, что времени как такового человек никогда не замечает. Все, что нам кажется прожитым, является лишь развернутой аберрацией, логически исправленным слепком с так называемого настоящего, которое тоже, в свою очередь, представляет собой коллективно-субъективное объяснение сложившегося положения вещей; прошлое изменяется гораздо интенсивнее, чем настоящее, но эти перемены не фиксируются - вернее, точки фиксации тоже являются галлюцинациями, своеобразными плодами воображения. А поскольку физическое, "мертвое" время имеет, скорее всего, циклическую природу, то и так называемые "прошлое" и "будущее" постоянно присутствуют не просто где-то рядом, а являются настоящим. Тривиальный пример:- Александр Македонский, Юлий Цезарь, Фридрих Барбаросса, Сулейман Великолепный, Карл XII, Фридрих Великий, Наполеон, Гитлер - это не просто цепочка переселения душ, это просто Один И Тот Же Человек - лишь отраженный в своеобразных психических зеркалах; так полдюжины осколков цветных стеклышек, отражаясь в трех зеркальных полосках, создают бесчисленное множество неповторимых узоров... Заметные люди, знаковые события, западающие в память, взаимоотношения - все это отражается в зеркалах, приобретая иной раз совершенно невообразимый облик. И можно либо расслабиться и любоваться волшебными узорами, либо стиснуть зубы и отсекать все лишнее, заведомо зная, что в конечном итоге (в абсолютном будущем) останутся шесть цветных стеклышек и три мутных зеркальца.

Каин и Авель - Полидевк (иньми словами, ходок) и Кастор - братья Гракхи - Рем и Ро-мул - Арудж и Хайратдин - Саша и Володя-Отражения, отражения.

Или более изощренный вариант: Ли Бо, Авраам Линкольн и Петр Столыпин (во власть попал чудом, развивал сельское хозяйство путем переселения безземельных, подготовил или развязал гражданскую войну, отменил крепостное право для всех, кроме евреев, за что они и застрелили его в театре...) - слишком плотное созвездие отражений, фигура, характерная для одной эпохи, не прослеживается в других, где нет для нее условий...

Некоторые линии образов замирают, почти сходя на нет. Некоторые - расширяются и торжествуют. Большинство - неритмично пульсирует.

И так далее...

Если следовать логике авторов, то любой человек может переключить себя в прошлое или будущее. Перейти в другой образный ряд галлюцинаций - и самому сделаться невоспринимаемым бывшими современниками. Поскольку замечают человека - и не только человека - потому, что он заставляет других делать это. Подавая соответствующие сигналы. Как правило, неосознанно. Но если понять, как это делается, освоить методику - то можно достаточно легко либо становиться невидимым для окружающих, либо казаться не тем, кто ты есть. То и другое, в общем-то, вполне доступно людям, хотя распространено не слишком широко...

С другой стороны, человеческое время (которого вроде бы и не существует), в полном соответствии принципу подобия, подчиняется разного рода законам. Согласно одним, которые можно отнести к разряду едва ли не юридических, человек не имеет права покидать свое время (которого вроде бы не существует), во-первых; а во-вторых, все же, паче чаянья, покинув его, должен соблюдать определенные правила поведения: так, например, следует быть крайне осторожным при посещении прошлого и ни в коем случае не допускать нечаянных или намеренных изменений настоящего - изменений все равно не произойдет, а дело может закончиться гибелью безумца. В будущем можно вести себя более чем свободно - там ничто не может угрожать твоей безопасности, и кара небес постигнет того, кто на тебя покусится. Как это сопрягается с тезисом о том, что будущее неизменно, а прошлое есть лишь проекция настоящего, Вебер понять не мог. Хотя ему долго объясняли, что только так и может быть, и даже стучали кулаком по лбу... Согласно другим законам, псевдофизическим, время (которого вроде бы не существует) - как вода: его можно вычерпывать, разливать в бутылки, возводить на нем плотины, перекачивать по трубам, замораживать и испарять, а также продавать за деньги. Наконец, есть третья группа законов, очень малочисленная. Собственно, в ней только один закон. Он звучит примерно так: "Если какой-то дурак думает, что он использует время, - то лишь потому, что Время использует его самого..."

Хронос, как известно, ужинал своими детишками.

Дураки же находились - ив изобилии. Их неизменно плачевные судьбы мало интересовали Вебера, разве только поначалу, когда он был молод, полон энтузиазма и уверенности, что стоит бросить все ресурсы "конторы" на поиск и нейтрализацию настоящих врагов - и сразу все будет хорошо.

Настоящими врагами он считал зловещих долгоживущих старичков, виновных во всем.

И однажды такой старичок попался. Запутался в сети, расставленной совсем другим отделом и совсем на другую - мелкую, ненужную - дичь.

Шел жаркий август шестьдесят восьмого. Только по крупным городам было задержано несколько сот граждан, выражавших внутреннее несогласие с рейдом на Прагу. С ними проводили беседы, а затем сортировали: кого-то домой с пожизненным испугом, кого-то привлечь за хулиганство, кого-то попытаться вылечить... Среди задержанных был и резидент отдела "Д" Игорь Махов, за которым Веберу пришлось ехать лично через пол-Москвы ("дурдом" располагался на окраине, в столетнем когда-то загородном особняке). Махов и обратил внимание шефа на неказистого редковолосого старичка: "Интересно излагает"... Не без труда старичок был изъят из общей очереди и переведен в ведение "Д".

- Наверное, уже поздно,- сказал старичок в машине, равнодушно глядя на тающие от жары городские пейзажи.- Да и бессмысленно. Но я тоже человек, и мне надоело. Задумано тупо и неоригинально: так, чтобы игра велась в одни ворота. И чтобы у вас не было ни шанса. Бог с тем, что это несправедливо, - просто неправильно... Начнут развиваться комплексы, а это куда опаснее. Луны вам уже не достичь, это пройденное, но остается Марс. Да, кто владеет Луной, тот владеет океанами - но кто владеет Марсом, тот непобедим на суше. Главное, не увлечься Венерой, вам будут буквально подсовывать Венеру... но вы не получите ни любви, ни философии - потому что ведь никто по-настоящему не знает, чем на самом деле ведала Венера... В Праге нет ни старого кольца, ни старого гонга - это пример пустого перевода, непонятого пророчества. И оккупация уже ничего не даст. Поздно - и вновь бессмысленно. Как избиение младенцев. Вы меня понимаете?

- Да,- сказал Вебер.

- Доказать ничего нельзя. Все давно запаролено. На ключевые понятия включается недоверие, и конец. Человеку можно целыми днями в оба уха кричать правду, чистую правду и ничего, кроме правды - и все равно он будет считать, что настоящей правды не узнает никогда...

За неделю бесед со старичком (идущим по делу как Спартак Илларионович Кружно) Вебер сумел составить представление о многом, что составляет так называемые "тайны истории". Старички заботились прежде всего о том, чтобы человечество в целом не погибло, а местами бы даже и процветало. При этом судьбой отдельных людей, племен, стран и даже континентов они вполне могли и пренебречь.

По их логике, поскольку нарастающее противоборство сверхдержав грозит всеобщей гибелью, то просто необходимо это противоборство прекратить - хотя бы ценой гибели одной из сторон. Если же удастся сделать эту гибель и не кровавой гибелью вовсе, а так - распадом, разложением, тлением,- то это будет победа вдвойне.

Ошибкой последних двух-трех столетий было, по мнению Спартака Илларионовича, слишком далекий отход от первоначальных принципов герметичности - что вело к чрезмерному расширению круга посвященных, с одной стороны, и снижению сакральности процесса, этакому всеобщему переходу (если не по существу, то хотя бы в умах) с чистой магии через алхимию к технологии - с другой. Маг - каждый! - был уникальным и избранным; алхимик - нечеловечески упорным; технологов можно было печь как блины, не слишком заботясь о качестве каждого...

Тайные знания расползались по миру и попадали в руки людей, не верящих до конца в то, что судьбами мира действительно можно распорядиться, причем не лучшим образом - и необратимо. Их близорукость и самоуверенность поражали.

Взять эту авантюру с переселением в неопределенное прошлое и устройством там Золотого Века, мифической Гипербореи (Спартак Илларионович в свое время столкнул с горы один из первых камешков этого обвала, завербовав для своих узких целей Илью Кронидовича Панкратова. Оба преследовали свои цели; оба не догадывались, к чему это все приведет...). Помимо того что тратятся колоссальные средства, материальные и людские, что намеренно создается обстановка, в которой эти траты легко спрятать, - так ведь еще туда, в это самое неопределенное прошлое, перекачивается такое немыслимое количество Времени (отбираемого у всех!), что очень скоро нехватка его станет ощущаться, как нехватка воздуха, а где-то на рубеже веков появятся первые прорехи на времени, и в них будут проваливаться не только отдельные люди, а города и края... это будет расширяющаяся воронка, которая через несколько десятков лет затянет в себя всю цивилизацию, и счастье людей в том лишь, что они, находясь внутри катаклизма, не поймут и почти не заметят происходящего...

А потом со Спартаком Илларионовичем что-то произошло. Вечером начался довольно сильный жар, озноб, и, сидя на диване, он кутался в плед, поглядывал на потолок и вопросительно подставлял ладонь как бы под капли дождя. Аспирин помог, он уснул - а утром проснулся немного другим. Он долго извинялся за то, что вводил органы в заблуждение, каялся, собирался что-то писать - все это с глазами человека, потерявшего опору под ногами... Он не то чтобы забыл все, о чем говорил,- нет. Он просто больше не верил в это.

Будь на месте Вебера кто-то другой... но на месте Вебера был сам Вебер.

Он все-таки заставил старичка (Спартак Илларионович вдруг как-то сразу постарел) составить список имен и должностей хотя бы тех лиц, которые были упомянуты в разговорах. Но это же бред, мой бред, протестовал старичок, я их выдумал, откуда-то взял... я не знаю, зачем я все это сочинил и сам почти поверил, но ничего такого... я болею, отстаньте от меня... Вебер настоял - и правильно сделал. Воспоминания Спартака Илларионовича испарялись с каждым часом.

Проверка списка показала, что все значащиеся в нем люди существуют в действительности. Три четверти из них находятся сейчас за границами Советского Союза в длительных командировках. Ни с кем из них Спартак Илларионович Кружно не мог в этой жизни иметь профессиональных, бытовых или прочих контактов; о существовании многих он вообще не мог знать...

Через два дня так и стало. Он перестал знать все. Теперь это был пенсионер, бывший конторский работник, человек одинокий. Разумеется, от одиночества он и придумал всю эту мистерию...

Так решил бы любой, но не Вебер.

Он проверил тех из списка, кто не был за границей. Как на подбор, это всё были скромные, одинокие, серые, ничем не примечательные старички...

Кто-то решительно стряхнул кого-то с хвоста. Замел следы. Обрубил все концы.

Но у Вебера была бульдожья хватка и бездна терпения...

Через десять лет он пришел к выводу: если хочешь чего-то добиться - добивайся только сам. Хитри, подличай, нарушай все законы. Жертвуй людьми, которые пришли к тебе за спасением...

Но рассказывать об этом Максим Адрианович не стал. Лишь стиснул кулаки - до посинения громадных бугристых костяшек.

...Когда на одной из тайных операций - Вебер попытался воспользоваться паникой и неразберихой, возникшей после воцарения Андропова,- он получил тяжелую контузию позвоночника и у него катастрофически быстро стали отказывать ноги, его единственной дочери Катьке было двадцать три года, и она заканчивала с отличием педагогический имени Крупской...

Контрапункт:

СУМЕРКИ ЭДЕМА

Исполняет Кронид Плагонович

Власти у нимуланов никакой не было вовсе; правда, мужчины в этом племени во всем полагались на женщин, поскольку именно они (вернее, группа избранных, возглавляемая Аглиак) владели искусством хождения по времени как в ту, так и в другую сторону. Они же поддерживали существование нимулан-муй на блаженной сей земле.

- Время - что тайга,- говорили они.- Мужик тайга ходи, как свой чум, жена время ходи.

По их понятиям, как в тайге опытный охотник всегда может вернуться на прежнее место, примечая примятый мох, сломанную ветку либо след от медвежьих когтей на коре дерева, так и, живя во времени, в любой момент можно поворотить вспять, хорошенько припомнив несколько событий из прежней жизни,- нужно только знать, какие именно события следует почитать достойными. Здешним Хроносом была Мнемозина.

Много позже из настойчивых моих расспросов и уклончивых их намеков я, как мне кажется, понял, в чем заключалась метода хождения по времени этих странных и, о чем будет сказано позже, несчастных женщин. У всякого человека случаются мгновения - то, что французы называют deja vu,- когда ему кажется, что он уже был однажды в каком-либо заведомо незнакомом месте, попадал уже в такую ситуацию, говорил уже такие слова. Со мной и с вами это было не единожды - но попробуйте-ка припомнить сходу хотя бы десяток таковых за всю жизнь в точности! Туземные жрицы знают наверное, какие из сих моментов должно полагать ложными, а какие - истинными. Истинные и являются путеводными знаками, которые следует воспроизвести в памяти с большой достоверностью. Для укрепления памяти используются различные ароматические вещества. Во время прихода очередного deja vu жрица нюхает зашитую в мешочек траву - нечто вроде саше-и после в любое время способна восстановить в памяти тогдашнее ощущение. Искусству сему избранных девочек обучают с малолетства и в большой тайне от мужчин - которые, впрочем, не слишком-то и стремятся к познанию, наслаждаясь охотой, пляской и питием браги из березового сока и меда, сбирая все цветы удовольствия.

В долгих беседах ясными неизменно вечерами мало-помалу постигал я природу Времени. Способов странствия по нему существует множество; можно двигаться по вышеупомянутым тропинкам, а можно и напрямик, как бы прорубая заросли,- но для этого требуется гораздо больше усилий; можно плыть по рекам - ежели знаешь, где они протекают; можно, наконец, очутиться над временем, словно воспарив на монгольфьере. Простейшим же способом является создание Ворот - недаром у всех народов ворота являются священным символом, но при этом следует либо принести кровавую жертву, либо тут же, экспромтом, создать единовременное заклинание, для чего требуется истинный поэтический дар. Но нимуланы чураются пролития крови, хотя в кротости их я невдолге усомнился...

Дети у нимуланов рождаются чрезвычайно редко,- должно быть, безмятежная жизнь не требует большой плодовитости. И тем более я поражен был, узнав, что младенцев мужеска пола, рождаемых нимуланскими жрицами Мнемозины, с дьявольскою жестокостию умерщвляют, бросая в реку помещенными в своеобразную плавучую колыбель, и навряд ли хоть один из этих дикарских Моисеев попал в благодетельные руки дочери какого-нибудь ту-баларского фараона. На мой вопрос, для чего такое зверство, Аглиак отвечала, что из мужчины, рожденного жрицею, может вырасти так называемый Грядущий Кам, который способен уничтожить весь мир.

Аглиак... Вы, вероятно, уже догадались, что для меня она стала более чем спасительницей. Увы, человек слаб. Почти все мои товарищи по несчастью обзавелись в Сибири подругами - большею частью из простонародья. Что делать? Я грешен, и я сполна уже расплатился за свой грех.

Когда Эшигедэй издал свой первый крик, я решительно заявил Аглиак, что не дам погубить младенца; я потребовал, чтобы она выбирала между его жизнью и моей. Скрытая под золотой жреческой кожей женская натура, подкрепленная мужской решительностью, все же превозмогла жестокий обычай: отныне мальчиков более не истребляли.

Шли годы. Я продолжал свои штудии и достиг уже известных успехов. В тайге трудно судить о времени; но ежели вдруг очутишься легко одетым среди снежного сугроба, то враз поймешь, что затея удалась. Невозможно было только определить, прошедшая это зима или грядущая. Для того и существовал вот этот жезл - после я объясню, как им пользоваться. Подрастающий Эшигедэй начал помогать мне в изысканиях и скоро оставил меня далеко позади. Его поэтические волхования оказались столь сильны, что, пройдя через наспех смастеренные ворота, окропленные кровью рябчика, мы внезапно оказывались то в Аравийской пустыне, то на окраине средневекового Парижа, а то и в местах совсем загадочных, где над нашими изумленными головами высились каменные башни, сверкающие разноцветными огнями, а в небе , проплывали с великим грохотом стальные механизмы. И всякий раз благодаря искусству и дару этого мальчика мы вновь возвращались на вечную стоянку ни-муланов, ставшую для нас единственным маяком в бесконечном океане Времени, перемешанного с Пространством. Я даже сумел составить несколько карт этого океана.

У меня захватывало дух при мысли о возможностях моего открытия; но для этого сперва надобно было вернуться в цивилизованный мир. Как ни прекрасна жизнь на Елисейских полях, но моей деятельной натуре оставаться здесь стало невмочь.

Уйти нам с Эшигедэем не представляло труда. О том, что станется с Аглиак и другими нимуланами, я старался не думать. Ведь священный жезл применялся ими лишь изредка, когда для сохранения нимуланского status quo требовалось решительное вмешательство...

Каким образом Аглиак обо всем догадалась? Вероятно, таким же, как и все остальные женщины. Взять ее с собой я, разумеется, не мог, да она и не пошла бы...

В тот злосчастный вечер она была со мной любезнее обычного. После утомительной пляски, в которой приняло участие все племя, она поднесла мне выдолбленную из камня чашу, наполненную жидкостью, издававшей запах хорошего рому; это означало, что она признает меня высшим себя существом и вручает мне первенство в племени. Подав чашу, Аглиак низко поклонилась и стремительно исчезла в своем чуме, или вигваме. Остальные нимуланы, стоя кружком, одобрительными возгласами понуждали меня осушить ритуальный сосуд...

Внезапно из толпы вырвался Эшигедэй; грубо выхватив чашу из рук моих, он метнул ее вслед своей матери; чаша пролетела сквозь легкий полог, и тотчас все строение сделалось объято пламенем. Я бросился было туда, но Эшигедэй силой удержал меня, шепнув притом несколько слов.

Будучи уже печально знаком с некоторыми свойствами веществ, перемещаемых из прошлого в будущее и наоборот, я сразу догадался об участи, которую приуготовила мне нимуланская Медея. Содержимое чаши должно было сжечь меня изнутри; участь Эшиге-дэя в таком случае тоже была бы незавидной: при самом благоприятном раскладе он стал бы всего лишь бесприютным странником во времени, не имеющим необходимых знаний и покровителей. Наши с ним жизни сделались величайшей ценностью для человечества, и было бы преступлением рисковать ими. Аглиак же в конце концов пала жертвою собственного коварства. Да и весь этот погрязший в праздности и разврате народец заслуживал хорошего урока.

Когда мы вышли к людям, оказалось, что отсутствовал я неполных два года...

Дети мои! Дорогие, родные мои! Вы все отныне мои дети, а все мы - большая семья, которая должна принести России, а потом и всему миру избавление от оков Времени, подобно тому, как молодой Государь готовит разрешение от рабских уз доброго нашего крестьянства. Мы с Эшигедэем - а он брат ваш, не забывайте! - обучим вас всему, что познали сами. Польза, которую мы принесем, будет неисчислима. А в начале лета мы все отправимся в первое свое большое путешествие. Мы своими глазами увидим, какой могучей, свободной, славной, богатой и благородной станет держава наша через пятьдесят-шестьдесят лет...

- Мма-ать моя...- протянул Терешков на глубоком вдохе.

Их вели по виадуку, и видно было, как от железнодорожных путей и до горизонта ровными рядами стоят танки. Танков были тысячи. Многие тысячи. Точно так же рядами стояли крытые грузовики, грузовики-цистерны, прицепы, трактора... огромные горы то ящиков, то чего-то сыпучего под брезентом... а дальше - ангары из гофрированного алюминия, а дальше - серебристые шары-газгольдеры, а еще дальше - серые корпуса с высокими трубами...

- Шагай-шагай, - ткнули его в спину. - Насмотришься еще.

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Теперь я знаю о времени гораздо больше, чем хотел бы знать, и поэтому думаю, что нам тогда почему-то достался настоящий день - не из тех, разумеется, которые имел в виду один из демократов минувшего века (у них-то, дурачков, все дни были настоящие, крепенькие, еще не выеденные изнутри всяческими гнусными тварями...),- достался в подарок, или как взятка, или просто по капризу Панкратова; но этот день не кончался, вот и все. Но он и не тянулся, он просто был. Мне этот день помнится огромным, как месяц.

Происходили всякие события. Они умудрялись начаться и кончиться сегодня, хотя обычно на такое отводится природой гораздо больший срок. Особенно в Москве.

Моя рана загноилась, подскочила температура и даже начался бред. Охранница Нина прежде была фельдшером. Она вычистила мне все, что нужно, и перевязала заново. У охранников и бандитов есть свои методы лечения огнестрельных ран - чтобы не обращаться к врачам. Я даже и названий этих лекарств не слышал... а с другой стороны, к военной медицине подобное просто не могло иметь отношения: лечение такими способами десятка-другого раненых сожрало бы весь военный бюджет... Нина взяла деньги, сходила в аптеку, вернулась с таблетками и ампулами. От уколов я впал в некоторую задумчивость. Потом все прошло. Часа через три она сменила мне повязку - рана уже была чистой.

Крис не вернулся к назначенному сроку, только позвонил, отметился. Но и Панкратов сам не приехал, прислал с пакетом посыльную, этакую кубышечку в кепке и с хвостиком. В пакете были фотографии Эшигедэя - примерно в том обличий, что мы видели его на перформансе. Он и кадуцей. Кадуцей и он. И наконец, просто каду-цей. Зажатый в смуглом кулаке.

Ираида была рядом со мной. Все решилось как-то слишком просто, само собой... даже не верилось;

Она была сантиметров на пять выше меня, и это почему-то больше всего нервировало.

Когда вернулись очень задумчивые Крис и Альберт, барон велел на время оставить все дела и посторонние разговоры. Сам он сказал:

- Человек не в силах отменить течение времени или старость, но он легко может продлить молодость и исключить ожидание. Нет смысла откладывать то, что неизбежно случится в будущем, - хотя множество глупцов поступают именно так, потому что так велит обычай, созданный ими же. Иван, Ирка-тян, подойдите ко мне...

Он вынул из кармана и бережно поставил на пол какую-то маленькую статуэтку-нэцкэ, рядом с нею пристроил цветочный горшок с маленьким кривым вишневым деревцем, потом взял нас с Ираидой за руки, обвел вокруг деревца и нэцкэ - и сказал, что теперь мы муж и жена. Я должен любить ее и заботиться о ней, а она - любить меня, почитать и слушаться. А потом барон предложил устроить праздничный пир.

Мы устроили праздничный пир - правда, бутербродами.

Все это походило на цветной сказочный сон. И только Софья Сергеевна, вдова Сильвестра, была черно-белой...

И очень нескоро мы - кто из нас? не помню... - заметили, что нигде нет нашего Васи. Он вроде бы не выходил из квартиры... дверь заперта, окна под мониторингом, подземные ходы не прорыты... Тем не менее Вася отсутствовал категорически.

А чуть позже - просто не пришло в голову посмотреть сразу - обнаружилась пропажа кадуцея.

Джеймс Куку весь этот день испытывал мучительнейшую раздвоенность. Во сне к нему явилась богиня Йемойя, уже не такая похожая на госпожу Ираиду, как ему показалось когда-то, но оттого не менее грозная и величественная. Просто госпожа Ираида оказалась очень славной девушкой, о какой ему не приходилось и мечтать. Но он все равно мечтал. И вот явилась Йемойя. Ей не нужно было ничего говорить, чтобы Джеймс понял. Госпоже Ираиде угрожала опасность, большая опасность, исходящая от злых и неумелых колдунов. Нужно было кое-что сделать. И он уже примерно знал что.

Это было неприятно и немного опасно. Но не опаснее и не противнее, чем глотать презервативы, набитые кокаином и смазанные бараньим салом.

Тихо взять Змеиный Жезл было делом минуты. Но потом нужно было найти угол, в котором тебя никто не заметит.

Он нашел такой угол и встал в него, как наказанный ученик. Змеиный Жезл тянул его к себе и в себя, как если бы Джеймс был клочками бумаги, а Жезл - пылесосом. Нельзя было позволить ему по-настоящему сделать это - но в то же время обмануть и показать, что вроде бы поддаешься. Но вовремя отдернуть себя.

Самое странное - Джеймс не знал, откуда ему это известно. Когда его лечил доктор Иван... когда он погружался в голубое сияние чудесного шепчущего чемоданчика... когда над ним колдовал одноглазый йорумба Суа, отправляя в очередной рейд с грузом презервативов в желудке... или еще раньше, когда его, городского мальчика из приличной семьи, привезли в небольшую деревню и оставили там на попечение двоюродного дядьки-колдуна... он много вынес тогда - и смешного, и такого, о чем никому не расскажешь. Но все чаще он жалел, что нельзя вернуться в ту деревню и поговорить с дядькой-Потом Джеймс понял, что уже находится на улице. Ярко светило солнце, но ему казалось, что где-то перед ним, пусть еще скрытая от глаз, зияет холодная черная пещера.

Он не узнавал места, в которых оказался, они были совершенно безличные, но минут через десять быстрой ходьбы увидел впереди знакомое мрачное здание за забором, а значит - еще немного пройти вперед, повернуть направо - и будет угловой пятиэтажный дом, розовый с серым, на третьем этаже которого снимает квартиру Суа и где всегда есть кто-то из его людей...

Дверь была заперта, как ей и положено, и Джеймс понял, что почему-то ожидал - и опасался - увидеть ее приоткрытой. Он постучал условным стуком.

Открывшая дверь женщина была из какой-то позапрошлой жизни. Однако она узнала Джеймса и втащила в квартиру. Он смотрел не нее и пытался узнать в ответ.

Здесь Суа не было, и денег женщина Джеймсу тоже не могла дать. Сидели двое незнакомых Джеймсу нигерийцев, играли в нарды. Они не замечали Джеймса, и Джеймс не замечал их. Так было принято. Женщина могла только накормить его, но он был сыт. Однако поел плохо приготовленной маисовой каши с рыбной подливкой, чтобы не вызвать подозрений. Потом ушел, сказав, что придет вечером.

Уже выходя из подъезда, он вспомнил ее. Когда-то, он даже хотел на ней жениться. Хотя она совсем не умела готовить.

Приближение опасности он почувствовал спиной. Не оглядываясь, нырнул за угол. Убегая, слышал, как тормозят у подъезда большие тяжелые джипы.

Главная база Суа располагалась в получасе бега. Это была маленькая станция автосервиса.

Несколько машин, стоящих во дворе, никто никогда не чинил. Они служили для прикрытия.

Здесь тоже были несколько человек, которые помнили Джеймса, а он их почти не помнил. Но рассказу, как он улизнул в последнюю секунду из разбомбленной хазы, поверили возбужденно и сразу. Кто-то из русских уже пытался наезжать на Суа. Поэтому на базе и было так много народу - почти сорок человек - и кой-какое оружие.

Потом Джеймс предстал перед одноглазьм Суа в его вагончике.

- Откуда у тебя это? - показал Суа на Змеиный Жезл.

- Нес к тебе, - сказал Джеймс. - Показать. Ты понимаешь в этом толк.

- Где ты его взял?

- Украл. У тех, кто хотел украсть меня.

- Тебя хотели украсть? - Суа прищурил единственный глаз.- Кому ты нужен, обезьяна?

- Меня хотели украсть, да! Меня хотели принести в жертву здешним богам. Но я убежал и даже украл эту вещь. Ты видел такие?

Суа присмотрелся. Потрогал.

- Я видел похожие, но сделанные из черного дерева. Наверное, это очень древняя вещь. Я дам тебе за нее пятьдесят долларов. Не сейчас, немного позже. И работу. Ты готов для работы?

- Конечно,- сказал Джеймс.- Конечно я готов...

Снаружи ударили выстрелы.

- Ты навел их! - крикнул Суа.

- Кого? - поднял руки Джеймс.- Зачем? Если я - то почему я здесь?

Суа секунду помедлил. Глаз его мерцал сумрачно.

- Если ты умрешь,-- сказал он,- тебе ничего не будет. Но если сбежишь...

Джеймс боялся вовсе не его. Но сделал вид, что боится - его.

Суа бросил Змеиный Жезл в железный ящик, заменяющий сейф, взял оттуда пистолет и шагнул к двери. И тут же попятился на судорожно распрямленных ногах. Пистолет его упал на пол и выстрелил. Джеймс не почувствовал боли, а - будто гвоздем рвануло штанину. Он даже не обратил на это внимания, потому что видел только острые черные когти, торчащие из спины Суа. Если бы когтя было три, он понял бы: это пришел демон Йего-йего, чтобы покарать неправильного колдуна. Но когтя было четыре...

Вслед за пронзенным Суа вошел русский - с круглой бритой головой и странно приоткрытым ртом. Казалось, что глаза у него совсем белые, без радужки - только белок и точка зрачка. Он передернул плечом, и Суа стек на пол вагончика, как полужидкое существо, и стал дергать ногой и что-то слепо нашаривать рукой на себе. В руке у русского были остро отточенные вилы на коротком черенке. С зубьев вил капала кровь Суа. Кровь была красная.

Он лгал и в этом...

Скользнув взглядом по Джеймсу, русский подошел к железному ящику и уверенно сунул руку внутрь. План Джеймса умер, и теперь нужно было только не умереть вместе с планом. Он бросился бежать - вылетел из вагончика и мет-нулся, пригнувшись, налево, к тем самым декоративным битым машинам. Одна стояла возле забора, и если вскочить на нее, оттолкнуться от крыши - то забор не окажется слишком высоким...

Он сумел бы убежать. У налетчиков было много другой работы. Оторопевшие в первые секунды, негры вдруг решились на отпор. В нападавших полетели бутылки, кирпичи, сварочные электроды - страшное оружие, если им владеешь. Кто-то явно владел, потому что уже двое налетчиков лежали неподвижно, а еще один полз на трех точках, обхватив рукой торчащий из груди железный оконечник. Но у Джеймса вдруг подогнулась нога, и он упал на какое-то ржавое железо. Попытался вскочить - нога в колене изогнулась под каким-то необычным углом и отказалась держать тело. Тогда он пополз, уже понимая, что мертв. Он заполз под машину - холод и темнота на миг окутали тело - и тут же почувствовал, как его вытаскивают наружу. Лица двух перевернутых людей склонились над ним. В небе звенело.

- Это тот самый, - сказал один из перевернутых. - Которого не успели состряпать. Я кишкой чуял, что он нам все равно попадется.

- Как ты его узнал? - удивился второй.

- По запаху.

- И куда теперь?

- Да никуда. Зачем он нужен?

Даже перевернутые, лица их никак не могли быть людскими. Слишком светлые глаза и длинные собачьи зубы.

И Джеймс с ужасом понял, что означала пещера, близость которой он чувствовал все это время.

Пасть. Пасть зверя...

Белый "линкольн" уже ждал, а Ираида еще не решила, как будет выглядеть. Эпатировать малопочтенную публику не хотелось, а приобрести что-то по-настоящему дорогое и элегантное она просто не успела. Не дошли руки. И, плюнув на условности, она надела просторную белую блузку и черные шелковые брюки с высокой талией.

Мужчины между тем тихо препирались. Приглашение было на двоих, и место спутника Ираиды не оспаривалось - но Коломиец, дед и барон настаивали на том, что нужно организовать сопровождение; Крис считал, что с похищением кадуцея существовавшая угроза отдалилась, а новая еще не сформировалась; Альберт вообще был уверен лишь в том, что угадать следующий ход противника нельзя, а потому нельзя и дробить силы...

- Ладно,- сказал наконец Крис.- Отправим еще одну машину: поедет Женя и те, кого он возьмет. Проводить до шлагбаума, или что у них там, дождаться... ну, понятно. А мы тут пока поколдуем... Хасановна, будьте добры, скажите этому посольскому шоферу, что следом за ним поедет "Волга" с охраной,- пусть не пугается и не лихачит зря.

Около "линкольна" стоял высокий молодой человек в строгом костюме и поглядывал на часы.

- Как вы, русские, любите опаздывать, - сказал он и очень формально улыбнулся.

- Я немка, - сказала Хасановна. - Но я тоже люблю злить напыщенных пижонов. Дело вот в чем...- И она объяснила про охрану.

Молодой человек явно встревожился, хотя постарался не подать виду.

- Это совершенно излишне,- сказал он.- Абсолютно. Или вы считаете, что ваша охрана может быть лучше морской пехоты Соединенных Штатов?

Тут взгляд его скользнул куда-то мимо Хасановны и напряженно запульсировал. Хасановна оглянулась. Из двери вышел Коломиец и направился во двор, где стояла его "Волга".

Хасановна одарила молодого человека своей лучшей улыбкой и повернулась, чтобы идти обратно. Краем глаза она заметила четверку милиционеров, появившуюся на углу. Они шли совершенно расхристанно, расхлябанно, двое даже были без головных уборов.

- Вот таким доверена безопасность честных граждан...- пробурчала она себе под нос.

Навстречу ей вышла сияющая Ираида под руку с Иваном. Иван все еще был бледный и двигался скованно, но вряд ли замечал это сам.

Ситяев, Агафонкин, Кирдяшкин и Викулов направлялись в сторону Сухаревской в поисках торта, поскольку на Цветном бульваре, где они поднялись на поверхность, счастье им не улыбнулось. А торт, хороший торт, нужен был просто позарез: Кирдяшкин познакомился с образованной девушкой и был приглашен на день рождения! Всю последнюю неделю Ситяев наводил глянец на подчиненного - и вот сегодня, приняв последний экзамен, наконец почти одобрил то, что получилось. Во всяком случае, удовлетворение мастера читалось на его веснушчатом плоском лице-.

Они топали по Трубной, когда в одном из переулков Агафонкин заметил роскошный белый лимузин с полосатым флажком на капоте.

- О! - сказал он.- Серега, глянь - бандиты, а под американским флагом.

- Ясен пень, - хмыкнул Ситяев. - Да только посольские тоже на таких шлангах катаются. Не одни бандиты. Потому и флажок повесили, чтобы отличали.

- Пошли поглядим,- сказал Кирдяшкин.- Все равно же нам в ту сторону. И они пошли глядеть.

Помещение, куда их притолкали взашей, напоминало большую кочегарку, наспех оборудованную под контору. Тут заправляла непонятных лет женщина, похожая на сталевара в дешевом театральном парике с узлом на затылке.

Минут двадцать Марков и оба Терешкова стояли возле тяжелой печной заслонки под серьезной охраной, пока женщина вела какие-то разговоры по телефону, потом рылась в бумагах, потом что-то писала в толстой черной книге. Наконец она махнула рукой:

- Подведите! - и когда подвели: - Кто такие?

- Это...- Розовомордый шагнул вперед, но она остановила-его жестом:

- Я знаю, что ты знаешь. Пусть сами назовутся.

- Я Марков,- сказал Марков.- А это Терешковы.

- Оба?

- Ну... оба.

- Понятно... А где второй Марков? Терешков-старый поднял руку - охрана рефлекторно дернулась - и почесал ухо.

- Я не видел его уже месяца четыре, - сказал он осторожно.- Или по крайней мере три. Да, скорее три. А что?

- Эти бомбы - его рук дело?