Чтение 23–й страницы книги ~Без пощады~

- Уже пора? - Риши горестно прикусила губу. Похоже, она собиралась просидеть вот так всю ночь.

- Там уже, наверное, меня хватились. Как бы не случилось неприятностей... Кстати, откуда ты узнала, что я здесь, в "Царской охоте"?

- Мне сказал Святополк Даромирович!

- Тылтынь?

- Да.

- Но откуда ты-то его знаешь?!

- Святополк Даромирович был почетным председателем Центра Диалога Культур в Хосрове почти двадцать пять лет!

- И что?

- Моя мама была его секретарем...

- Господи! - охнул я.

- ...когда он прилетал. Обычно раз в год на месяц. Каждое его появление было для меня праздником. Человек с золотым сердцем, настоящий ашвант.

- Господи, ашвант... - пробормотал я, повторно помянув всуе Творца Сущего.

А что я мог еще сказать? Что "мир тесен"? Или: "У тебя, оказывается, тоже есть мама"?

"Ну а Тылтынь откуда знает, что я здесь?" - хотел спросить я, но не спросил. Не настолько сложен наш мир.

А потом мы долго шли к "Трем медведям" через ночной, почти неосвещенный город - на Большом Муроме, как я заметил, не больно-то жаловали искусственное освещение. И вовсе не из-за экономии, а скорее из соображений, как сказал бы Самохвальский, натурфилософских. Люди Большого Мурома считали, что ночью должно быть темно.

Потому что ночью нужно спать. Или в крайнем случае заниматься любовью.

Я разрешил себе приобнять Риши за плечи - нестерпимо хотелось согреть ее озябшее девичье тельце (по ночам в Новгороде Златовратном температура падает сразу градусов на десять-пятнадцать). Так мы и шли, похожие со стороны на четырехногую, двухголовую сутулую птицу-марабу.

На ступенях парадного входа в гостиницу было многолюдно. Дым стоял коромыслом, а говор - тот был слышен за квартал.

Среди прочих я сразу узнал Меркулова. Он размахивал бутылкой пива и в своей отрывисто-пафосной манере что-то проповедовал. Наверное, рассказывал, как будет бить клонов, когда ему наконец дадут в руки стик или, на хотя бы дубину. Был там, кстати, и Ходеманн - он сидел на ступенях, уронив кудрявую голову на руки. Не иначе как "заземлился" до полного изнеможения.

Мы с Риши остановились на углу возле витрины галантерейной лавки, на границе темноты и света.

- Мне, наверное, дальше не нужно идти? - спросила сообразительная Риши. - Нас может увидеть ваш командир. И получится, что я тебя подвела.

- Дело не в командире. Просто... Понимаешь, все подумают, что ты - моя девушка. Будут завидовать и мучиться. Говорить: "Вот Пушкин счастливый!"

- И что в этом плохого?

- Плохого - ничего. Кроме того, что это неправда. Ты не моя девушка. И Пушкин не больно-то счастливый.

- Ты верно рассудил, - серьезно покачала головой Риши. - Люди должны ненавидеть ложь и держаться правды.

"Я знаю, - хотел сказать я. - Майор-воспитатель Кирдэр говорил в точности то же самое".

Риши впилась в меня взглядом - острым, как заточенная спица, отчаянным, болезненно-преданным. Под взглядом этих глаз остатки хмеля, которые не успели выветриться по дороге, мгновенно с меня слетели. Было что-то страшное в ее взгляде. Будто мистическим образом не Риши, но все несчастные в любви девушки на меня сейчас глядели. Словно бы всю женскую скорбь Вселенной вобрали в себя ее глаза...

Ее губы больше не произнесли ни единого слова. Да и зачем, если ее глаза стали говорящими?

- Сколько раз мы с тобой уже вот так прощались? - пробормотал я. - Но каждый раз оказывалось, что не навсегда.

- Когда война кончится, можно я снова к тебе приеду? - шепотом спросила Риши.

- Когда война кончится, дорогая моя Риши...

Фразу я не закончил. Я привлек ее к себе и поцеловал в губы, горячие, как пламя Священного Огня, уступчивые, как воды Мирового Океана.

ГЛАВА 10

ЭКСПЕДИЦИЯ БАШКИРЦЕВА

Январь, 2622 г.

Мыс Альта-Кемадо

Планета Вешняя, система Крокус

Налет был идеально скоординирован с ударами по орбитальным крепостям и наземным радарам.

Флуггеры материализовались из синевы. Избавились от боевой нагрузки. Отработали пушками. Промчались над самыми верхушками деревьев, снося сверхзвуковой волной ветви, закручивая в зеленый смерч мириады сорванных листьев. Визитная карточка асов-штурмовиков.

Оценить класс пилотажа было некому. Военная база на мысе Альта-Кемадо погибла в первую же минуту.

Вместе с ней сгорел и лагерь археологов, прозванный участниками экспедиции Деревней.

Гибель лагеря была такой же бесславной, как и гибель базы. Разве что - еще более быстрой.

Если после стремительного налета черных флуггеров от базы остались по крайней мере жирно дымящиеся руины, то от Деревни - почти ничего, кроме обуглившихся трупов.

Легкие палатки с эмблемами Российской Академии Наук радостно вспыхнули и растаяли, словно их и не было никогда. Растаяли вместе со всеми, кто в них находился.

А еще - на низкой ноте вибрировала земля, гудело ослепительное небо и надсадно кричали оглушенные люди. Это Таня запомнила хорошо. Как и то, что сама она не проронила ни звука.

Никита, который лежал на земле рядом с ней - надо отдать должное научному сотруднику Андрееву: стоило появиться флуггерам, он сразу упал на землю и увлек за собой Таню, - исступленно повторял: "Не верю... не верю..."

Таня не могла понять, во что именно "не верит" Никита.

В то, что налет означает начало войны? Или в то, что происходящее - реально?

Но Таня не переспрашивала. Может быть, потому, что понимала - в свете случившегося апокалипсиса это не имеет значения.

С тяжелым гулом флуггеры исчезли в вышине. Однако Таня и Никита долго не решались встать. Смотрели заколдованными глазами на то, как исходит копотью оплавленный штабель пляжных лежаков у самой кромки моря. На угольно-черную тучу, подсвеченную багровыми сполохами, которая клубилась теперь на месте военной базы Альта-Кемадо. На играющую солнечными бликами поверхность океана. Безмятежную и безразличную.

А когда они все-таки встали, оказалось, что их лица, волосы, одежда густо облеплены охряно-серой пылью. Пыль хрустела на зубах и ела глаза.

- Как ты думаешь, кто это был? - спросила Таня, извлекая из заднего кармана шорт, своеручно переделанных из старых джинсов, пачку сигарет "Тройка".

- Чоруги, - шепотом сказал Никита. И зачем-то повторил еще два раза: - Чоруги. Чоруги.

Таня окинула Никиту внимательным взглядом. Его глаза - всегда такие ироничные, если не сказать глумливые - светились первозданным, палеолитическим ужасом. Тане даже показалось, что Никита испуган гораздо больше, чем она сама.

Когда вторая сигарета была потушена о серый растрескавшийся камень, Таня повернулась к застывшему в позе Будды Никите и спросила:

- Ну что, пойдем?

- Куда? - Никита изумленно на нее вытаращился. Голубые, детские глаза.

- Как это куда? Посмотрим, может, кто-то из наших... ну... - Таня не сразу подобрала нужное слово, - нуждается в нашей помощи...

- Ты что, совсем свихнулась? - истерично всплеснув руками, зашипел Никита. - Сейчас они прилетят снова, и нам крышка! Сгорим заживо! Как они, как все! А я совершенно не...

- Да прекрати ты, Ника, - отмахнулась Таня; лицо ее стало угрюмым, почти злым. - Если боишься - оставайся здесь.

С этими словами она выпрямилась, отряхнула одежду и побрела отлогим склоном горы Хуанита по направлению к Деревне. После недолгих колебаний ее товарищ поплелся вслед за ней.

А ведь как упоительно все начиналось!

Планетолет "Счастливый" покинул паром-улей "Блэк Вельвет" и приземлился на старой полосе в окрестностях военной базы Альта-Кемадо, принадлежащей Южноамериканской Директории.

Когда участники экспедиции под руководством гения археологии Башкирцева высыпали по трапу на волю, в объятия жаркого субтропического солнца, не только Тане, но даже циничному Диме Штейнгольцу показалось, что они попали в рай.

- И воздалось нам за добродетели наши! - старательно, на церковный манер, окая, провозгласил заведующий технической частью Клим Катенин, стягивая через голову канареечно-желтую футболку.

- Интересно, а купаться здесь можно? - искательно глядя в сторону моря, спросила аспирантка Жанна Скрябина. - Надо опробовать в деле новый купальник!

- Так вот ты какой, воспетый школьными учебниками легендарный Сеф-Се! - восхищенно воскликнул Казимир Лях, окидывая взглядом расположенный в низине город древних олунчей. Именно здесь им предстояло проводить свои изыскания.

- Как здесь красиво! - всплеснула руками профессор Арина Анатольевна Левина-Архипенко.

- Умгу, - согласился с ней русский японец Тодо Аои и тут же включил свою видеокамеру.

А Таня, впервые оказавшаяся в настоящем Внеземелье (не считать же, в самом деле, Екатерину?), ничего не сказала. От восторга у нее отнялся язык.

Самым фантастичным было то, что за пребывание в таком чудном месте им еще и зарплату платили. Причем - удвоенную.

- А что тут такого? Надбавки дают за вредность! - пояснял Тане всезнайка Никита Андреев, добровольно взявший на себя обязанности Вергилия, посвящающего молоденькую лаборантку в тайны "реальной" археологии. На счету Андреева было уже восемь таких экспедиций. Неудивительно, что он чувствовал себя по меньшей мере Шлиманом.

- А в чем, собственно, вредность? Ну, за которую надбавки? - спросила Таня, вглядываясь в манящие курортные дали. В них было что-то родное, средиземноморское.

- Как это в чем? Чужая биосреда - раз. G меньше земного. Вроде бы единичка разницы, а все равно - для здоровья вредно. Это два. Неспецифические примеси в атмосфере - три. Повышенный ультрафиолет - четыре. А пять, шесть и семь - все прочие опасности. Непредвиденные.

Таня рассеянно кивнула. Ну какие непредвиденные опасности могут поджидать сапиенсов на планете, чьи фауна и флора совокупно насчитывают жалких девятьсот видов?

Конечно, о смертоносных флуггерах, пилотируемых другими сапиенсами, она тогда не думала. Да и кто думал?

Кандидат ксенологических наук Казимир Лях был совершенно прав. Сеф-Се, город древних олунчей, был известен каждому школьнику, имеющему по истории оценку выше натянутой из жалости тройки.

Взятые в опрятные рамки фотографии желтых куполообразных жилищ олунчей, не имеющих ни окон, ни дверей, одну только овальную дырку в крыше, украшали школьные коридоры и обложки журналов.

А изображение самого знаменитого культового сооружения - Центрального Дырчатого Цирка - даже служило эмблемой научно-популярной передачи "Я и Вселенная". Эмблема эта, в свою очередь, была получена путем стилизации знаменитого образа Цирка, созданного талантом художника-ксеноклассициста Эридана: изрешеченная круглыми разновеликими отверстиями полуобрушившаяся стена на фоне гладкого, как яйцо, моря; сквозь отверстия пробиваются рубиново-огненные лучи восходящего над Вешней солнца.

Сами олунчи тоже пользовались всенародной любовью. Почти столь же большой, как и динозавры.

Кстати, с динозаврами у олунчей, несмотря на полное отсутствие внешнего сходства, все же было кое-что общее. Их роднила общность судьбы. И те, и другие вымерли, будучи не в силах поспеть за катастрофическими изменениями окружающей среды. Как говорится, "отстали от жизни".

Впрочем, масштабные наземные и подводные раскопки, выполненные в самом начале двадцать седьмого века, заставили предположить, что судьбы олунчей и земных динозавров различаются некоторыми трагическими деталями. Как известно, наиболее взвешенная, хотя и неимоверно скучная гипотеза связывает вымирание динозавров с резким изменением климата. Исчезновение олунчей с лика Вешней раньше было принято объяснять серией космических (падение крупных астероидов) и тектонических (быстрый подъем суши) катастроф.

Однако в 2601-2604 годах на Вешней были обнаружены полтора десятка гигантских зоокладбищ. В иле пресноводных водоемов и во тьме пещер покоились спрессованные временем в предызвестняковую массу останки, по которым удалось восстановить внешний облик странных земноводных существ.

Многометровые позвоночные черви или, если угодно, угри толщиной в бревно, наделенные непропорционально большими пастями - как заметил один астрозоолог: "Перед нами одно из тех алчных созданий, которые могли бы питаться кроликами, но имеют страсть к заглатыванию слонов". К этому портрету следует добавить множество гибких ложных конечностей, формирующих вокруг пасти нечто вроде цветка актинии, а также несвойственную земным змеям и угрям форму туловища, заметно расширяющегося от хвоста к голове. По этой форме их и назвали - Tuba lerichonae Vesnaviensis, "иерихонская труба с Вешней".

С "иерихонскими трубами" был связан ряд примечательных фактов.

Во-первых, кладбища этих зубастых монстров датировались той же эпохой, на которую пришлось и вымирание олунчей.

Во-вторых, их эволюционные предшественники на Вешней обнаружены не были. Ближайшими аналогиями "иерихонским трубам" из ныне здравствующей фауны служили обычные морские черви. Но эти безобидные существа, похожие на красную лапшу, имели вполне скромные размеры и скелетом, как и положено нормальным червям, не располагали.

И, в-третьих, "иерихонские трубы" напрочь отсутствовали в изобразительном искусстве олунчей. Правда, животных олунчи вообще рисовали неохотно, так что это обстрятельство оставляло завидный простор для интерпретаций.

В итоге, несмотря на отсутствие ряда важных фрагментов мозаики, общая картина гибели олунчей в среде специалистов вырисовалась довольно жуткая. Жили-были олунчи, никого не трогали, как вдруг откуда-то извне взялись "иерихонские трубы". Вероятно, нашествие этих хищников застало аборигенов врасплох. После чего олунчей попросту... съели. В течение одного-двух поколений. "Иерихонские трубы", по-видимому, еще некоторое время питались другими вкусными видами, а затем вымерли, разбившись насмерть при падении с вершины съеденной пищевой пирамиды.

Ранее ксенологические науки никогда не сталкивались с подобным сюжетом. За аксиому принималось, что разумный вид, способный создавать оружие и орудия труда, строить города и храмы, в состоянии не только защитить себя от любых диких животных, но и со временем полностью вытеснить их из окультуренной своим присутствием среды обитания. А тут, на Вешней, такая незадача!

Съеденная цивилизация олунчей вторгалась в святая святых: ныне здравствующую ксенологическую парадигму. Парадигмы менять никто не любит. А потому, хотя всем все было ясно, официальную точку зрения на палеоисторию Вешней оставили в неприкосновенности, сославшись на то, что внезапное появление "иерихонских труб" на планете можно объяснить только ксеновизитом, а ксеновизит - это сверхтяжелая артиллерия научной мысли. Уж на него-то можно списать любую катастрофу. Прилетели инопланетяне, занесли неспецифические вирусы, среди олунчей вспыхнула пандемия - и при чем здесь вообще страшилки про зубастых монстров?

Так и остались олунчи вымершими "как-то само собой" динозаврами. Впрочем, аборигены Вешней, похожие на морских львов, были, судя по останкам, гораздо симпатичней динозавров. Олунчи были разумными: строили города. И религиозными: ксеноисторики доказали существование у них духовной культуры с элементами анимизма и полидемонизма.

Морские львы-олунчи поклонялись местной Малахитовой Луне, природе и своему первопредку (по мнению некоторых исследователей, отождествлявшемуся с Малахитовой Луной). Собственно, естественному спутнику планеты и был посвящен самый знаменитый храм олунчей - Центральный Дырчатый Цирк.

Остальные храмы олунчей - тоже цирки и тоже дырчатые - были посвящены ей же.

Правда, их сохранность оставляла желать лучшего - если к грудам обросших водорослями валунов вообще можно применить слово "сохранность". И, главное, в отличие от Центрального Дырчатого Цирка остальные храмы, как и города олунчеи, располагались под водой.

Центральному Дырчатому Цирку и городу Сеф-Се в каком-то смысле повезло. В результате тектонических сдвигов они поднялись вместе с шельфом и оказались в приливной зоне береговой полосы. Благодаря чему большая часть архитектурного комплекса была доступна для изучения при отливе без аквалангов и скафов.

А Сеф-Се повезло дважды - рядом с ним выросла военная база Альта-Кемадо, скучающие обитатели которой числом в девяносто шесть человек регулярно посылали на родину видеоматериалы "из древней столицы" олунчей.

Южноамериканская Директория, которой формально принадлежали права на планету, считала цивилизацию олунчей своей карманной достопримечательностью и сил на ее популяризацию не жалела.

Таня, как и любой ксеноархеолог, много знала и о цирках, и о Сеф-Се.

Читала она и роман "Дети желтого океана", написанный небесталанным аргентинским писателем с древнеегипетской фамилией Ра.

В первой сцене романа морские львы-олунчи и наш главный герой - олунч-самочка по имени И-и - пробирались сквозь обжитые сравнительно безобидными исполинскими трилобитами морские джунгли к Центральному Дырчатому Цирку. Таня хорошо помнила текст романа, поросший кустистыми метафорами и застроенный пирамидами стихотворений. Аргентинец предпринял попытку реконструировать поэзию олунчей, которая, по его мнению, была отчасти визуальной, то есть стихи должны были складываться в геометрические фигуры - шестиугольники, овалы, трапеции.

...Вот взрослые и молодые олунчи, самки и самцы, занимают свои места согласно социальной иерархии. Те, кто потолще, - пролазят в дыры пошире, кто постройнее - в дыры поскромней. Ведь дырчатые цирки потому и "дырчатые", что паства должна была до самой талии просунуться внутрь цирка так, чтобы зад торчал снаружи - Таня всегда представляла себе Винни-Пуха, застрявшего в норе.

Вот наконец почти все дыры заняты. Пухлые милые мордашки становятся сосредоточенными, а глаза-бусины - серьезными. Собравшиеся благоговейно склеивают хвостовые ласты и внимательно смотрят вниз, туда, где стоит алтарь, поверхность которого вымощена тонкими, плотно пригнанными слюдяными пластинками.

Вот на небе появляется Малахитовая Луна. Полнолуние. Лучи могучего ночного светила проникают сквозь толщу океанских вод до самого дна (ведь храм располагается на мелководье). И слюдяной алтарь начинает играть искрами - сиреневыми и лазурными, алыми и огненными, наполняя сердца олунчеи восторгом и ликованием...

Могла ли восьмиклассница Таня, запоем читавшая "Детей желтого океана", предположить, что несколько лет спустя она окажется на той самой Вешней возле того самого храма, где самочка-олунч И-и услышала страшную новость о том, что народу олунчей грозит великая опасность: нашествие жрунов (так, по мнению Ра, аборигены назвали "иерихонские трубы"). И что экспедиции, в состав которой она вошла, предстоит исследовать тот самый алтарь, на котором И-и поклялась отправиться в далекие воды на поиск Поющей Раковины, которая сможет помочь олунчам выстоять в битве с чудовищами?

Не могла.

Дело в том, что, несмотря на свою несомненную привлекательность для туристов (как же! олунчи! руины! живая ксеноистория!), Вешняя не пользовалась вниманием турфирм. Очень уж дорогим получалось это удовольствие: лететь в невероятную даль ради того, чтобы своими глазами увидеть камни, которые уже сто раз видел по каналу "Вокруг света".

Что же до науки - дела в районе Цирка шли вяло. Ну что искать на объекте, обследованном до последней щели? С тем же успехом можно отправляться обмеривать портновским сантиметром Стоунхендж. По крайней мере дешевле выйдет.

Однако Башкирцев, похоже, придерживался совсем другого мнения. И двое товарищей из Глобального Агентства Безопасности - Иван Горяинов (к слову, заместитель Башкирцева) и Семен Шульга - были с ним солидарны. Именно Агентство, по слухам, рекомендовало руководству КНИИК отправить экспедицию на Вешнюю, помогло с финансированием и даже выбило из соответствующего комитета Объединенных Наций беспрецедентное разрешение на временный демонтаж слюдяного алтаря в Цирке.

"ГАБ денег на ветер не бросает..." - таинственно шептал Никита Андреев.

Вопреки опасениям Тани бездельничать им не пришлось. Все двенадцать дней группа работала как проклятая. Причем-в условиях, приближенных к боевым.

Все объекты располагались либо на берегу, либо в двадцати-сорока метрах от берега. Плескаться в холодной морской воде, совершенно непригодной для купания, да еще и в защитном костюме (ультрафиолет! крошечные, но такие ядовитые морские ежи!), оказалось делом не из приятных.

От шершавой ткани костюма чесалась нежная Танина кожа. От резкой смены температурных режимов - ужасающая жара на берегу и холодина в море - потекли сопли. А от пониженной гравитации зверски болела голова. Приходилось принимать пилюли, которые тут же вызывали расстройство желудка, для борьбы с которым приходилось принимать уже другие пилюли - закрепляющие.

Как и некогда на Екатерине, Таня исполняла роль девочки-куда-пошлют.

Она бегала в Деревню за сигаретами и кофе, подзаряжала аккумуляторы, возилась с записывающей аппаратурой и документацией, служила ходячей подставкой для важной аппаратуры и, главное, выслушивала разновсяческие соображения по поводу и без оного.

Была у нее и еще одна, внештатная обязанность. Некоторые речистые члены экспедиции - в особенности Казимир Лях и Дима Штейнгольц - воспринимали Таню в качестве своеобразного ментального абразива для шлифовки своих гипотез. А их за время демонтажа слюдяного алтаря возникало немало.

- ...нет сомнений, что алтарь ранее уже демонтировался. Причем дважды. И я уверен, что под камерой, ложной криптой, о существовании которой нам сообщил Горяинов, расположена еще одна камера, крипта настоящая. Именно она и сулит настоящие находки... - словно в трансе бормотал Штейнгольц.

- Но откуда такой вывод? - спрашивала Таня.

- ...впрочем, обе крипты могут быть пусты. Я знаю, как это бывает. Вот, например, на Старой Зуше ситуация была очень похожая, я читал об этом в отчете Гессена...

Штейнгольц не слушал, или не слышал, ни ее возражений, ни ее вопросов. Но Таня не обижалась. Кто она такая? Пока что слушать должна она. Вот когда она защитится, тогда совсем другое дело!

А ведь если они что-нибудь найдут, материала хватит на всех! Может быть, даже ей перепадет на атрибутацию пара медных пекторалей? Или обломок изукрашенного резьбой костяного гребешка (которыми олунчи не столько прихорашивались, сколько вычесывали паразитов)?

"А что? Берем три-четыре свеженайденных артефакта с Вешней. Добавляем что-нибудь сирхское... Ну, сирхи-то пока не вымерли, и дай им бог здоровья... Ладно, сирхское надо брать постарше, середины прошлого тысячелетия. И, конечно, хрестоматийный, эталонный Ландисс. Да на таком материале можно отгрохать целый раздел для диссертации! Что-нибудь насчет компаративистики повседневной культуры инопланетных рас. Только держись!"

Но Никита Андреев с видимым удовольствием развеял в прах Танины диссертационные мечтания.

- Запомни, Танек: что бы мы ни нашли, нашей научной карьере от этого ни холодно ни жарко.

- ???

- Поверь старику на слово! - сообщил Никита и, переходя на быстрый полушепот, пояснил: - Все, что лежит там, под алтарем, товарищи Горяинов и Шульга бережно сложат в контейнеры с пломбами "Вскрытие разрешается только при доступе А". Потом они запрут их в грузовом отсеке "Счастливого", и мы больше никогда - слышишь, никогда! - не увидим добытых нашим трудовым потом артефактов. Мы даже никогда не прочтем о них в "Вестнике ксеноархеологии"!

- Но почему? - обиженно свела брови Таня. - А если мне очень, очень захочется узнать, что же мы нашли?

- Если тебе так сильно хочется все знать, подавай прошение о переводе на работу в ГАБ, в отдел ксенотехнологий. Но только вряд ли это даст результат...

- Что-то мне неясно...

- Да чего тут неясного? Подавай прошение о переводе, не подавай, а в Агентство попадают только те, кого отобрали люди из все того же Агентства. О твоем желании никто спрашивать не будет, пока им не станет интересно, есть ли у тебя такое желание!

- Но с чего ты взял, что все будет именно так?! - не выдержала Таня.

- Потому что мы прилетели сюда, чтобы исследовать техногенный ксенообъект.

- Техногенный? Ты уверен? - Глаза Тани округлились от удивления. - Но откуда у низкоразвитой цивилизации олунчей техногенные объекты?

- Я думаю, - Никита вновь говорил шепотом, - олунчи тут ни при чем. Судя по тому, что я видел на подступах к первой крипте, под алтарем расположен арсенал.

Про арсеналы Таня уже слышала.

Арсеналом в принципе можно называть и ландисский склад семян для живых катапульт, и свалку коротеньких обсидиановых мечей - в общем, любое компактное захоронение предметов, связанных с войной и смертоубийством. И все-таки, обнаруживая обсидиановые мечи и неуклюжие колесницы с паровыми двигателями, ксеноархеологи называли свои находки по-простому - оружейными комнатами, мастерскими, парками. А вот если ксеноархеолог говорил "арсенал", значит, речь шла о вещах посерьезней.

Арсеналами величали места, в которых совершались групповые находки артефактов, изготовленных неизвестными существами, близкими в своем развитии к уровню Великорасы либо превосходящими его.

Эти артефакты заслуженно считались источниками множества призрачных и явных угроз. И если о первых арсеналах, найденных в двадцать четвертом веке, еще можно было что-то прочесть в открытой печати, то последующие находки сразу же засекречивались.

Это можно было понять, если вспомнить о том, что взрыв, случившийся при попытке исследовать содержимое безобидного на вид Железного Ларца (из арсенала, найденного учеными Директории Ниппон на планете Ешью), унес девятьсот человеческих жизней, а эпидемия стальной оспы, разразившаяся после вскрытия арсенала на планете Феодора (в той же системе, что и Екатерина), сделала планету полностью непригодной для колонизации.

Вопреки курортным видам отдохнуть на Вешней не удавалось. Даже в отведенное для отдыха время.

Когда десятичасовой рабочий день подходил к концу и все валились с ног от усталости, в Деревню приходили гости - военные с базы Альта-Кемадо.

Эти разговорчивые, открытые, смешливые мужчины и женщины в сшитых по фигуре фисташково-зеленых униформах и широкополых шляпах приносили с собой фрукты, вино, анекдоты и свою энергичную музыку. Ритмы, которыми щедро наводнял окрестности Деревни музыкальный центр, установленный возле кухни - ею заведовал японец Тодо, - были способны заставить танцевать даже мертвого. Не говоря уже о нестарых и нескучных археологах. Даже шестидесятипятилетняя профессор Левина-Архипенко не отказывала себе в удовольствии станцевать самбу. А уж о Жанне Скрябиной и Оленьке Белой и говорить нечего.