чистоплюи из Опор Вещей и Писаний, белая кость Свода.
потому что с палубы "Зерцала Огня" вдруг донесся вполне спокойный и
все-таки на удивление истошный вопль:
подумал Эгин, который на своем веку не помнил, по меньшей мере, двух вещей
из числа только что случившихся. Во-первых - удивительной строгости
каких-то засранных матросов по отношению к офицеру Свода Равновесия. И
во-вторых - удивительной быстроты, с которой эта строгость вдруг сменилась
на, гхм, радушное приглашение.
Зато было полно матросов и офицеров "Голубого Лосося", которые споро и
заботливо расправлялись с уложенными парусами и канатами. Похоже,
"Зерцало" готовилось к отплытию. Вот те на. На Эгина демонстративно не
обращали внимания. "Раз так - значит, будем ломать комедию "Злой начальник
над глупыми крысами", - заключил Эгин, хватая за локоть первого встречного
офицера с нагрудной бляхой палубного исчислителя. На бляхе по традиции был
изображен натянутый лук, хотя "Зерцало Огня" еще при постройке было
вооружено отнюдь не стрелометами. Впрочем, это была тайна. Да и само
знание Эгина об истинном вооружении "Зерцала Огня" тоже являлось тайной.
вытянутое, изможденное, местами испещренное крохотными ранками сродни
оспинам - приняло одновременно испуганное и недовольное выражение,
вытянувшись еще больше.
Опоры Вещей! Где капитан корабля?!
непривычной, мягкой издевкой.
палубе не надо.
Никто, нигде и никогда не смел так разговаривать с офицером Свода.
Безнаказанно - никто, нигде и никогда.
Так говорят аррумы и капитаны "Голубого Лосося". Эгину хватило
сдержанности понять это и обернуться.
тонкие косицы. Длинные, распущенные по плечами волосы - тоже черные,
угольно-черные. Плечи, про которые у грютов говорят "держат небо". Бычья
шея, удивительно бледное, красивое лицо, в котором был тем не менее
какой-то неуловимый изъян, делавший капитана похожим на первого
исчислителя, обидчика Эгина. Ко всему, капитан был гол по пояс ("В общем,
жарко, конечно", - почему-то мысленно согласился с его видом Эгин), но на
нем была кожаная юбка с длинными железными пластинами и поножи из
инкрустированной серебряными насечками меди. И - неизбывные сандалии
производства факторий Хорта оке Тамая.
вопрос был излишен, но, пока существовал хоть один шанс из ста ошибиться в
должности этого мужика, Эгин решил проявить деликатную осторожность.
спрятать меч в ножны.
Но Эгину сейчас было плевать на выдающиеся качества этого "лосося". Он
сейчас спасал свою карьеру и, судя по всему, - шкуру.
небрежно мотнул головой через плечо, указывая на палубного исчислителя, -
только что позволил себе вопиющее неуважение к моей должности.
разговор в моей каюте.
подозрительной. С другой стороны...
согласен. Ведите, капитан.
приходилось спускаться, направляясь на досмотр каюты Арда оке Лайна.
Широкая спина Самеллана вольготно раскачивалась в такт шагам. Эгин молча
шел за ним. Потом начался спуск. "Странно, - подумал Эгин. - Кажется, на
этих кораблях капитанские апартаменты находятся где-то на корме". Но
спорить с Самелланом ему не хотелось. Да и не боялся Эгин в этот момент
никого. В конце концов, уж кто-кто, а капитан "Зерцала Огня" должен лучше
многих понимать, что означает "рах-саванн Опоры Вещей". Это означает то же
самое, что и "неприкосновенный".
когда дверь одной из кают за спиной Эгина стремительно отворилась.
успел. Потому что в следующее мгновение ему на затылок, очень
профессионально, в единственно верную точку, опустился очень тяжелый,
смягченный несколькими слоями ткани предмет.
угасло, был удивительно знакомый голос, прокричавший:
ковре, его ноги подперты чем-то мягким, а спина покоится на тугих
подушках. Что его тело существует. Что его легкие дышат. Глаз он, однако,
не открыл.
веселых, но достаточно просвещенных людей. Голоса некоторых показались
Эгину знакомыми, или только показались?
тлетворный запах ударил мне в ноздри, а сияние его глаз поведало мне о
том, сколь близок я от последней черты, о том, сколь я бессилен даже
против такой ерунды, я, тогда еще тринадцатилетний мальчишка, понял, что
нам не уничтожить магию. Не уничтожить, хотя бы уж потому, что ее не
уничтожить никому. Свод Равновесия лишь разыгрывает бурную деятельность по
истреблению, магического. Это театр. В действительности же все, что
происходит под началом гнорра, - это мародерство. Мы не уничтожаем. Мы
лишь крадем под благовидным предлогом. Со времен Инна оке Лагина, похоже,
не осталось людей, у которых хватит твердости духа на то, чтобы уничтожить
Диорх, Хват Тегерменда или что-то сродни этому. Я осознал это в тот миг,
когда мне стало очевидно, что даже против жука-мертвителя моих сил
недостаточно...
сказать ничего. Не будь головная боль столь мучительной, а положение столь
двусмысленным и непонятным, он непременно открыл бы глаза, чтобы
рассмотреть этого любителя резать правду-матку. Но он даже не пошевелился.
выдавали в говорившем человека, не обделенного ни умом, ни волей. Очень
скоро Эгин уверился в мысли, что находится в обществе коллег. По крайней
мере, одного .коллеги. Самой разумной тактикой, на которую очень
рассчитывал Эгин, было продолжение тактики, уже невольно им принятой. А
именно сидеть тихо и не рыпаться. Тактика опоссумов, насекомых и
оставшихся лежать на поле брани побежденных.
был довольно просторным и скорее всего являлся стандартным "капитанским
залом" где-то на корме, находилось не менее четырех человек, судя по
уважительным покашливаниям и шороху одежд. О, каков был соблазн взглянуть
на них сквозь частокол ресниц! Однако же Эгин сдержался.
тенор, - кажется, наш гость уже в сознании. Хватит придуриваться,
взгляните на нас своими ясными голубыми глазами, рах-саванн!
полностью поглощенный совсем другим вопросом: где же совсем недавно слышал
этот мальчишеский голос?
имеет смысл до тех пор, пока никто не подозревает о твоей игре. Иначе она
(а с ней и ты) превращается в посмешище. В жизни совсем не то, что в
театре.
словно бы к ним были подвешены свинцовые гирьки, поехали вверх. Его левая
рука, будто бы сонно, будто бы случайно проползла по левому боку, зацепив
ножны. Они, разумеется, были пусты.