обирали каждый куст; за ними двигались другие, уже не с котлами, а с
мотыгами, и окапывали растения - столь же медленно, тщательно,
неторопливо. У обочины стояла повозка - там под присмотром пожилой женщины
в синем просторном хитоне пять темнокожих парней грузили запечатанные
глиняные амфоры. Сосуды эти показались Джамалю огромными, в рост человека,
но голыши справлялись с ними без труда, хоть никто из них и не выглядел
силачом.
босые ноги месили влажную землю, полураскрытые губы втягивали и выдыхали
воздух, спины склонялись и выпрямлялись, пальцы сжимали рукояти мотыг или
ручки амфор и котлов. Выглядели эти труженики по-разному, но независимо от
цвета кожи волос или глаз, имелось в них нечто общее - и подмеченный
Джамалем неторопливый ритм движений, и остановившиеся, застывшие, будто во
сне наяву, зрачки, и струйки слюны, стекавшей из раззявленных ртов.
смесью отвращения и любопытства, Сайри - с неприкрытым ужасом. Что
касается белых зверей, то те расселись неподалеку и, вывалив шершавые
языки, негромко порыкивали, словно ведя беседу. Сборщики желтых плодов
явно не вызывали у них интереса.
которых Пал Нилыч говорил. Только у тех были не плошки да кетмени, а
разрядники.
изоляторе, нагляделся на сопалатников. Лица такие же, да... Но те пальцем
не шевелили и отходили к праотцам, а эти... Эти, гляди-ка, работают!
Видел я одного, из Пал Нилычевых приятелей, так тот и говорить мог... Но
потом все равно попал в койку. Рядом с тобой лежал... Темноволосый такой,
кудрявый, и глаза черные... Не помнишь?
вспоминать о своих соседях в медицинском боксе фирмы "Спасение". Выглядели
они сущими покойниками, да и сам он в те часы был не лучше; лежал труп
трупом, заблокировав сознание и двигательные рефлексы, и тоже пускал слюну.
бляшках.
решив, что он ближе к ней возрастом, а значит, является старшим. - Разве в
ваших краях нет сену?
страдальчески сморщился. - Сколько их!
ты напялил на себя. Чтоб Вихрь Небесный поразил их! Крадут людей повсюду -
у Петляющей, и в маульских предгорьях, и у Внутреннего моря. А сами хуже
сену! У тех просто нет душ, а шинкасские души черны, как их проклятые
боги, Хадар и Шаммах!
о шинкасском ноже или стреле. Вероятно, подумал Джамаль, тот, кто нанес
эту рану, пребывает сейчас на спине Великого Одноглазого, выискивая вшей
среди гигантских перьев. Со степняками, судя по всему, у Сестры Меча был
разговор короткий.
спины живых роботов, буркнул:
продают вам? И вы покупаете! Покупаете, чтоб было кому копаться в земле и
носить тяжести!
оскалившей клыки.
отвечу тебе... отвечу, глупый кафал! - Втянув воздух сквозь стиснутые
зубы, она продолжила: - Все покупают сену, чужак, а мы - больше, чем
остальные. Больше, чем маульцы или сероглазый народ с берегов Внутреннего
моря; больше, чем карлики из Джарайма и люди других стран Запада. Так, во
имя милосердия, заповедали нам Безмолвные Боги! Ибо, если не следить за
сену, они умрут. От голода, от жажды или просто позабыв дышать... И мы
выкупаем их, платим отродьям Хадара золотом, тканями и вином, чтобы
лишенные душ закончили дни свои в покое. Они не люди, но были людьми! Кто
знает, не вернут ли им Безмолвные на небесах утерянное на земле?
сказали, что надо кормить бездельников!
воительницы и три путника ехали следом.
них пахать... Весьма прагматичная точка зрения!
Видел ты такое место?
душ, принялся рассказывать о сияющих огнями громадах Куу-Каппы,
прекрасного города в теплых морях, об игре в Девять Сфер и всемогущем
Твале, повелителе судеб, о лунах, что восходят над океаном беззвездной
ночью, о пьянящем бьортерри с Островов Теплого Течения, о серадди Чакаре,
ловце удачи.
обеспокоенные - и с их тревог, с их забот о грядущем, коего не мог
предвидеть никто, началась его Миссия. Думал о Земле, новой своей родине,
о многих и многих жизнях, что тратились там впустую, - о тех, кто не знал
ни весны, ни лета, но рождался и жил вечной осенью, унылой и промозглой.
Волею судеб, обстоятельств или собственного неразумия... Мелкие мысли,
мелкие заботы, мелкие души... То, что нужно Бесформенным! Серый безликий
фон, на котором они, столь же безликие, могут действовать незаметно и без
помех...
заклятьях, что ведомы Видящим Суть. Вероятно, амм-хамматские чародейки
умели ставить мысленный блок, воздвигать в сознании некий барьер, гораздо
более прочный, чем тот, которым обладал он сам. Когда он научится этому.
Если научится! - поправил себя Джамаль, ощущая неуверенность и
беспокойство.
плодородной и зеленой, простирающейся вдаль, цветущей, звенящей ручьями,
шелестящей древесными кронами, овеянной теплым ветром, что разносит запахи
трав и цветов, ароматы вина и свежего хлеба. Земля и Телг наложились,
слились в нерасторжимом и чарующем сочетании, равно великолепные, щедрые,
благоухающие, полные жизни и надежд - два мира, два радужных клубка, в
которых смешались цвета изумруда и аметиста, рубина и золотистого янтаря,
нежной бирюзы, нефрита, обсидиана, пестрой яшмы... И только одно нарушало
эту прекрасную картину - тысячи, миллионы, миллиарды пустых глаз да
согбенные фигуры, что двигались по зеленой равнине, исчезая за горизонтом,
в серой туманной мгле.
стременах, тянул руку вверх и вперед; на лице его было написано изумление.
опасаются!
город; камни его сливались со скалами, башни, словно зубцы титанического
парапета, вонзались в облака, а стены подпирали небо.
такой же, как солнечный свет, как воздух и пища, как напитки и
транквилизаторы, заглушавшие на несколько часов паранормальное восприятие.
Когда-то он пил, а затем, попав в лечебницу, был вынужден принимать
лекарства; предполагалось, что эти снадобья сделают его нормальным
человеком. Его врачи, однако, сами не ведали критериев нормальности; для
них он являлся всего лишь алкоголиком со странными фантазиями, забавным
пациентом, объявившим себя Владыкой Мира Снов.
параноиком; просто он был иным, непохожим на других - жирафом,
затесавшимся в овечье стадо. Мир представал перед ним как бы в двух
разительно отличавшихся обличьях. Одним из них являлось повседневное:
город, где он жил, комната, в которой провел долгие годы, одежда, мешком
висевшая на его длинном костлявом теле, люди, что окружали его. Пребывая
на тусклой грани повседневного, он оставался бессилен; ни события, ни
судьбы людей не подчинялись ему.
повседневный мирок расширялся до размеров Вселенной - огромной, яркой,
необозримой, сверкающей вечным и нерушимым великолепием. Этот мир
представал перед ним не в сиянии бесчисленных звезд, не в спиральном
пламени галактик, не в тусклом свечении лохматых газовых облаков, не в
блеске мерцавших отраженным светом планет, не в красочных переливах
кометных хвостов. Он видел арфу - гигантскую арфу на фоне сероватого
туманного занавеса, как будто оттенявшего нейтральным цветом яркое и
пестрое переплетение струн.