Чтение 23–й страницы книги ~Люди огня~

Эммануил улыбается.

- Встаньте! Назовите ваши имена!

- Люй Дунбинь, - не вставая с колен, представляется грузный воин и делает земной поклон.

- Хун-сянь, - называет себя бывший соперник Марка. Точнее, соперница. Как я сразу не догадался! Эта хрупкая фигурка и пышные черные волосы, собранные наверх. Тонкие черты лица, Пожалуй, она красива, но жестче и старше, чем бессмертная Хэ Сяньгу, которую мы видели в ресторане.

Земной поклон. Господь наклоняется к ней, берет за руку и помогает подняться. Их окружает сияние, легкое и ровное, как поблекшая молния. Продолжается представление. Бессмертные называют свои имена. А Он так и держит ее за руку, и она стоит рядом с ним. Я подхожу совсем близко и не замечаю, как касаюсь сияющего облака. Меня бьет словно током. Эммануил резко поворачивается.

- Пьетрос! На полшага назад! Я же говорил: "Не прикасайтесь!" Тебе десять раз надо повторять одно и то же? Не прикасайся к нам!

Я отступаю. Она тоже смотрит на меня. Да, она была бы очень красива, если бы не две пары зрачков в раскосых темных глазах, острые кончики ушей и чешуя, сияющая в разрывах полуистлевшего платья.

Вечером двадцать девятого апреля я посетил Пекинскую оперу. Точнее, меня затащил туда Варфоломей.

Давали сразу три пьесы. В первой некие воины сражались в полной темноте. То есть по сюжету в полной темноте, а на самом деле на ярко освещенной сцене. И тем не менее в темноту верилось. Герои с энтузиазмом махали мечами, чудом умудряясь не задеть друг друга. Движения, рассчитанные до миллиметра, четкость и отработанность, как в ушу. Дело кончилось тем, что вошла жена одного из воинов. Жена была в синем и держала в руке свечу. Красную. Оная свеча осветила поле боя, и недоразумение благополучно разрешилось.

Во второй пьесе Небесная дева разбрасывала цветы и при этом пела. Имелось в виду, что таким образом она изгоняла болезнь. Небесная дева была весьма элегантна, одета в белое с голубым и серебряным. На плечах у нее было накинуто широкое полотно длиной метров в десять, окрашенное, как радуга.

Музыка показалась мне несколько резкой. Минут через десять, когда я уже перестал задаваться вопросом об окончании мучений кошки, я нашел, что звучание китайских инструментов напоминает вой волынки под старую шарманку. Пение очень отдаленно похоже на индийское.

Самой любопытной оказалась, пожалуй, третья опера: "Вода заливает гору Цзиньшань". Речь шла о любви девушки-оборотня, змеи Бай Сучжэнь, к юноше Сюйсяню. Влюбленные благополучно поженились. Но тут-то и началось самое интересное. Некоему даосскому монаху Фахаю ни с того ни с сего взбрело в голову непременно расстроить этот брак, и он - что бы вы думали? - заманил Сюйсяня на богомолье на гору Цзиньшань, чтобы навсегда разлучить супругов. Однако Бай Сучжэнь сдаваться не собиралась и позвала на помощь свою сестру Зеленую Змейку.

Зеленая Змейка была почему-то в синем с белым узором. А главная героиня - в белом с синим узором. Наряды прекрасно сочетались друг с другом. У Бай Сучжэнь были длиннющие волосы, всего сантиметров на тридцать не достававшие до пола. Они были заправлены сзади под пояс, так что когда она танцевала, создавалось полное впечатление, что у героини имеется весьма симпатичный черный хвост, причем не на голове, а там, где и положено быть хвосту у всякого млекопитающего.

Итак, две прекрасные принцессы вооружились мечами и пошли освобождать принца. Идея показалась мне интересной, У нас обычно бывает все наоборот. Дамам помогали духи вод в больших количествах, одетые в синее с золотыми рыбами, на головах - красные шлемы, Это очень сочеталось с одеждами предводительниц. И они начали затоплять гору... Правда, я не совсем понял, как они собирались вылавливать после этого Сюйсяня. Ну, да ладно. Это не самое главное.

Даосский монах Фахай тоже был не лыком шит и призвал на помощь небесных воинов. Воины были одеты в желтое с красным. Да, если устроить свалку из синих с золотым и красным и золотых с красным воинов, действительно получится очень красиво...

В общем, оный даос сидел на вершине омываемой волнами горы, поглаживал совершенно белую длинную бороду и натравливал войско на бедных сестричек. Тут появился и главный злодей, по совместительству предводитель небесного войска. Костюм его был черен, как и положено даже в европейском балете, но с накидкой цвета морской волны, а также чем-то красным, желтым и оранжевым. Конечно, такое вопиюще дисгармоничное сочетание цветов не могло иметь места в одежде приличного человека. И началась битва...

Сражались на копьях. Тонких и полосатых, красных с золотом. Небесные воины окружили Зеленую Змейку и бросали в нее копья. Она изящнейшим образом подпрыгивалa и отбивала копья руками и ногами. Воины ловили своё оружие и бросали снова. Над сценой летали красивые полосатые палки, украшенные пушистыми розовыми хвостами, вероятно для лучшей летучести.

Бай Сучжэнь сначала не отставала от сестрицы, но вдруг схватилась за живот и была уведена под руку заботливой Зеленой Змейкой. "Но из-за беременности Бай Сучжэнь не хватило магической силы", - прочитал я в программке, В общем, гору затопить не удалось.

Актеры вышли к публике после спектакля. Локти отставлены, правая рука сжата в кулак, а сверху ее накрывает левая, домиком. Очень легкий поклон,

Мое впечатление от этого действа, представлявшего собой помесь пантомимы и цирка под аккомпанемент странной музыки и почему-то именуемого оперой, было, мягко говоря, смешанным, Как у некоторых моих соотечественников, впервые отведавших сыра с плесенью, Наверное, нужно привыкнуть, и только потом начинаешь ловить кайф.

Я рассказывал о своих впечатлениях Варфоломею, нисколько не приукрашивая реальность.

- Понимаешь, - сказал он. - Дело в том, что черный, желтый и красный цвета у китайцев символизируют добродетели: верность, человеколюбие и пристойность. Так что насчет злодея...

Я заподозрил, что понял пьесу с точностью до наоборот.

ГЛАВА 6

Наступила ночь первого мая. Ночь жертвоприношения. Мерцали бесчисленные факелы. Было слышно, как били в барабан на Башне пяти фениксов, Император направлялся в Храм неба.

Впереди колыхались знамена, сияли золотые драконы и царило над всем Солнце Правды, золотое на голубом. За знаменосцами шли музыканты и танцоры, Медленный ритуальный танец. А прямо передо мной покачивался паланкин Эммануила. Шитая золотом парча занавесок. Драконы, драконы, драконы... Отсветы факелов или пламя, вырывающееся из пасти? Сумеречная фантасмагория.

Сегодня Эммануил должен был принести жертвы на Алтаре неба и по праву стать императором Поднебесной. И я вспомнил, что сегодня Вальпургиева ночь,

Апостолы были здесь же, Впереди шли Варфоломей и Иоанн, рядом со мной - Марк, за нами - Филипп, Матвей, на днях вернувшийся с Тибета, и остальные. В отдельном паланкине, украшенном вышитыми сказочными птицами с разноцветными перьями, несли Марию.

Варфоломей наклонился к паланкину Господа и тихо спросил:

- Господи, вы читали мое письмо?

Занавеску отодвинула тонкая рука с длинными пальцами и чуть желтоватой кожей. Рука Господа. На безымянном пальце сверкнул перстень с красным камнем. Капля крови, пылающий уголь в костре. Я раньше не видел у Господа такого кольца.

- Читал. Варфоломей, ты ни в чем не виноват. Ты ведь это хотел услышать?

- Нет, Господи, виноват. Это ведь я дал ему прорваться к Тебе!

- Варфоломей, послушайся доброго совета: не искушай Господа твоего. Легко писать письма. Ты ведь был уверен в моем запрете, не так ли?

- Я должен был спросить разрешения, как хороший подданный. Это не позерство. К тому же на мне было обвинение.

- Ладно, я отвечу.

Разговор явно для меня не предназначался, но звучал уж больно загадочно. Я тогда не знал, о чем речь, но у меня возникли некоторые предположения, от которых мне стало не по себе. В письме к Эммануилу в общем-то не было ничего странного. Господа совершенно невозможно было поймать перед коронацией, так что письменная просьба представлялась вполне разумной. Но о чем просил Варфоломей?.. Об этом я узнал день спустя и понял, что угадал, несмотря на все безумие моего предположения.

Но пока мы входили в Храм неба. Больше всего он напоминал конусообразную соломенную шляпу местного крестьянина, но с чуть приподнятыми вверх полями. Точнее, три шляпы, поставленные одна на другую, освещенные желтоватой половинкой луны,

Эммануил сошел с паланкина и стал подниматься по ступеням. Он был одет в роскошный лазурный халат с вышитыми на нем солнцем, луной, звездами и драконами.

Мы вошли в Храм, и Алтарь неба вырос перед нами. Круглая, уступчатая, суживающаяся кверху пирамида из трех ярусов. Отсветы факелов на ослепительно белом мраморе как луч закатного солнца на кучевых облаках.

Жрецы в длинных шелковых одеяниях ставили на Алтарь таблички с иероглифами. Вот верховный владыка неба - Шанди, вот духи солнца, Большой Медведицы, пяти планет, двадцати восьми созвездий, духи луны, ветра, дождя, туч и грома. Для китайца табличка с надписью - то же, что для христианина священный образ, если не больше. Табличка духа столь же священна, как и дух.

Перед табличками зажгли свечи и курительные палочки. Стало душно.

Хорошо, что Юань Шикай запретил кровавые жертвоприношения, так что не было жертвенной трапезы, только шелк и нефрит. На длинных столах перед табличками были разложены куски голубого, красного, белого и желтого шелка, нефритовые украшения, шкатулки и статуэтки.

Заиграла музыка, раздалось пение хора. Эммануил медленно взошел на верхнюю часть Алтаря неба, на большую каменную плиту, выше мраморных балюстрад с фениксами и драконами. Но он не преклонил колени перед табличкой Небесного императора, как того требовал обычай. Смолкли голоса и смолкла музыка. В полной тишине Эммануил поднял священный голубой нефрит и вознес его к табличке владыки неба.

- Сегодня, в первый день пятого месяца, я, царствующий Сын Неба и Небесный император Шанди, сошедший с небес и воплотившийся на земле для спасения людей и управления Поднебесной, объявляю начало своего царствования и его девиз: тяньчжи - небесное правление. Мне не о чем просить Небеса и светила, потому что они мне подвластны. Я приношу эту жертву, и я её принимаю!

Эммануил вернул нефрит на место и воздел руки к небу. Жертвоприношения вспыхнули и мгновенно сгорели, не оставив следа. Все это время в храме царило напряженное молчание.

А утром происходила коронация Эммануила. Все было обставлено очень пышно. Еще часов в десять на площади Тяньаньмэнь собрались знаменные войска, даосские бессмертные, свита и музыканты. Апостолы были здесь же. Рядом стоял паланкин Марии. Все ждали Его.

Я не помню, кто заметил в небе черную точку, может быть, Марк? Но уже минут через пятнадцать все разглядели шестерку драконов, спускающихся на площадь. За драконами летело нечто похожее на перевернутый панцирь огромной черепахи, и на нем стоял Эммануил и держал поводья. На Господе были свободные голубые с золотом одежды с очень широкими рукавами, развевающимися по ветру, как золотые крылья.

Драконы приземлились и царапнули мостовую всеми пятью когтями на каждой из тигровых лап, изящно изогнув змеиные чешуйчатые туловища, и черепаший панцирь поплыл за ними в полуметре над землей.

Эммануил кивнул нам и приказал сопровождать его. Мы подошли ближе и встали за странной повозкой. За нами выстроились даосские сяни. На плече у Господа сидела большая птица с разноцветными перьями - желтыми, белыми, красными, синими и черными, пышным хвостом, змеиной шеей и гребнем в виде трезубца на голове. Такими же птицами был расшит наряд и паланкин Марии.

- Феникс, - прокомментировал всезнающий Варфоломей. - Это знак правления великого благоденствия. Во времена Яо фениксы поселились у него во дворе.

Ворота Тяньаньмэнь напоминали мышиные норы в огромной красной стене под тремя башнями с двойными изогнутыми крышами под золотистой черепицей. Три норы посередине и две по бокам.

Процессия протекла под стеной и оказалась в Императорском городе.

Мы шли по вымощенной каменными плитами Императорской дороге между двух рядов почетного караула с разноцветными знаменами и сияющими символами спасения на голубых стягах. Впереди был главный вход Запретного города - Полуденные ворота Умэнь с Башней пяти фениксов под двухъярусной крышей. За воротами Умэнь - большая площадь, окаймленная дворцовыми зданиями. В центре площади - изогнутый, как тело дракона, канал, облицованный белым мрамором. Через канал перекинуты пять чуть горбатых мостов с резными каменными балюстрадами, издали - жемчужные нити, вблизи - тяжелые каменные плиты между низких столбов, увенчанных мраморными луковицами. Мы шли в Тронную палату высшей гармонии, где новый император должен был принимать поздравления.

Эммануил сошел с черепашьего панциря перед широкой каменной лестницей дворца, и парящая повозка медленно опустилась на землю.

В глубине огромного зала Тронной палаты возвышался трон с эмблемой дракона. Трон окружали символические фигуры журавлей и слонов, нефритовые и яшмовые сосуды и золотые курильницы для благовоний. К нему вели пять лестниц с изогнутыми перилами: три - перед нами и по одной слева и справа, а на колоннах и над троном висели таблички с иероглифическими надписями.

Зал уже был полон: мы, даосские бессмертные, личная гвардия Императора, верхушка юйвейбинов (то бишь Вэй Ши со товарищи), высшие чиновники и послы иностранных государств - тех, что еще остались.

Эммануил величественно подошел к трону и стал медленно подниматься по ступеням. Всего пять. Он не успел дойти до последней - раздались выстрелы, и я увидел, как пули прошили голубой с золотом парчовый халат. Но крови не было. Эммануил даже не вздрогнул. Он медленно повернулся и посмотрел в зал. Холодный взгляд стальных глаз, как острие шпаги, как лезвие меча.

Он ничего не сказал, но все опустились на колени. Все, кроме одного человека. Он стоял где-то между юйвейбинами и чиновниками, опустив голову.

Вэй Ши отполз от него подальше прямо на коленях и умоляюще взглянул на Эммануила.

- Тянь-цзы, клянусь, это не наш!

- Я знаю, - тихо сказал Господь. - Кто ты? - обратился он к одиночке.

- Фань Сы, жрец Храма неба, - дерзко ответил тот.

- Фань Сы, - повторил Господь. - Человек, даже не сянь. Чем же я не угодил тебе, жрец Храма неба?

- Ты осквернил Алтарь и оскорбил Верховного владыку Шанди, не преклонив перед ним колени. Ты назвал себя богом!

- Ты еще сомневаешься? - усмехнулся Эммануил. - Что же ты стоишь здесь, слушаясь каждого моего слова, даже не бросив пистолет? Ты же хотел бежать, Что же ты не спасаешься бегством?

Фань Сы не шелохнулся.

- Ну, то-то же, - заключил Эммануил.

- Нет! - воскликнул китаец. - Ты можешь заставить меня говорить и не двигаться с места. И тебе не страшны пули. Но даосские маги могут и не такое. А если ты бог - останови солнце!

Эммануил расхохотался.

- Ты остроумен. А ты понимаешь, что будет, если я остановлю солнце, глупый человек? Взять его! - приказал он гвардейцам.

Господь спустился с трона и вышел на улицу. Все двинулись за ним.

- Смотрите, - сказал он и поднял руку, указывая на солнце. - Я. приказываю земле остановиться. Пусть Фань Сы привяжут к столбу на площади Тяньаньмэнь. И знайте, что вечер не наступит, пока он не попросит у меня прощения и не признает Верховным небесным владыкой Шанди. А пока не наступит вечер, не давать ему ни пить, ни есть.

Я посмотрел на часы, потом на небо. Около двенадцати. Солнце стояло в зените.

Фань Сы увели, а мы вслед за Эммануилом вернулись в Тронную палату. Господь взошел на трон и как ни в чем не бывало продолжил церемонию, даже не потрудившись сменить поврежденный пулями халат.

Поздравления продолжались долго, очень долго. Среди прочих здесь были послы Кореи, Непала и Лаоса - стран, чьи правительства благоразумно решили сразу признать Эммануила, а не ввязываться в безнадежную войну. Все преклоняли колени перед новым императором и приветствовали его, и я заметил, что в этот момент у каждого из них на тыльной стороне ладони появляется черный Символ Спасения.

Так прошло часов пять. Было жарко, душно, и я уже порядком устал.

- Петр, - услышал я шепот Марка. - Посмотри на тени.

- И что?

- Они не двигаются.

- Ерунда! Господь пошутил.

- Почему?

- Потому что мы еще живы.

Марк вопросительно взглянул на меня.

- Марк, я, конечно, не физик, но это задачка для средней школы. Скорость вращения Земли приблизительно 436 метров в секунду для точек, расположенных на Экваторе. Ну, у нас немного меньше. А теперь представь себе ветер со скоростью 436 метров в секунду. Если Земля резко остановится, с нее просто все сдует.

- Да? Ну ладно. Может быть, мне показалось.

После этого церемония продолжалась еще часа три. Полный рабочий день, блин! Когда наконец все закончилось, мы вышли на свежий воздух. Я посмотрел на небо. Солнце стояло в зените. Кстати, огромная толпа, вывалившая из Тронной залы, занималась тем же самым - смотрела на небо.

- Марк, - спросил я. - Сколько на твоих?

- Сколько, сколько! Тут и смотреть нечего! Восемь часов.

Нас окликнул Иоанн.

- Господь назначил нам всем аудиенцию. Завтра в полдень. В Тронной палате сохранения гармонии. Он хочет сделать какое-то объявление только для апостолов и приближенных.

- В полдень? - переспросил я. - Иоанн, как ты на это смотришь? - И я кивнул на небо.

- Без энтузиазма. Не люблю спать при свете.

- Но ты хоть понимаешь, что Землю нельзя остановить плавно и без последствий, словно это личный автомобиль?

- По законам физики нельзя. А ты уверен, что он не властен над законами физики?

- Кто его знает, - вздохнул я. - После той истории с неразорвавшимися бомбами я уже ничему не удивлюсь.

- Ладно, - улыбнулся ангелочек. - До завтра.

- Слушай, - сказал Марк, когда мы остались вдвоем. - А может быть, это массовый гипноз?

- "Это не гипноз, это глинтвейн", - вспомнил я рассказ Матвея в мою первую ночь после освобождения из Московской инквизиционной тюрьмы и вытер пот со лба. От гипноза было весьма жарко.

В этот "вечер", который так и не наступил, я затащил Марка к себе, и мы пили холодное баночное пиво и смотрели телевизор. По ящику вещали обалдевшие журналисты и показывали попеременно на небо и на часы. А также, конечно, авторитетно рассказывали про то, что все сдует, и делали предположения про гипноз. Воистину, ограниченные мысли сходятся!

- Правда, - заметил один из тележурналистов, - мы не располагаем официальным императорским указом об остановке Земли. Известно только, что пока презренный преступник Фань Сы не раскается в своем мерзком злодеянии и не признает Тяньцзы* [В традиционном Китае императоров называли по девизу правления.] Верховным Небесным владыкой, солнце не зайдет.

- Но если у нас не наступит вечер, то это значит, что в Америке не наступит утро, - вслух размышлял я. - Марк! Лови Штаты!

Марк потыкал пальцем в "ленивку". Ничего. Один Китай.

- Дай сюда! Ничего не умеешь!

Я погонял частоты. Ни фига! Как будто вся Земля исчезла. Осталась одна Поднебесная.

Переключились на Шанхай. Все то же самое. Солнце стояло в полуденном зените, а часы показывали полночь. Ещё объявили о том, что потеряна связь со спутниками на орбите. Со всеми. Теперь понятно, куда делась Америка. Я усмехнулся.

Марк с надеждой посмотрел на меня.

- Ты что-нибудь понял?

- Откровенно говоря, ничего. Так, мелочь, - вздохнул я.

Распрощались около часа. Оказывается, я тоже не люблю спать при свете. Несмотря на задернутые шторы, в окно пило полуденное солнце. К тому же становилось все жарче. Я промаялся бессонницей до четырех утра (по часам), встал, с ненавистью взглянул на неподвижное солнце и выпил снотворное. Проспал до одиннадцати. Солнце висело на прежнем месте.

Тронная палата сохранения гармонии была несколько меньше и скромнее той, где Эммануил принимал поздравлении. Господь сидел в тронном кресле, чуть подавшись вперед, опираясь локтем на подлокотник и подперев голову рукой, и исподлобья недобро смотрел на нас. В окна сияло полуденное солнце.

- Ну что, все собрались? - устало спросил он и выпрямился. - Речь пойдет о Варфоломее. Два дня назад я получил от него письмо, в котором он просил меня разрешить ему совершить сэппуку, поскольку в подземном даосском храме он пропустил ко мне Люй Дунбиня, что только благодаря чистой случайности не послужило причиной моей смерти (гм... если бы это было возможно). Итак несмотря на то что многие из вас повели себя тогда значительно хуже, - он выразительно взглянул на нас с Иоанном, - я решил удовлетворить просьбу Варфоломея и разрешаю ему совершить то, что он хочет.

Я заметил, как побледнел наш синолог.

- Но это должно произойти публично и в соответствии с самурайскими традициями, когда мы будем в Японии, - продолжал Господь. - Поскольку я хочу, чтобы апостолы научились настоящей преданности, а японцы увидели, что мои воины обладают не меньшей силой духа, чем самураи.

Варфоломей преклонил колено и склонил голову.

- Можете идти, - сказал Эммануил.

Мы с Марком вышли из зала вслед за Варфоломеем.

- Варфоломей, уезжай! - шепнул я. - Тебя же никто не держит. Ты не арестован.

- Никогда. Я тогда потеряю лицо. Ты понимаешь, что такое потерять лицо? Это значит лишиться всего: чести, положения в обществе, уважения - стать изгоем.

- Да плюнь ты на это лицо! Жизнь дороже. Ты же европеец!

- Европеец? - Варфоломей усмехнулся. - Многие годы я изучал Восток. Писал статьи, защищал диссертации. Теперь мне интересно, смогу ли я жить, как они? Точнее, умереть. Считайте, что я ставлю научный эксперимент на себе. Пойдемте!

- Слушай, - подключился Марк. - Да я тоже чуть не пропустил эту Хун-сянь! У тебя же меч рассыпался! Ты-то тут при чем?

- Это неважно. Господь считает, что при чем - значит, при чем.

- А я тогда вообще должен был себе горло перерезать немедленно и без разговоров, - в отчаянии сказал я.

- Ты не воин, Петр, от тебя этого никто не требует, - Варфоломей улыбнулся. - Как вы думаете, мы скоро попадем в Японию? Месяц? Два?

Я опустил голову.

На душе было хреново. От нечего делать мы с Марком отправились на Тяньаньмэнь. Фань Сы по-прежнему был привязан к столбу под палящим солнцем и выглядел изможденным. Его окружала толпа, настроенная весьма враждебно, даже воинственно. Каждый новый зевака считал своим долгом бросить пленнику какое-нибудь оскорбление и вдоволь поиздеваться над ним, а порой дело не ограничивалось словами: в преступника летели камни, пустые бутылки - все, что попадется под руку. Его бы давно забили насмерть, если бы не охрана, удерживавшая толпу на почтительном расстоянии:

- Все-таки у нас народ милостивее к падшим, - заметил я.

Марк кивнул. Мы были здесь единственными, кто не присоединился к этой общенародной казни.

Повсюду сновали вездесущие журналисты и фотографировали несчастного во всех ракурсах. Вещали свой дежурный бред телевизионщики. Разумеется, все осуждали Фань Сы. "Мерзкий преступник, из-за которого погибнем мы все. Гнусный упрямец, до сих пор не умоляющий Тянь-цзы о прощении, когда давно уже все ясно".

Я поморщился. Марк, похоже, разделял мои чувства.

- Петр, пошли отсюда, тошно.

Мы вернулись в Запретный город и оказались перед Тронной палатой высшей гармонии.

- Зайдем, - предложил Марк. - Я хочу кое-что проверить... Петр! - воскликнул он, когда мы подошли к подножию трона. - Она движется!

- Что?

- Тень. Я вчера точно заметил ее положение. Она переместилась! Так, словно прошел час или около того.

- Посмотри на часы, - угрюмо посоветовал я, но сразу осёкся. Я вспомнил даосское подземелье, в котором несколько дней прошли для нас как несколько часов. - Марк, он не останавливал Землю - он ускорил время!

- Может быть. Не мог же он остановить Землю, как ты сказал, - задумчиво проговорил мой друг и стал медленно подниматься по ступеням трона. Того трона, перед которым местные чиновники били поклоны, даже если на нём никого не было. Я, конечно, не китаец, но все же...

- Марк! Ты куда?

- Нужно еще кое-что посмотреть.

Я плюнул и взбежал по ступеням вслед за Марком.

На деревянной резной ширме, увенчанной драконами, что возвышалась за троном, были видны следы от пуль. Точнее отверстия. Стенку пробило насквозь.

- Ничего себе! - изумился Марк.

- Что здесь удивительного? Бывают же ранения навылет.

- Бывают. Но пули прошли так, будто до этой деревяшки у них на пути вообще ничего не было.