Чтение 23–й страницы книги ~Смилодон~

бал. Дабы без разбору хватать и осматривать с возможным тщанием всех персон,
скрывающихся под маской Скапена. А будут они шуметь, хоть в чем-то
противодействовать, то и силу применять, беспощадно. В общем, господа, их
сиятельство дает нам полный карт-бланш [Неограниченная свобода действий.].

Маркиз вздохнул, отпил вина и принялся раскуривать резную трубку,
мрачным своим видом как бы говоря: ну да, сиятельная сволочь, нам руки
развязал, а свои-то умыл. Хорошо ему слать депеши издалека.

- М-да, - сразу запечалился шевалье, однако не забыл ни про крем, ни
про кофе, ни про крендель. - Судьба, похоже, повернулась к нам задом. Не
божественная Камарго.

Чем-то он сделался похож на обиженного ребенка, у которого забрали
погремушку. А Бурову вспомнился дурацкий анекдот про пятизвездочного генсека,
замышляющего экспедицию на солнце:

- Вы что, за дурака меня принимаете? Не изжаритесь ни хрена. Ночью
полетите.

Неужели дебилизм - это неотъемлемая черта русского руководства?..

- Ну, полно, полно. Не будьте же вы так печальны, - маркиз
ухмыльнулся, с шумом выпустил струйкой дым и по-отечески взглянул на шевалье. -
Ваша божественная Камарго, говорят, подцепила дурную болезнь и теперь приносит
жертвы богу Меркурию [То есть проходит курс лечения ртутью, которая в алхимии
ассоциируется с Меркурием.]. Бросьте, хорошеньких задниц и без нее хватает. Уж
чего-чего, а этого-то добра в Париже... - Хмыкнув, он замолчал, зацепил глазами
Бурова, и в голосе его послышалась издевка. - Ведь верно, князь? Было бы только
желание... - Тут же, не закончив мысли, он отвел глаза, сделался серьезен и
вытащил из-за обшлага бумагу. - Шутки в сторону, господа. Итак, нынче ночью
маскарадные балы будут в Королевской академии музыки, вход бесплатный, в
городской ратуше - входная плата лотерейный билет, и в большой разговорной
комнате монастыря Магдалины, вход туда, естественно, загораживает большая
церковная кружка. Зато обещаны на венецианский манер застолье, музыка,
галантность и веселье. В общем, действуйте, господа, со всей возможной
дерзостью. И не бойтесь ничего, их сиятельство берет все на себя. А с их
возможностями и связями это не пустые слова. Так что можете не думать о
Бастилии, о всяких там мелочах вроде lettre de cachet [Ордер на арест (фр.).].
Главное, чтобы этот Скапен больше не жаловал нас своим вниманием. Убейте его,
господа, открутите ему голову, и все ваши грехи простятся, ибо более
богомерзкого, отвратного и дьявольского создания белый свет еще не видел.
Действуйте же, господа, действуйте, я и отечество полагаемся на вас. С богом.

На него самого, судя по всему, надеяться можно было едва ли. В плане
отечества было неясно.

Ночь безумств и хлопотливый день

Первым делом пошли в народ, то бишь к праздно веселящимся массам в
Королевской академии музыки. Вернее, поехали. С ветерком. Орловские рысаки
неслись стрелой, аглицкие рессоры вызывали восторг, сумрачный Бернар правил
лошадями лучше Фаэтона [Имеется в виду миф о боге Фаэтоне, решившем прокатиться
на солнечной колеснице. Проехался весьма неудачно.]. Долетели, как на крыльях.

Верно говорят, что на халяву и уксус сладок - народу в зале было
невпроворот. Оркестр наяривал бравурный грандфаттер, ядрено пахло потом, в
волнующейся толпе смешались Арлекины, Скарамуши, Коломбины и Пьеро. Скапенов,
черт их раздери, тоже хватало. Маленьких, толстых, длинных, худых - на любой
вкус. Иди-ка, доберись до них в бурлящем, словно море, скопище.

- Да, тут мы не управимся и до утра, - Анри задумчиво воззрился на
толпу, вздохнул и мрачно скрестил на груди руки. - Хорошенькое веселье.

В отличие от графа Чесменского, он-то понимал, что Скапену здесь
делать нечего.

- Конечно, не управимся, - обрадовался Буров. - Их сиятельство ставит
нереальные задачи.

Работать в толпе ему всегда не нравилось - тесно, скученно,
оперативного простора ноль. Да еще в этой чертовой маске, изображающей то ли
Лекаря, то ли Доктора [Комический персонаж, богатый, скупой и падкий на женщин
старикан.]. Того и гляди сунут заточку в печень. А шевалье молоток, понимает,
что к чему. С таким можно дела делать. Вернее, не делать. Вот только Бернар...
То, что он немой, еще ничего не значит - захочет настучать, настучит. Так что
придется потянуть время, вволю полюбоваться на все эти танцы-шманцы-зажиманцы.
Е-е-е, хали-гали. Окна хоть бы открыли французы, что ли, - амбре, как в
казарме. И дамочки, чем веерами-то махать, лучше бы мылись почаще да не
экономили на бельишке. Парижанки называется, неподмывашки шнурованные. А так -
замечательный бал, великолепный. Тепло, светло и мухи не кусают. Издохли от
шмона. А людям хоть бы что, все нипочем, вон как выписывают ногами-то, такие
выделывают кренделя. Красота. И дамочки, кстати, даром что зачуханные, есть
даже очень ничего. Фигуристые. Отмыть такую, отбанить с мылом - и вперед... И
назад... Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя, в чулочках, что тебе я подарил. Я ль
тебя не холил, я ль тебе не шмолил, я ль тебя такую...

Только недолго Буров с шевалье наслаждались звуками музыки и
галантным видом танцующих пар - увы, всему хорошему наступает конец.

- Что это мы, господа, жопами приклеились к стенке? - услышали они
грубый голос, и из толпы вынырнул гигант с маской Арлекина на лице. - Не
нравятся наши танцы? А может, наше общество вам не подходит?

Ростом он был чуть пониже шевалье, но более грузен, шире в кости.
Мощная шея его напоминала столб, сжатые кулаки - пудовые молоты, манера
разговора - бакланский [Баклан - хулиган.] базар. Одет же он был с вызывающей
небрежностью - мятый камзол, доходящий до лодыжек, кожаные, затасканные штаны,
вечность не чищенные сапоги с замшевыми отворотами. Дополняли костюм верзилы
шляпа с кокардой и шейный полуразвязанный платок, напоминавший половую тряпку.
От него за версту несло вином, псиной и далеко идущими неприятностями. А потому
шевалье произнес как можно более миролюбиво:

- А вы не обращайте на нас внимания, приятель, пляшите себе дальше.
Мы скоро уберемся.

- Нет, вы только посмотрите, парижане! Эти чертовы короткоштанники,
эта белая кость, эти кровососы Франции, жирующие за счет тех, кого они называют
чернью, не желают разговаривать!

Верзила, зверея от собственного рыка, потряс кулаком и с силой, так,
что дрогнул вощеный пол, топнул ногой.

- Парижане, они плюют мне в лицо! Мне! Жоржу-Жаку Дантону, человеку,
любящему всем сердцем Францию!

С этими словами он сорвал свою маску и выставил на всеобщее обозрение
лицо, смотреть на которое без особой нужды не хотелось - кривой, будто
сломанный, нос, бесформенный из-за страшного шрама рот, широкие, говорящие о
хитрости скулы, глубокие пятна оспин на угреватой коже. В образе Арлекина он
смотрелся гораздо лучше.

- Как-как? Жорж-Жак Дантон? - сразу заинтересовался Буров, и
радостная, полная блаженства улыбка тронула его губы. - Адвокат-неудачник?

Ну да, похоже, все сходится. Будущий лидер французской революции.
Тот, дай бог памяти, был гигантского роста, отмечен оспой, кастетом и быком
[Дантона в детстве боднул бык, в отрочестве чуть не угробила оспа, а в
юношестве он неудачно подрался.] и славился красноречием, грубостью,
вспыльчивостью и крайней неопрятностью. Многие вздохнули с облегчением, когда
он чихнул в мешок [Революционный жаргон - гильотинирован.]. Так, так, значит,
Дантон. Видать, не врет история-то. Ну вот и свиделись, гад. Теперь не
обижайся, падла. Ничто не остается неотмщенным. Дело в том, что французскую
революцию Буров не любил, а ее вождей в особенности. Давно еще, в училище,
обрел за нее неуд, остался без увольнения, и напрасно ждала его в общаге
фабричная девчонка-проказница. Самая обаятельная и привлекательная... На корню
обломали любовь всякие там Робеспьеры [Максимилиан Робеспьер, деятель Великой
французской революции. Гомосексуалист.], Дантоны, Мараты [Жан-Поль Марат,
деятель Великой французской революции. Развратник, убит своей любовницей
Шарлоттой Корде.] и Мирабо [Габриэль-Оноре Рикетти Мирабо, деятель Великой
французской революции. Граф, распутник, гомосексуалист. Вел чрезвычайно
развратный образ жизни, сидел в одной тюрьме с маркизом де Садом за
безнравственность.]. Хотя сами очень даже того. И с мужиками, и с бабами. В
общем, ладно, урод криворотый, сам напросился. Ответишь теперь за порушенную
любовь.

- Закрой свой рот, ты, грязный, похотливый старикан в коротких
штанах, - верзила засопел, набычился и начал с угрожающим видом придвигаться к
Бурову. - Конечно, тебе не нравится, что я по мере сил помогаю людям [В
качестве адвоката Дантон никак себя не проявил.], пытаюсь одолеть эту вашу
продажную Фемиду. Дешевую шлюху, подмахивающую кровососам, взяточникам,
развратникам, ворам, расхитителям наших денег и растлителям наших детей.
Взгляните, парижане, посмотрите на этого негодяя, не стоящего даже плевка
проститутки! Который заодно со сворой Капетингов обдирает до гроша податное
сословие! Вас, меня, больную, умирающую с голода старуху-поденщицу... А сейчас он
приперся сюда, чтобы испоганить нам сегодняшний праздник. О негодяй! О вор с
продажной душой! Сейчас я сдеру с тебя твои короткие штаны!

Парижан не надо было долго упрашивать - бросив танцы, они собрались в
круг и в предвкушении побоища начали подбадривать верзилу:

- Дай им, Рваный Рот! Покажи, что почем, этим кровососам!

Дантон, от слов перейдя к делу, заревев, бросился на Бурова и
попытался по-пролетарски взять его за грудки. Вошел на дистанцию без активных
атакующих действий. Ну что ж, бывает - обычная ошибка дилетантов и
самоуверенных людей. Мгновение - и, получив коленом в пах, он ошалело замер,
утратил весь апломб и от сокрушительного апперкота в челюсть с грохотом рухнул
на пол. Глаза его закрылись, по щеке, видимо из прокушенного языка, потянулась
струйкой кровь. С его притязаниями на роль пламенного трибуна было временно
покончено - попал Буров хорошо. Да и вообще все было бы прекрасно, если бы не
одно маленькое "но". Мелочь, но, как всегда, приводящая к большим
неприятностям. То ли развязался узел, то ли оборвалась тесьма, но Буров
преобразился, - из похотливого старикана превратился в писаного красавца со
свежевыбритыми скулами, чеканным профилем и яростно горящими глазами. На
радость и изумление дам, с него слетела маска. И тут же, заглушая охи, ахи и