Чтение 23–й страницы книги ~Пересечение Эйнштейна~

подчиняет ее себе. Поэтому ему нужен ты.

- Но как...

- Ни в твоем, ни в моем словаре для этого нет слов. Это все не то,
Чудик, это иное. Все, что происходит в мире иного, имеет сюрреалистические
последствия в настоящем.

Зеленоглазый создает, но это косвенный эффект чего-то еще,
заложенного в нем. Ты улавливаешь и зачинаешь музыку, но это только
дополнительная черта того, кем ты являешься на самом деле.

- К_т_о_ я_?

- Ты... что-то еще... - я спрашивал требовательно, а в его ответе
прозвучала насмешка, - но Кид нуждается в вас обоих, - продолжил Паук. -
Что ты будешь делать, когда настигнешь его?

- Своим ножом я продырявлю весь его живот, я выпущу из него всю
кровь. Я буду гнать его по дну моря. Я... - я запнулся на полуслове.
Судорожно втянув воздух так, что заныли ребра, я прошептал: - Я боюсь.
Паук, я боюсь.

- Почему?

Я заглянул в его прикрытые подергивающимися веками глаза.

- Потому что я не понимал, что я в этом одинок, - я погладил рукоять
мачете, - Если мне и суждено найти Челку, дальше я должен буду идти в
одиночку - без ее любви. Ты не на моей стороне, ты не со мной, - я
почувствовал, как охрип мой голос. Но не от страха - это была грусть,
которая застревает в горле, першит, когда вы вот-вот заплачете. - Если я
найду Челку... я не знаю, что со мной будет... даже если я вновь обрету
ее.

Паук ждал, что я заплачу. Но я не доставил ему такого удовольствия. И
он, выдержав паузу, сказал:

- Тогда я думаю, что пропущу тебя, если ты действительно это знаешь.

Я посмотрел на него.

Он кивком ответил на мой немой вопрос.

- Ты еще кое-кого должен увидеть. Здесь, в Браннинге.

Он встал. В одной руке у него оказался небольшой мешочек. Он потряс
им, и внутри зазвенели монеты. Паук кинул мешочек мне, и я поймал его.

- Кого?

- Голубку.

- Ту, которая нарисована на плакате? Но кто...

- Кто такая Голубка? Голубка - это Елена из Трои, Стар Антим, Марио
Монтез, Джин Харлоу, - он остановился.

- И ты? Иуда и Минос, и Пат Гаррет? Кто ты для нее?

Паук фыркнул от смеха.

- Если Голубка - Джин Харлоу, то я Поль Берн.

- Но почему?

- Ступай, Чудик. Иди.

- Иду, - пролепетал я, - иду, - я был смущен. Тем же, чем и вы. Но не
совсем. Я продолжал внимательно смотреть на Паука. Неожиданно он швырнул
череп. Череп полетел ко мне, на мгновение задержался в воздухе, упал на
пол и разлетелся. Паук засмеялся. Смех был дружественным, без шуршанья
рыбьей чешуи и мушиных крыльев, затмевающего смех Кида, без злой насмешки.
Но этот смех испугал меня до смерти. Я выскочил за дверь. Осколки черепа
хрустели под ногами. Дверь тут же захлопнулась за мной. А в глаза ударил
солнечный свет.

Покинув Крит, отправляйся в святой храм.

Сапфо. Фрагмент

Этим утром я укрылся от небольшого дождя в чайной

вместе с докерами. Желтые облака плыли над Босфором. Нашел

одного человека, который говорит по-французски и двух

других, говорящих по-гречески. Мы говорили о путешествиях

и согревали пальцы о стаканы с чаем. Мы, все четверо,

попутешествовали по земному шару. Радио над камином

перемежало повторяющиеся турецкие мелодии с Азнавуром и

Битлами. Чудик начинает последний этап своего путешествия.

Я не могу последовать за ним. Когда дождь прекратился, я

прошел по прибрежному рыбному базару; жабры у серебристых

рыбок были вырваны, и казалось, что каждая голова увенчана

кровавым цветком. Улица с деревянными домами поворачивала

в город вверх по холму. Здесь недавно бушевал огонь.

Несколько домов фактически сгорели дотла, но высокие

сверкающие обугленные плиты нависали над булыжной

мостовой, где в грязи играли апельсиновой кожурой дети. Я

наблюдал, как несколько ребят гнались за рыжеволосым

мальчиком. Его лицо было мокрым, споткнувшись, он упал в

грязь, потом побежал впереди меня. Каблуки его башмаков

были стоптаны. Возможно, сопереживая этому мальчику, я

изменю цвет волос Кида Смерти, с черного на рыжий. Прошел

вдоль стены дворца, топча и расшвыривая серые листья по

мостовой. Я остановился на Султанахмет Джамми. Голубые

узоры поднимались по куполу передо мной. Это действительно

успокаивало. Через неделю еще один день рождения, я снова

смогу начать скрупулезный процесс накладывания другого

слоя словесной вязи на вновь ободранный скелет романа.

Камни были холодны под моими босыми ногами. узоры

продолжали подыматься, увлекая глаза вверх и по другую

сторону купола. Снаружи я обулся и пошел по двору. На

втором этаже старой чайханы я сел в углу, подальше от

плиты и попытался подвести своих героев к концу романа.

Скоро я начну снова. Чтобы окончания были полезными, они

должны быть незавершенными.

Дневник автора. Стамбул, март 1966 г.

Каковы ваши достижения? Осмелитесь ли вы жить на

Востоке, где живем мы? Боитесь ли вы солнца? Если вы

услышите, что новая фиалка прокладывает себе путь,

расталкивая богов, будете ли вы решительны?

Эмили Дикинсон. Письмо К.С.Тернеру

"_Ж_е_м_ч_у_ж_и_н_а_" поразила меня. Миллион людей - это слишком
много для вылезшего из трущоб. Но горожане все таки более централизованы.
В этот бурный вечер в конце улицы я увидел эмблему "Жемчужины". Я заглянул
в кошелек. Пауку все же нужно было дать мне денег побольше.

Черные двери плавились в темно-красных лучах заходящего солнца. Я
пошел вверх по ступеням лестницы, освещенной оранжевыми огнями. В воздухе
витали ароматы. Было шумно. Я крепко сжимал мачете. Посетители совершенно
истоптали ворс ковра своими бесчисленными ногами. На левой стене кто-то
изобразил натюрморт: фрукты, перья, всякая посуда на фоне мятой кожи.
Голоса, да. Но там, где звук становиться музыкой, там была тишина.

- Ло? - спросила собака, сидевшая наверху лестницы.

Я был сбит с толку.

- Ло Чудик, - ответил я и улыбнулся собаке. Но ее морда осталась
холодной.

И на балконе, где веселилась Ее компания, встала Она, наклонилась и
спросила:

- Кто ты? - и ее слова рассыпались смехом.

Она была прекрасна. На ней было серебристое платье с глубоким
вырезом, из которого выглядывали маленькие прелестные грудки. Ее рот,
казалось, был создан для того, чтобы смеяться. Волосы, густые и блестящие,
как у Маленького Джона. Оказалось, что она обращается ко мне:

- Да-да. Ты, глупенький. Кто ты?

Я забыл, что когда к вам обращаются, нужно отвечать. Если бы к вам
обратилась такая красавица, вы тоже не сразу бы ответили.

Собака кашлянула и объявила:

- Это... Ло Чудик.

Все в зале притихли. В наступившей тишине я понял, как здесь было
шумно. Шепот, смех, разговоры, стук ног по полу, скрип стульев - мне
захотелось, чтобы шум возобновился. В дверном проеме, где две змеи
обвивали рукоятку двери, я увидел знакомую жирную фигуру Пистолета. Он
увидел меня, затаил дыхание и прислонился к косяку.

Потом Голубка сказала:

- Ну, ты вовремя, Ло Чудик. Думаю, ты никогда здесь не был. Пистолет,
принеси стул.

Я удивился. Пистолет был поражен. Не сразу справившись с в очередной
раз отвисшей челюстью, он все-таки принес стул.

Я направился к Голубке, пробираясь между столов, цветов, свечей и
наполненных бокалов; мимо мужчины с собакой на золотой цепочке, женщины с
украшенными драгоценными камнями веками и грудью, чуть-чуть прикрытой
сеткой из серебряной и латунной проволоки. Все они обернулись посмотреть,
как я иду.

Я остановился у лестницы, ведущей на балкон Голубки. Она стояла,
прислонившись к перилам балкона, и протягивала мне руку.

- Ты друг Паука, - сказала она, улыбаясь. Когда она заговаривает с
вами, вы чувствуете себя великолепно. - Пистолет, - она оглянулась; ее
платье сверкало и переливалось. - Поставь стул возле меня.

Пистолет тут же выполнил ее требование, и мы сели.