Чтение 23–й страницы книги ~Темный замысел~

на носу, отталкиваясь шестами и веслами от берега. Целыми днями, от зари
до заката, из сотен глоток неслось: "Взяли! Раз, два, три! Взяли!"

Каждый рывок передвигал тяжеленный плот лишь на десятую часть дюйма.
Корма скользила по камням, и набегавшие волны иногда выталкивали огромную
махину обратно на берег, сводя на нет труд долгих часов.

К вечеру третьего дня плот удалось сдвинуть на пару ярдов. С такой
скоростью, прикинул Бартон, им удастся освободиться лишь дней через семь.

Тем временем ганопо тоже не сидели без дела. Они не смогли выпросить
у предводителя вавилонян ни одной лодки взамен разбитых, и послали на
правый берег четырех хороших пловцов. Те объяснили ситуацию соседям и
вернулись с целой флотилией из двадцати лодок, набитых воинами.
Высадившись на берег, их вождь осмотрел место катастрофы и уселся
совещаться с ганопо. Бартон и Монат приняли участие во встрече.

Разговоров было много: жалобы ганопо, множество советов соседей и
речь Бартона. Он рассказал о большом складе продуктов и товаров на плоту
(не упомянув, конечно, о свободных цилиндрах). Возможно, стоит предложить
вавилонянам помощь - если они поделятся частью своих запасов? Вождь
соседей решил, что это неплохая мысль и отправился на переговоры с
Мафусаилом. Тот был с ним весьма вежлив, но от помощи отказался.
Парламентер вернулся на остров в большом разочаровании.

- У этих крючконосых никакого соображения, - заявил он. - Неужели они
не понимают, что мы можем все у них отобрать, ничего не дав взамен? Они
разбили судно чужестранцев, которое строилось целый год. Они виноваты в
смерти члена их команды. Из-за них чужестранцы потеряли свои цилиндры! А
если у человека нет кормушки, он умрет! Что они предлагают в уплату? Да
ничего! Они издеваются и над ганопо, и над чужестранцами. Они - злые люди
и должны быть наказаны.

- Хитрец! Ни слова о ценностях, которые его воины могут там
раздобыть, - пробормотал Бартон по-английски Монату.

- Что ты сказал? - насторожился вождь.

- Я говорю моему другу, человеку со звезды, что ты обладаешь большой
мудростью и понимаешь, где правда и где ложь. Поэтому все, что ты
совершишь с крючконосыми, - правильно и справедливо, и на тебя снизойдет
благоволение великого духа.

- Как много можно сказать на твоем языке несколькими словами!

- Язык моего народа - язык правды.

"Да простит мне Бог это преувеличение", - добавил про себя Бартон.

Вождь не раскрыл своих планов, но было очевидно, что задуманный набег
может состояться буквально в эту же ночь.

Бартон собрал свою команду в хижине.

- Не унывайте - я надеюсь, мы раздобудем чаши и не превратимся в
нищих. Но надо не зевать и провернуть операцию сегодня же ночью. Логу,
Пит, Алиса, вы можете двигаться? Нам будут нужны все силы.

Трое раненых ответили, что идти смогут, но бежать - вряд ли.

- Прекрасно. Значит, возражений нет, и мы принимаемся за дело. На
этот раз мы возьмем свое!

Вечером они с отвращением поужинали рыбой и хлебом, со страхом
представляя, что впереди их ждут многие месяцы - или годы - полуголодного
существования. Правда, добряки-ганопо снабдили их сигаретами и вином из
лишайника.

Перед тем, как забраться в хижину, Бартон прошел по берегу.
Вавилоняне уже спали в своих жилищах, десятка два еще болтались на плоту.
Трехдневная тяжкая работа совершенно измотала их, и вскоре все разошлись,
спеша погрузиться в сон. Лишь несколько часовых расхаживали по палубе,
зажигая сосновые факелы, смоченные рыбьим жиром.

Большая часть стражников собралась на носу - видимо, Мафусаил
опасался, что люди Бартона заберутся на борт и похитят его добро.
Маленькие темнокожие люди зорко следили за его прогулкой. На свое
приветствие он не получил ответа.

Разведав обстановку, Бартон повернул к хижине. По пути он увидел
вождя ганопо, сидевшего у костра с трубкой в зубах. Он присел рядом с
индейцем.

- Думаю, что нынче ночью люди на плоту будут немало удивлены.

Вождь пыхнул трубочкой.

- Что ты имеешь в виду?

- Возможно, вождь народа с северного берега совершит набег на плот.
Ты что-нибудь слышал об этом?

- Ни слова. Великий вождь шааванвааков не доверился мне. Но я не
удивлюсь, если он и его воины не простят обид и оскорблений, нанесенных
крючконосыми народу ганопо, находящемуся под их защитой.

- А как ты думаешь, когда они начнут атаку?

- В прежние дни, когда шааванвааки воевали с народом на южном берегу
Реки, они переплывали ее перед рассветом - в час густого тумана их
приближение было трудно заметить. Вскоре после высадки поднималось солнце
и воины видели, куда нанести удар.

- Так я и думал, - кивнул Бартон. - Но вот что меня удивляет.
Перебраться через Реку на другой берег нетрудно, а вот найти в тумане
небольшой островок - задача не из легких. Хотя утес на нем очень высокий,
ночью его можно не разглядеть.

Вождь вытряхнул уголек из трубки.

- Меня это не касается.

- На стрелке есть бухточка, обращенная к северному берегу, которая
может прикрыть нападающих от людей с плота. Им не будет виден и костер, но
его легко разглядеть даже в тумане с северного берега. Не для этого ли
костра ганопо целый день носили в бухту бамбук и хворост?

Вождь усмехнулся.

- Ты любопытен, как дикая кошка, и зорок, как ястреб, но я обещал
вождю шааванвааков не проронить ни слова.

Бартон прикусил язык.

- Понимаю. Не знаю, вождь, увидимся ли мы еще, но я благодарю тебя за
гостеприимство.

- Увидимся, - не здесь, так в другом мире.

Бартон долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок, пока сон не
сморил его. Он очнулся лишь когда Монат начал расталкивать его. Протирая
глаза, Бартон поднялся. На планете Моната смена суток тоже занимала
двадцать четыре часа, и Бартон полностью доверял его биологическому
хронометру.

Остальные уже поднялись. Они тихо переговаривались и пили кофе.
Темно-коричневые кристаллы, подарок островитян, мгновенно вскипали и
растворялись в воде. Обсудив еще раз все детали похода, путники вышли
наружу. Их хижина стояла высоко, и сквозь дымку тумана, им был виден
слабый огонек, мерцавший на стрелке. Шааванвааки тоже смогут разглядеть
его тусклый отблеск. Это все, что им было нужно от ганопо.

У Бартона и Фригейта были кремневые ножи, Казз держал в руках
дубинку, вырезанную из сосновой ветви; остальные шли без оружия.

Вскоре они достигли края плота. До стражей с факелами оставалось
ярдов пятнадцать, и нападающие поползли вдоль борта, уверенные, что
заметить их невозможно.

Миновав часовых, Бартон поднялся на плот; остальные скользили за ним,
словно тени в тумане. Наконец, он увидел стены и острую крышу склада -
оттуда неслись громкие голоса и шаги стражи. Касаясь рукой стены, он
обогнул строение сзади и остановился, доставая из-под одежды свернутую
веревку, выпрошенную им у вождя (тот даже не поинтересовался, зачем она
ему понадобилась). Веревки были также у Моната и Фригейта. Бартон связал
их вместе и, протянув Алисе один конец, вместе с Монатом, Фригейтом, Логу,
Бест и Каззом пошел дальше; он помнил, что как раз за складом лежали
лодки.

В полном молчании они спустили на воду большое каноэ. Поднять лодку,
выдолбленную из светлой сосны и обтянутую рыбьей кожей, было по силам лишь
десятку человек, но они сумели справиться. Затем мужчины повернули
обратно, оставив в каноэ Логу и Бест.

Держась за веревку, все четверо вернулись к складу. Казз проворчал:

- Тут еще кого-то принесло!

Они увидели пылающие факелы.

- Смена караула, - шепнул Бартон.

Они юркнули за угол, выжидая, когда пройдут часовые.

Бартон взглянул вверх: туман рассеивается или ему показалось? Они
выжидали, стоя на холодном ветру, но обливаясь потом от напряжения.
Стражники обменялись несколькими фразами, кто-то из них отпустил шутку,
раздался смех, и они разошлись. По движению факелов было ясно, что двое
направились к носу, а двое повернули к корме.

Наблюдавший за ними Бартон шепотом спросил:

- Эти двое, на корме... Казз, берешь на себя одного?

Неандерталец утвердительно буркнул.

Факелы удалялись, потом один из них исчез. Через минуту он показался
уже невдалеке от них, словно один из стражников повернул в их сторону.
Бартон жестом приказал всем спрятаться за постройку.

Это был Казз - его огромные зубы сверкнули бликами пламени. В руке он
держал тяжелое дубовое копье с наконечником из рога меч-рыбы, на ремне
висели сланцевый нож, насаженный на деревянную рукоятку, и кремневый
топор. Он направился к Фригейту и Алисе, протянув свою дубину Монату.

- Надеюсь, ты его не убил? - прошептал тот.

- Смотря какой толщины у него череп, - отозвался Казз. Монат
поморщился. Он испытывал органическое отвращение к любому насилию, хотя в
минуты опасности оказывался настоящим бойцом.