Комменсалии Оргорейн". Таким образом, все население страны -- ее комменсалы.
Именно в отсутствии различий между общим и специальным значениями этого
слова, в использовании его как для обозначения целого, так и части, как
правящей верхушки, так и отдельных граждан государства, в этой его
неопределенности и кроется самая суть этого понятия.
подтверждена, и в Часу Четвертом я наконец -- впервые с раннего утра --
поел; мне была подана каша из местной пшеницы и ломтики холодного хлебного
яблока. При всем невероятном количестве чиновников Сиувенсин оказался
маленькой простенькой деревушкой, погруженной в глубокую сельскую дремоту.
Дом для приезжих вряд ли соответствовал своему многообещающему названию. В
его столовой помещался всего один стол и пять стульев, даже камина там не
было, а еду приносили из деревенской харчевни. Вторая из имеющихся в Доме
для приезжих комната была отведена под спальню: шесть кроватей, толстый слой
пыли, плесень на стенах. Комната оказалась в полном моем распоряжении. По
всей видимости, все в Сиувенсине сразу же после ужина ложились спать, так
что я тоже улегся и уснул, слушая ту оглушительную сельскую тишину, от
которой с непривычки звенит в ушах. Проспал я примерно час и проснулся от
сдавившего сердце кошмара: в моем сне рвались снаряды, захватчики топтали
чужие земли, кого-то без конца убивали, горели дома и стога в полях(
какой-то темной улице в толпе странных безликих существ, а дома у меня за
спиной взлетают в воздух, и языки пламени пляшут, пожирая обломки, а дети
кричат и плачут от страха.
прямо в чем был и оказался посреди покрытого сухим жнивьем поля. Передо мной
чернела какая-то ограда. Половинка луны дурацкого рыжего цвета и несколько
звезд выглядывали из-под низко, над самой головой, несущихся облаков. Ветер
был пронизывающе ледяным. Рядом со мной возвышался какой-то большой амбар,
наверное зернохранилище, а чуть подальше я увидел разлетающиеся на ветру
снопы искр.
куртки), однако свой неизменный дорожный тючок я прихватил с собой: там была
не только одежда, но и оставшиеся рубины, деньги, документы, мои записи и
ансибль. Тючок этот я использовал как подушку во время своего путешествия.
По всей вероятности, я и во сне цеплялся за него. Я вытащил оттуда башмаки,
штаны, подбитый мехом зимний хайэб и оделся прямо среди холодной темной
тишины деревенского поля. Огоньки Сиувенсина мерцали где-то в километре у
меня за спиной. Потом я потихоньку побрел в поисках дороги и скоро вышел на
нее. По дороге шли люди. Все они, похоже, были беженцы, как, впрочем, и я,
но они по крайней мере знали, куда идут. Я пошел за ними, поскольку не знал,
куда мне податься. От Сиувенсина стоило явно держаться подальше: я
догадался, что на него напали ночью бандиты из кархайдского селения Пасерер
с другого берега реки Эй.
не было. Вдруг на бредущих по дороге людей упал яркий свет от зажженных фар,
и, скорчившись у обочины, мы увидели штук двадцать грузовиков, на полной
скорости мчащихся к Сиувенсину. Раз двадцать вспыхнули и пропали фары,
прошипели шины, и мы снова оказались в тишине и темноте.
попытался пристроиться к той группе людей, с которой шел по дороге, но мне
не повезло; им, впрочем, тоже не повезло, за исключением тех, кто прихватил
с собой документы. Люди без документов -- а я к тому же еще и иностранец без
паспорта! -- были отрезаны от общего стада и на ночь помещены в склад --
просторный каменный полуподвал без окон, с единственной дверью, которая
запиралась снаружи. То и дело дверь отпирали и вводили очередного беженца в
сопровождении местного полицейского, вооруженного акустическим ружьем. При
закрытой двери внутри было совершенно темно -- ни малейшего лучика света. В
столь непроглядной тьме перед глазами обычно начинают вспыхивать снопы искр
и плавать огненные круги. Воздух был холодный и густо пропитанный запахом
пыли и зерна. Ни у кого даже фонарика с собой не было; всех этих людей среди
ночи вышвырнули из собственных постелей; двое из них оказались совершенно
голыми, по дороге люди дали им какие-то одеяла, чтобы прикрыть наготу.
Своего у них не было ничего. Но самое ценное из их имущества, оставшегося
неизвестно где, -- это, разумеется, документы. В Оргорейне лучше остаться
совсем голым, чем лишиться документов.
кто-то шептал два-три слова ближайшему соседу, и снова все смолкало. В этой
оргорейнской темнице не было и намека на то чувство солидарности, какое
бывает обычно у всех заключенных. Никто ни разу не пожаловался.
свинца. Как бандиты!
что их привезли к реке на вездеходе.
протестовали, когда соотечественники заперли их в подвале после того, как их
дома были сожжены, а их самих выстрелы бандитов погнали прочь. Они даже не
пытались понять причину происшедшего. Вскоре тихий говор -- отдельные редкие
фразы на гнусавом языке Орготы, по сравнению с которым кархайдские слова
звучали как камешки, падающие в пустой котел, -- совсем умолк. Люди уснули в
темноте и тишине. Какой-то ребенок немножко поскулил, и ему отвечало гулкое
подвальное эхо.
солнечные лучи ножами ударили мне в глаза, яркие, пугающие. Я, спотыкаясь,
вышел наружу и машинально следовал за остальными, пока не услышал
собственное имя. Я не сразу узнал его, хотя бы потому, что в Оргорейне звук
"л" произносят. Кто-то повторял его снова и снова; наверное, с тех пор, как
открыли дверь.
некто в красном, и я сразу перестал быть жалким беженцем. Меня отсекли от
тех безымянных, вместе с которыми я брел в поисках спасения по темной
дороге, вместе с которыми, утратив документы и перестав, таким образом, быть
личностью, я всю ночь просидел в темном подвале Теперь я вновь обрел свое
имя, меня узнали и признали человеком, я снова существовал как личность Что
ж, существенное облегчение Я с радостью последовал за незнакомым мне
человеком.
расстроены; они всячески старались проявить заботу и даже извинились за
неудобства, причиненные прошлой ночью "Ах, напрасно, напрасно вчера вы
решили заночевать в Сиувенсине! -- все сокрушался какой-то толстый
Инспектор. -- Ах, если бы вы сразу прибыли в Оргорейн, как все!" Они не
понимали, кто я такой и почему мне следует оказывать особое внимание; их
неосведомленность на этот счет была совершенно очевидной, однако и это мне
было безразлично. Господина зовут Дженли Аи, он -- Посланник, с ним следует
обращаться с должным почтением. Что они и делали. Так что к полудню я уже
ехал в автомобиле по дороге в Мишнори; автомобиль был предоставлен в мое
распоряжение Управлением Фермами Комменсалии Восточного Хомсвашома, восьмой
Округ. Я получил новый паспорт и бесплатный пропуск во все Дома для
Приезжих, находящиеся на пути моего следования, а также переданное по
телеграфу приглашение прибыть в резиденцию Комиссара путей сообщения и
портов первого Округа Комменсалии господина Утха Шусгиса.
и работал непрерывно, так что весь день, пока я ехал через бескрайние,
богатые ручьями и засаженные пшеницей поля Восточного Оргорейна (ограды там
отсутствуют, поскольку нет никаких стадных животных), радио не умолкало.
Меня проинформировали о погоде, об урожае, о состоянии дорог; меня
предупредили, чтобы я осторожнее вел машину; мне передали самые
разнообразные новости изо всех тридцати трех Округов, данные о
производительности труда на самых различных предприятиях и грузообороте
морских и речных портов; потом я прослушал несколько монотонных гимнов
Йомеш, потом снова сводку погоды. Все это было очень мило -- во всяком
случае, после бесконечных громогласных заявлений, которых я вдоволь
наслушался в Эренранге Не последовало ни единого упоминания о налете на
Сиувенсин: правительство Орготы явно не было намерено разжигать страсти. В
сводках новостей, которые передавались весьма часто, говорилось лишь, что в
районе восточной границы по-прежнему поддерживается и будет поддерживаться
порядок. Мне это понравилось: информация не содержала никаких провокационных
намеков и носила спокойный, уверенный характер. Качество, которое я всегда
особенно ценил в гетенианцах, -- это уверенность; порядок поддерживается --
и точка... Теперь я был рад, что уехал из Кархайда с его непредсказуемой
политикой, стремящегося к развязыванию войны и руководимого беременным
королем-параноиком и эгоистичным маньяком Регентом. Мне радостно было ехать
вот так, неторопливо, с усыпляющей скоростью сорок километров в час через
обширные, разделенные прямыми межами поля, сплошь засеянные пшеницей, под
ровным серым небом, по направлению к столице Оргорейна, правительство
которого верило в Порядок.
где вечно надо было спрашивать дорогу у прохожих или ехать наугад), которые
предупреждали меня, что машину остановят на таком-то инспекционном пункте,
принадлежащем такому-то Округу Комменсалии; на этих пунктах необходимо было
предъявить Инспектору свое удостоверение личности и зарегистрироваться в
специальном журнале. Мои документы каждый раз вызывали уважение- мне
приветливо махали рукой на прощанье после самой минимальной задержки и
вдобавок вежливо сообщали, как далеко до ближайшего Дома для приезжих, где,
если мне будет угодно, я смогу поесть или переночевать. При скорости сорок
километров в час поездка от Северного Перевала до Мишнори мероприятие
довольно серьезное, так что ночевать в пути мне пришлось дважды. Еда в Домах
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Емилина Ника
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий