Чтение 23–й страницы книги ~Нефритовая страна~

меж шатров. Блейд заметил, что его вымыли, подстригли, нарядили в красивый
камзол и разрешили ехать в одном из фургонов, где располагалась свита Садды.
Позже разведчик ухитрился раздобыть еще одну доску и приделал к фургону
нечто вроде трапа, по которому старик мог легко съезжать на землю или
забираться внутрь.

Бейбер, кстати, весьма озадачил Блейда, заметив:

-- Видишь, как Садда поглядывает на тебя. По-моему, тебе грозят большие
неприятности. У меня была жена, Блейд, которая глядела таким же вот
образом... А я, молодой дурак, не ценил ее любви... и поэтому теперь я
здесь.

Садда любит его? Невероятно! Лучше уж пусть в него влюбится одна из
этих обезьян-трупоедов! Такую любовь всегда можно обратить в свою пользу --
по крайней мере, после похорон.

Четвертый день караван двигался на восток. С невысокого пригорка Блейд
наблюдал за пыльной вереницей скрипучих повозок, тянувшихся по равнине.
Далеко на горизонте змеилась желтая полоска -- Великая стена, и сейчас
караван все больше удалялся от нее. Наверно, патрули катайцев постоянно
следят за ними, а жители ближайших деревень уже оповещены, что Кхад выступил
в поход. Но куда? Опора Мира и Сотрясатель Вселенной не желал ни с кем
делиться своими планами. Оби, говорил он, не советовал ему рассказывать
людям о цели путешествия.

Обоз армии, похожий на огромный странствующий цирк, медленно проходил
перед глазами Блейда; тысячи вооруженных конников, которые могли бы навести
наблюдателя на несколько другие мысли, умчались далеко вперед.

Кхад, восседая на Громобое, возглавлял отряд своих телохранителей с
черепами и длинными конскими хвостами на пиках. Где-то неподалеку мелькала
Садда; она то ехала на своей мохнатой лошадке, то выглядывала из фургона. Ее
рабы и служанки занимали двадцать возов, которые двигались сразу же за
телохранителями Всемогущего. Следом ехали телеги Растума и его людей, еще
дальше -- фургоны воевод рангом помельче, кухни и клетки с рабами.

Блейд подумал, что у придворного шута тоже должен быть свой фургончик.
Вполне логичный вывод; однако такая повозка ему не попадалась, и он не знал,
где ее искать в этой длинной цепи.

За процессией повозок пастухи гнали огромные стада лошадей; разведчик
оценивал их примерно в пять тысяч голов. Стада разбивались на небольшие
табуны, за каждым из которых приглядывали пять-шесть монгов; им помогали
здоровенные и отлично выдрессированные собаки. Псы прекрасно управлялись с
лошадьми, а в случае чего могли послужить и в качестве охраны.

Блейд оглянулся и снова увидел у себя за спиной двух всадников, которые
постоянно следовали за ним. Они старались держаться так, чтобы отрезать
пленнику путь к тонкой желтой полоске, маячившей на горизонте. Он грустно
усмехнулся и потрогал свой золотой ошейник. Вся его свобода сводилась к
тому, что Садда лишь слегка удлинила поводок -- и ничего больше. Он не
станет свободным человеком, пока совсем не избавится от этой золотой
побрякушки. Ему даже не разрешили носить меч и доспехи -- раб должен
оставаться рабом.

Монги стремительно двигались по равнине. Каждое утро и каждый вечер
Блейд с удивлением наблюдал, с какой скоростью и сноровкой они разбивают и
сворачивают лагерь. В походе монги разительно отличались от тех жестоких
праздных дикарей, с которыми он привык иметь дело в постоянном лагере. Люди
стали доброжелательными и щедрыми; каждый старался заняться каким-нибудь
делом, причем работали все -- от глубокого старика до сопливого мальчишки,
едва не выпадающего из своих широченных кожаных штанов.

Несколько первых ночей Садда не звала его в свой фургон, но Блейду и
без того хватило проблем: он присматривал за рабами и служанками госпожи или
беседовал с Бейбером. Растум словно не замечал его. Морфо объявился вновь,
но тоже не спешил вступать в контакт. Очевидно, все ожидали следующей долгой
остановки, чтобы продолжить схватку за власть.

На шестую ночь Садда, наконец, послала за ним. Блейд, у которого имелся
теперь собственный фургон, выкупался, вылил на бороду флакон благовоний и
отправился разыскивать повозку своей хозяйки. Было довольно холодно, и лишь
мерцающие звезды глядели с вышины на привольно раскинувшееся в пустынной
степи стойбище монгов. Правда, горевшие повсюду костры превосходили звезды
по количеству и яркости.

Огромный фургон Садды поражал своей роскошью. Молодой воин помог
разведчику подняться по приставной лесенке и шутливо отсалютовал мечом.
Охранники быстро заметили, что Садда благоволит к новому постельному рабу.
Они, конечно, не перестали презирать Блейда, невольника и, что хуже всего,
игрушку в руках женщины, но относились к нему теперь с большим уважением и
не рисковали грубить в открытую.

Садда ожидала его, раскинувшись на широкой постели; в мерцании свечи ее
натертая маслом кожа блестела, словно старинное золото. Она протянула ему
руки. Монги не были знакомы с поцелуями, но Садда уже привыкла к ним -- если
не сказать больше.

Оторвавшись от губ Блейда, она запустила пальцы в его шелковистую
бороду, густую и красиво подстриженную.

-- Я скучала по тебе, Блейд, -- она дернула его за нос. -- Ну,
разоблачайся и приступай к делу.

Блейд, протомившийся шесть дней, не заставил долго себя упрашивать. Его
первый напор был яростным и внезапным; Садда застонала, потом раздался
долгий протяжный вскрик. Странно, раньше она была молчалива... Он улегся
рядом с ней, и принцесса принялась гладить его лицо и волосы.

-- Я слишком часто думаю о тебе, Блейд. Не понимаю, как это могло
случиться, но власть все меньше привлекает меня. Наверно, когда мы убьем
Кхада, я выйду за тебя замуж... сделаю тебя властелином монгов... Править --
занятие мужчин. -- Несмотря на то, что они были одни, Садда говорила
шепотом.

Блейд подумал, что первым делом приказал бы удавить свою супругу, но
вслух произнес:

-- Ты оказываешь мне большую честь, госпожа, и вряд ли я ее достоин.

Она нахмурилась, потом решила не гневаться и только надула губки.

-- Ты всегда уходишь от ответа, Блейд. Я этого не люблю. И еще -- когда
мы с тобой вдвоем, ты будешь называть меня Саддой. Не госпожой или
принцессой, а просто Саддой. Ты понял?

-- Да, моя... Садда.

-- Тогда поцелуй меня. Мне так нравится, когда ты меня целуешь.

Блейд про себя пожал плечами. Садда всегда казалась ему похожей на
хамелеона -- ее настроение менялось каждую минуту. Теперь она решила, что
влюбилась в него. Ну, что ж, если надо изобразить любовь, он сделал это с
максимальной достоверностью, памятуя о том, что даже в родном измерении
женщины не прощают подобных шуток. Здесь же последствия могли быть просто
катастрофическими.

Он нежно целовал ее; Садда лежала, прикрыв глаза.

-- Сегодня брат поделился, наконец, своим секретом, -- промурлыкала
она. -- Он рассказал мне о повелении Оби.

-- И что же Оби повелел ему? -- спросил Блейд, лаская губами нежное
ушко.

Садда, нахмурив брови, принялась вспоминать:

-- Кхад очень возбужден все эти дни. Он постоянно ходит советоваться с
Оби -- по утрам, до того, как мы выступаем. -- Оби говорит ему: иди на
восток. Иди и иди, пока стена не кончится. Тогда надо обойти стену и
отправиться назад. Оби пообещал, что брат одолеет своих врагов и захватит
святыню Ката.

Здравая мысль, подумал Блейд; в открытом сражении катайцам не устоять
против конницы монгов. Без стены они совершенно беззащитны. Похоже, что Лали
все-таки попадет в клетку с обезьянами.

Он пожал плечами и произнес:

-- Этот идол подсказал твоему брату то, о чем он сам мог бы догадаться.
Ведь Кхад совсем не глупец -- когда он в своем уме, конечно. Почему он не
пытался проделать это раньше?

Она рассмеялась и потянула его к себе.

-- Ты не понимаешь, Блейд. Поход будет очень тяжелым и немногие доживут
до дня, когда мы увидим край стены. Если вообще увидим. Говорят, что желтая
стена бесконечна, потому что ее строили боги.

Потом они снова занимались любовью, и только с первыми лучами солнца,
когда Блейд уже уходил, Садда прошептала ему:

-- Не забывай следить за Растумом. Наше время придет. Безумие вновь
одолеет Кхада; он станет беспечен, будет пить бросс и охотиться за
маленькими детьми. Тогда я устрою празднество в его честь, и мы нанесем
последний удар. А теперь иди.

Со временем Блейд убедился, что Садда совершенно права; дни тянулись за
днями, становилось все холоднее и холоднее, но Кхад без передышки гнал свою
армию вперед. Разведчику выдали тяжелую доху из лошадиной шкуры и
островерхую собачью шапку с наушниками. Теперь все оделись в шкуры и меха.

Стена давно скрылась из вида. Местность начала постепенно повышаться,
оставаясь все такой же пустынной; единственными движущимися предметами были
лишь фургоны кочевников, да струи черного песка, которые хлестали по их
тентам. Ветер никогда не прекращался и приносил с собой все новые порции
черных песчинок. Три дня бушевала чудовищная буря. Блейду, закутавшему лицо
так, что открытыми оставались только глаза, все время приходилось стряхивать
целые горы песка -- монги двигались без остановки, и ему нужно было править
лошадьми. Люди и животные начали умирать. Гибли, в основном женщины и дети,
иногда -- старые воины. Их тела оставляли обезьянам, которые, не отступая ни
на шаг, плелись за повозками. Обезьяны отъелись и осмелели. По ночам они
нападали на табуны и с громким визгом дрались со сторожевыми псами.

К тому времени, когда шторм утих, армия приблизилась к неглубокому
ущелью. Путь их лежал к горам, поблескивающим ледяными вершинами на
горизонте. Выпал снег, и стало совсем холодно. Кхад давно уже не вылезал из
фургона, и Громобой тоскливо тащился следом. Садда звала Блейда к себе
каждую ночь, они занимались любовью, согреваясь под кучей теплых одеял.