в прежние времена, он, случалось, устремлялся на них, как ночная пчела на
цветок укромного дерева, да и во время обратного рейса на "Каракатице" он
дважды видел их во сне. Однако несколько крайне неудачных визитов
прошедшего дня, сперва к кое-каким светским подружкам, потом в самые
завлекательные городские бордели, наглядно продемонстрировали Мышелову,
что вся его мужественность, которая так взыграла в Кварч-Наре и на борту
"Каракатицы", почему-то иссякла, если не считать тех случаев, когда - как
он сперва предположил, а теперь горячо надеялся - дело касалось Хисвет.
Воистину, день нынче выдался злополучный: стоило Мышелову обнять девушку,
как перед ним возникало в воздухе худощавое треугольное лицо дочери
Хисвина, и физиономия его очередной подружки сразу меркла, а от серебряной
стрелки, засевшей в виске, разливалось по всему телу ощущение кромешной
скуки и пресыщенности.
том, что крысы, несмотря на серьезные потери, понесенные ими на борту
"Каракатицы", угрожают Ланкмару. Потери в живой силе пугали крыс гораздо
меньше, чем людей, да и восполняли они их намного быстрее. А к Ланкмару
Мышелов питал привязанность - вроде той, какую питает мужчина к весьма
крупному домашнему животному. Между тем грозящие городу крысы отличались
просто невероятным умом и организованностью - то ли благодаря урокам
Хисвет, то ли по какой-то другой, более глубокой причине. Мышелов живо
представил себе, как никем не замеченная армия черных грызунов ряд за
рядом пересекает площадь Тайных Восторгов и окружает заросли укромных
деревьев.
утратил последние крупицы доверия к нему и что Хисвин и Хисвет после
казалось бы полного поражения сумели вывернуть все наизнанку, и теперь он
должен вернуть свою победу, а с ней и утраченное доверие сюзерена.
он попал в рабство, и только она могла сделать Мышелова прежним -
справедливым, расчетливым и эгоистичным. Кончиками пальцем он притронулся
к маленькой шишке на виске, в которой засела серебряная стрелка. Он мог бы
выдавить ее через кожу за несколько мгновений. Однако Мышелов боялся того,
что может наступить после этого: он мог утратить не только ощущение скуки
и пресыщенности, но и вообще все чувства, а может, даже и жизнь. Кроме
того, ему не хотелось лишаться этого серебряного звена, связывающего его с
Хисвет.
больше, заставил Мышелова поднять взгляд. К нему приближались, держась за
руки, две стройные монахини в черных рясах с длинными рукавами и
затеняющими лицо капюшонами - обычном одеянии служительниц истинных богов
Ланкмара.
Восторгов, способны нарядиться в любое платье, дабы получше разжечь своих
клиентов, как старых, так и новых, и привлечь к себе их интерес: это могли
быть лохмотья девочки-попрошайки, облегающие штаны и короткая курточка
пажа, ожерелья и побрякушки рабыни из Восточных Земель, тонкая кольчуга,
шлем с забралом и узкий меч принца-забияки из тех же краев, шуршащая
зелень дриады, темно-зеленые или бурые водоросли наяды, строгое платье
школьницы и, наконец, расшитое одеяние жрицы любого из многочисленных
ланкмарских богов - люди в городе Черной Тоги почти никогда не обращают
внимания на святотатства по отношению к этим богам, поскольку их
насчитываются целые тысячи, причем одни уходят, другие приходят.
посмела бы ни одна куртизанка, - простая ряса с капюшоном служительниц
истинных богов Ланкмара.
направились к ближайшему укромному дереву. Одна из них раздвинула длинные
шуршащие ветви; широкий черный рукав очень смахивал на крыло летучей мыши.
Другая монахиня проскользнула внутрь. Первая торопливо последовала за ней,
однако ее капюшон на миг откинулся и в фиолетовом мерцании светящейся осы
мелькнуло улыбающееся лицо Фрикс.
приветствует его, - Мышелов вступил в беседку, обе черные фигуры
повернулись к нему и откинули капюшоны. Так же, как и в последний раз на
борту "Каракатицы", темные волосы Фрикс были убраны под серебряную сетку.
Губы девушки еще улыбались, однако взгляд был серьезен и устремлен куда-то
вдаль. Волосы же Хисвет сами по себе представляли белокуро-серебристое
чудо, пухлые губки были соблазнительно надуты, словно она посылала ему
воздушный поцелуй, а веселый взгляд проказливо плясал по его фигуре.
кровь по артериям к самой сердцевине его существа и в единый миг возродила
уснувшую было мужественность - так вызванный волшебством джинн в одно
мгновение возводит высоченную башню.
бросился к Хисвет.
поменялись местами, и в результате Мышелов обнаружил, что обнимает Фрикс и
прижимается щекой к ее щеке, поскольку та в последний миг повернула
голову.
не искренние извинения (сквозь платье стройное тело Фрикс показалось ему
весьма соблазнительным и не лишенным крайне занимательных выпуклостей),
однако в этот миг Хисвет, положив подбородок на плечо служанки и чуть
наклонив в сторону свою крошечную головку, прижалась полуоткрытыми губами
к губам Мышелова, которые немедленно начали подражать движениям хоботка
трудолюбивой пчелы, пьющей нектар.
лишь самые юные и прекрасные из богов.
свежий шрам от Кошачьего Когтя представился Мышелову в виде розовой ленты
с голубыми краями, идущей от изящнейшего носика к гладкому бархатистому
подбородку, прошептала:
Ланкмара, а это само по себе уже невообразимая фамильярность, причем этой
барышней была я - а это интимность просто небывалая. А теперь, воин,
обними покрепче Фрикс, а я тем временем буду услаждать твой взор и лелеять
твое лицо - воистину благороднейшую из частей тела, забрало самой души.
Разумеется, это ниже моего достоинства - ведь не пристало богине чистить и
умащивать маслом сапог простого солдата, однако знай, что делать это я
буду с радостью.
крысиной кожи. Легко скользнув вниз, он едва слышно упал на упругий,
коротко подрезанный дерн, который в тени укромного дерева казался почти
белым.
заметной, но вместе с тем настойчивой укоризной шепнула Хисвет. - Я не
буду ревновать к Фрикс, только пока ты не будешь обращать на нее ни
малейшего внимания.
показалось, что внутри стало светлее, чем снаружи. Быть может, наконец
поднялась ущербная луна. А может, мерцание слетевшихся на нектар огненных
жуков, светящихся ос и ночных пчел сосредоточилось именно здесь. Несколько
насекомых лениво кружили по беседке, вспыхивая и снова угасая, словно
летающие самоцветы.
обращаясь к Хисвет:
богиня чувственности... О сатанинская дева...
уха Мышелова, проходила по ним, словно крошечными грабельками, своими
длинными серебристыми ресницами, возделывая нежный цветок любви,
поднимавшийся все выше и выше. Мышелов хотел было одарить ее ответной
лаской, но Хисвет удержала его губы своими. Нежно проведя языком по зубам
девушки, Мышелов отметил, что два ее передних резца вроде несколько
больше, чем следовало бы, однако в ослеплении страстью это показалось ему
лишь еще одним признаком ее совершенства. Да что там: окажись даже, что
Хисвет обладает какими-то чертами дракона, гигантского белого паука или
крысы, коли на то пошло, - он лишь голубил бы эти черточки все без
разбора. Даже если б над головой у нее вдруг возникло бы членистое и
склизкое белое жало скорпиона, он запечатлел бы на нем любовный поцелуй...
хотя нет, это было бы уже слишком, внезапно решил Мышелов... но с другой
стороны, а почему бы и нет? - тут же подумал он, когда ресницы Хисвет
легонько пощекотали шишечку на правом виске, в которой засела серебряная
стрелка.
казалось, будто он вознесся на девятое, самое верхнее небо, где в неге и
мечтаниях пребывает лишь горстка избранных героев, переживая нестерпимые
восторги и время от времени с ленивым любопытством посматривая вниз, на
богов, которые многими ярусами ниже в поте лица своего следят за птицами
малыми, вдыхают воскуряемый им фимиам и вершат судьбами людей.
следующий миг - а случиться могли вещи крайне неприятные, - если бы, не
вполне удовлетворенный, казалось бы, наивысшим восторгом, он не решился
еще раз ослушаться вполне недвусмысленного приказа Хисвет и не взглянул бы
украдкой на Фрикс. До этого момента он покорно не обращал к ней свое