оценки. Он упрямо продолжал читать прогноз наиболее вероятного будущего
населения лагеря "Хауксбилль". Прогноз был мрачным. Ханн считал, что
положение ухудшается стремительными темпами, что на любом находящемся
здесь более одного-двух лет вскоре начинает сказываться одиночество и
отсутствие корней. Барретт в принципе тоже так считал, хотя и был убежден,
что те, кто помоложе, могут продержаться значительно дольше. Но логика
Ханна была неумолимой, а его оценка перспектив звучала убедительно. "Как
это ему удалось столь хорошо изучить нас за такое короткое время? -
задумался Барретт. - Неужели он такой проницательный? Или мы видны, как на
ладони?"
доставило ему никакого удовольствия.
Барретт, революционер старого покроя, находящийся здесь около двадцати
лет. По сроку пребывания Барретт здесь старейшина. Он принимает
административные решения и, похоже, воздействует на других как
стабилизирующая сила. Некоторые узники просто боготворят его, но я не
убежден, что он может хоть как-то серьезно повлиять на ход событий, если
возникнет экстремальная ситуация вроде кровавой междоусобицы в лагере или
попытки его свергнуть. В слабо скрепленной ткани анархического общества
лагеря "Хауксбилль" Барретт правит главным образом благодаря согласию
своих подданных, а поскольку в лагере нет никакого оружия, у него не будет
настоящей возможности отстоять свое господствующее положение, если такое
согласие исчезнет. Тем не менее, я не вижу каких-либо причин для такого
поворота событий, ибо люди здесь в целом лишены жизненной энергии и
подавлены. Антибарреттовский бунт им не под силу, даже если он станет
необходим.
некоторых других узников есть организаторские способности, без него,
несомненно, здесь бы давным-давно произошли раскол и опасная смута. Однако
Барретт вроде могучего стропила, которое изнутри разъели термиты. С виду
он крепкий, но один хороший толчок развалит его на части. Недавняя травма
ноги, очевидно, подорвала его силы. Другие говорят, что раньше он был
очень энергичен и могуч. Сейчас Барретт едва в состоянии ходить. Однако
мне кажется, что его неприятности обусловлены жизнью лагеря и в гораздо
меньшей степени тем, что он калека. Он лишен обычных человеческих
побуждений слишком много лет. Проявление силы здесь породило у него
иллюзию устойчивости и позволило ему продолжать действовать, но эта сила в
вакууме, и в его психике произошли такие изменения, о которых он даже не
подозревает. Возможно, он уже безнадежен".
острые иглы, впивались в него: "...изнутри разъели термиты", "...в его
психике произошли такие изменения", "...уже безнадежен".
показалось. Ханн записывал то, что видел. Возможно даже, он прав. Барретт
слишком долго жил в изгнании. Никто не осмеливался вызывающе с ним
разговаривать. Неужели силы его угасли? И остальные просто добры к нему?
последнюю страницу заметок. Раздумья Ханна заканчивались такими словами:
"Исходя из этого я рекомендую как можно скорее прекратить функционирование
лагеря "Хауксбилль" в качестве каторги и, возможно, направить его
обитателей на лечение".
лагеря "Хауксбилль" нет освобождения! Это последнее безумное предложение
перечеркивало все ранее написанное. Проницательность Ханна и его глубокое
понимание проблем гроша ломаного не стоили. Человек, который мог написать:
"Я рекомендую как можно скорее прекратить функционирование лагеря
"Хауксбилль" в качестве каторги", совершенно очевидно был безумен.
Скупой и энергичной прозой он высветил все стороны лагерной жизни и
произвел детальный анализ. Но стена толщиной в миллиард лет делала
бессмысленным подобный отчет. Значит, Ханн страдал такой же манией, как
Альтман, Вальдосто и другие. В своем лихорадочном воображении он был
убежден, что может пересылать сообщения туда, наверх, изображая в них
пороки и слабости своих собратьев-узников.
он пробыл в лагере слишком мало времени, чтобы потерять здесь рассудок.
Значит, таким он прибыл из далекого двадцать первого века.
политзаключенных и начали использовать его как приют для умалишенных? О
такой жуткой возможности было даже страшно думать.
самых невероятных его отклонениях посыпятся из Молота. Люди, которые, не
теряя чести и достоинства, преодолевали стрессы длительного заключения,
теперь должны будут жить бок о бок с самыми заурядными сумасшедшими.
который сидел в нескольких метрах от него и внимательно наблюдал за ним.
друг Ханн испытывает нечто вроде эмоционального расстройства. Не думаю,
что это записки здорового человека.
считает себя шпионом. Именно поэтому меня так обеспокоила его писанина.
раз прикоснулся к пачке бумаг в руке Латимера. - Положи их туда, где взял,
Дон. И не давай Ханну ни малейшего повода думать, что ты их читал или
трогал.
что-либо, о чем я обязан знать, - добавил Барретт. - Возможно, этот парень
очень сильно болен. Ему, может быть, понадобится помощь, которую мы сможем
оказать, вернее какую мы только в состоянии оказать.
один, хотя и не обременял себя целомудрием. В какой-то мере он считал себя
виновным в исчезновении Джанет и не хотел подвергать такой же судьбе
какую-нибудь другую девушку.
деятельности еще тогда, когда он и не слышал о ней, и полиция, несомненно,
давно за ней следила. Ее взяли скорее всего потому, что посчитали опасным
дальнейшее ее пребывание на свободе, а не для того, чтобы через нее
подобраться к Барретту. Но он ничего не мог поделать с ощущением, что
подвергает опасности свободу любой девушки, которая свяжет с ним свою
судьбу.
руководителем Нью-Йоркской группы, и это придавало ему какую-то
притягательную силу, которая казалась неотразимой многим девушкам.
Плэйель, ставший теперь еще большим аскетом, чем-то вроде святого,
удалился на роль чистого теоретика. Всю будничную работу организатора
тянул Барретт. Он посылал курьеров, координировал деятельность в соседних
районах, планировал активные действия. И подобно громоотводу,
привлекающему молнии, он привлекал множество ребят обоего пола. Для них он
был знаменитым героем подполья, Старым Революционером. Он становился
легендой. Ему было почти тридцать лет. Поэтому немало девушек прошло через
его квартиру. Иногда он позволял кому-нибудь прожить с ним неделю-две, не
больше, после чего предлагал собирать вещи.
нравлюсь? Разве я не делаю тебя счастливым, Джим?
останешься, за тобой придет полиция. Такое уже случалось раньше. Тебя
заберут, и никто никогда тебя больше не увидит.
от меня уйдешь. Пожалуйста. Для твоей собственной безопасности.
неделя-другая монашеского одиночества, что было полезно для его души, но
как только начинала переполняться корзина для стирки и назревала
необходимость заменить постельное белье, в его квартире появлялась
какая-нибудь другая заинтригованная его личностью девушка и на некоторое
время посвящала себя заботам о его земных нуждах. У Барретта иногда
возникали трудности с памятью, когда нужно было отличить одну из них от
другой. В основном это были длинноногие девчонки, одетые по моде
конформистов соответствующего времени, с открытыми лицами и хорошими
фигурами. Революция, казалось, привлекала самых красивых и нетерпеливых
девушек.
психология полицейского государства, насаждавшаяся канцлером Дантеллом. Он
крепко держал в своих руках руль государственного корабля, но всякий раз,
когда его тюремщики стучали в дверь в полночь, появлялись новые
революционеры. Опасения Джека Бернстейна, что подполье совсем зачахнет в
результате мудрой благожелательности правительства, совершенно не
оправдались. Правительство допускало довольно много ошибок, тоталитарный