Чтение 23–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Он покачал головой, пустил коня вслед за удаляющейся тройкой дозорных.

Мемель пустил коня рядом, завел какой-то пустячьный разговор о способах заточки боевых топоров, чувствовалось, что хочет затронуть какую-то щекотливую тему, но все никак не решится. Чуть позже догнал Кадфаэль, я уловил, что и этот хочет что-то спросить, но лишь посматривает снизу вверх, наконец я сам сказал почти сердито:

- Горько?.. Но не вешаться же?

Он прошептал:

- Город, сэр Ричард... Здесь был целый город! Большой красивый город.

Я ответил мрачно:

- Думаешь это все?.. Город уничтожен?

Он взглянул с недоумением, посмотрел на выжженное пространство, повернулся за поддержкой к Мемелю.

- А вы не видите?

Мемель покачал головой, лицо оставалось невеселым, но во взгляде было что-то вроде мрачной гордости.

- В войне между королем Вилланом Ржавый Меч и союзом королей Аквилонии этот город сожгли полностью, мужчин убили, а женщин продали в рабство. Стены разрушили, через весь город протащили плуг... Впрочем, города уже не было. Если же посмотреть старые хроники Войн за Наследство, то увидим, что после того, как сюда хлынули орды измененных, город разрушили и сожгли, все каменные дома развалили, убили даже собак и кошек... Еще знаем, что однажды пришли неведомые люди с Огненными руками, и сожгли город так, что даже камень превратился в пепел... И что же, так все и осталось?

Кадфаэль все оглядывался на безжизненное, выжженное место.

- Не верится, - вырвалось у него с болью, - не верится, что столько крови и столько мук... Сэр Ричард, как вы считаете, в этой мертвой жути смогут снова поселиться люди?

Я двинул плечами.

- Ты на привале так красиво рассказывал о птице Фениксе... Насчет птицы не знаю, что-то не верится в такую птицу. А вот человек... он и есть тот самый феникс. Город, который сжигают дотла, но оживает вновь, - разве не феникс? Все человечество, что гибло в каждую войну магов, разве не феникс?

Мемель возразил для соблюдения объективности:

- Ну не все же!.. Уцелевали какие-то пастухи в горах, охотники... Еще рудокопы, что зарывались в землю так, что никакая погибель их не находила...

Я объяснил:

- То не человечество. Человечество - это культура, инфраструктура, память обо всем... А пастухи - это скорее яйцо феникса. Феникс ведь рождается дурак дураком, всему учится заново. И каждый следующий не совсем таков, каким был до того, как снес яйцо.

Мемель еще раз оглянулся на уплывающую в туман безобразную язву на теле земли.

- Хотелось бы верить, - вздохнул он, - что когда-то вот так буду ехать по этой тропе и - вдруг! - впереди откроется город! Большой, богатый, веселый, разгульный... И чтоб постоялый двор с большой гостиницей, трактиром, а там чтоб служанки молодые и веселые, упитанные, чтобы было за что ухватить...

Я посмотрел с невольным удивлением, Мемель мало чем отличается от Эбергарда по части выдержанности и предельной корректности в выборе выражений.

- Будет, - заверил я, хотя мне самому почудилось в собственном голосе больше надежды, чем уверенности. - Мы еще там погуляем! Отстроят город, народ набежит...

А что, мелькнуло у меня, ведь и Москва сгорала сколько раз, и Киев выгорал до последнего дома, и захватчики уничтожали всех. Но ведь отстраивали же? Здесь место удобное, вон природа сама выстроила защитную стену, а там при любом правителе выстроят башню, и городские ворота поставят, только между вон тем клифом и глубоким разломом.

Живуч человек. Живуч.

В небе медленно колышутся малиновые волны, гребешки блестят оранжевой пеной, к горизонту все желтое, и река, на берег которой мы вышли, тоже малиновая, словно выше по течению произошла жестокая битва исполинских армий и ручейки пополнили реку горячей кровью.

Эбергард начал высматривать место для лагеря, Дилан указал на приземистую гору, а там на скальном массиве горит зловещим багровым огнем мрачный замок. Скала приподняла крепость на такую высоту, что и десять человек, став друг другу на плечи, не дотянулись бы до первых камней замка. Сам замок не блистал высокими башнями или зубчатой стеной, мне он показался неопрятным окаменевшим стогом, в котором многочисленные мыши прогрызли отверстия для окон.

Смит сказал мрачно:

- Не нравится мне этот замок.

- И мне, - сказал Дилан и виновато умолк.

Мемель долго всматривался, предложил:

- А что, граф, не лучше ли остановиться на ночь здесь в лесу? Замок какой-то уж очень... неприятный.

Эбергард кивнул.

- Да, что-то в нем нехорошее. Разбивайте лагерь.

Сэр Смит закричал ликующе, обнаружив большую поляну, окруженную стеной великанских лип, на полянке десятка два ульев, а дальше под защитой деревьев - небольшой домик.

На порог вышел сухощавый старик, в руках лук со стрелой на тетиве. Брат Кадфаэль выехал вперед и заверил торопливо, что мы мирные люди, едем мимо, хотели бы воспользоваться его гостеприимством, ибо Господь велит помогать путникам; ведь среди странников может оказаться сам Господь, он так часто проверяет жителей Земли...

А до него проверяли точно так же Зевс, подумал я с иронией, Юпитер, Род, Велес, Водан... что вообще-то и понятно, ибо если убивать странников, прервется связь, объединяющая людей в одну породу. И разделятся они, как разошлись от общего папы ослы и лошадки Пржевальского.

Лесник опустил лук, глаза оставались настороженными, но сделал скупой жест в сторону открытой двери.

- Прошу, заходите. Пусть мой очаг будет вашим.

В дом зашли только Эбергард, Кадфаэль и я, остальные расположились снаружи, с другой стороны дома, чтобы от пчел подальше. Правда, с вечера они все в ульях, но на рассвете вылезут злые и голодные...

Мы ели уху из рыбы, наловленной в ближайшем ручье, затем суп с грибами и лесными кореньями, все сдобрено луком и пряными травами, на столе сыр, масло, непременные орехи, как же в лесу без них. Ели с великим удовольствием, соскучились без горячей похлебки. А взамен сэр Смит угостил хозяина вином, я же, несмотря на его вялые протесты, оставил золотую монету. Не как уплату, объяснил, а как память о нашем пребывании.

Кадфаэль выяснил, что пасечнику двести сорок лет, обижается, когда зовут бортником, помнит все со времен детства, тогда еще жил с семьей в городе, но когда жена умерла, восхотел мирной тихой жизни и удалился в лес, оставив взрослым сыновьям все нажитое имущество.

Эбергард слушал молча, а когда мы для ночлега нашли местечко под защитой деревьев, чтобы не стеснять хозяина, сказал негромко:

- И все-таки не понимаю. Это же Конкорд, самый первый хозяин того замка! Не понимаю... Оставить замок, оставить дружину, верных вассалов... и уйти в лес? Чтобы жить так же бездумно, как и его пчелы?

- Может, - сказал я, - это Диоклетиан? Правда, тот не пчел вроде бы...

Мемель поинтересовался учтиво:

- А кто такой Диоклетиан? Отшельник?

- Человек, - ответил я, - решивший... или осознавший, что здоровье ценнее императорской власти. Римский йог! Плюй на все и береги здоровье... Ушел из дворца, начал выращивать экологически чистую капусту, принимать бады, бегать трусцой... К счастью, успел уже подиоклетианить, так что ему можно и капусту на отдыхе, а вот когда существа прямо из яйца из овуса, как сказал бы брат Кадфаэль, начинают беречь здоровье... Этих я бы сразу душил, чтобы породу людскую не портили... Все-таки мы разные!

По их лицам понял, что мало кто что понял из моих слов, но это и хорошо. Когда говоришь непонятно - выглядишь в любом случае умным. Неважно, в самом деле, мудрость изрек или херню спорол.

Глава 11

С утра я объехал на Зайчике вокруг нашего лагеря. Пес сделал круг еще шире, остановился, принюхиваясь. В земле отпечаток широких лап, я тупо всматривался, не понимая, то ли когти оставили глубокие ямочки, то ли копытца.

- Бобик, - сказал я просительно, - а ты как думаешь?.. Все ведь понимаешь! Пора уже просвещать меня... А я научу цитировать Киплинга... В смысле насчет одной крови.

Пес посмотрел на меня с вопросом в умных глазах, подпрыгнул и ринулся в лес. Я вернулся к лагерю, где уже готовили завтрак на всех, леди Ингрид взялась сварить похлебку из оленины, меня встретил густой аромат. Граф Эбергард, не садясь, наблюдал за каждым моим движением.

- Серьезных противников не замечено, - доложил я.

Он поморщился.

- Вы уверены, что можете отличить серьезного от несерьезного? Я, к примеру, нет.

- Я тоже, - согласился я. - Это по моему скромному мнению. ИМХО, если хотите.

Горы за ночь потихоньку приблизились, теперь вижу, насколько древние, уже и не горы, а медленно выветривающиеся исполинские комья глины. Слоистые, каждый слой как будто некий гигантский ребенок накладывал отдельно, дожидаясь, когда предыдущие застынут. Всем нутром я ощутил, что до этого момента я, оказывается, древних гор никогда не видел. В сравнении с этими и Уральские такие же молодые, как и Гималаи, а эти выветриваются и разрушаются дождями сотни миллионов, если не миллиарды лет.

На этих горах, хоть они уже и не горы, а скорее холмы, ничего не растет, как на глине. То ли потому, что ветры и дожди смывают, то ли потому, что эта почва еще с тех времен, когда никакой жизни не существовало, и потому никакие корни не могут получить даже крупицу того, чем живут.

Но Эбергард железной рукой направил отряд мимо, там зелень и кусты, однако дорога все поднимается, воздух по-горному чище и холоднее. Наконец протоптанность заузилась настолько, что едем по одному, а с обеих сторон появились настоящие дубы, а когда кончился дубровник, пошли ясени и клены, что вообще пробовали заступить дорогу. Но когда мы поднялись еще выше, мир потемнел от обилия осин, дорожка превратилась в тропку, что уже не владеет ситуацией, а сама подстраивается даже под желания деревьев: трусливо петляет, угодливо подныривает под тяжелые угрюмые ветви.

Сэр Смит ехал впереди, я услышал его радостный вопль. Тропка снова расширилась, даже превратилась в дорогу за счет того, что в нее влились еще две такие же, а впереди массивный четырехугольный камень размером с охотничью избушку, серый, но с неприятным металлическим блеском. Вообще-то я люблю блеск металла, но когда блестит сам металл, а не рыбья чешуя, перья птицы или вот камень, который должен блестеть... иначе. Брат Кадфаэль пустил мула вскачь, мы видели, как он соскочил на землю и припал к камню.

- Что за... - пробормотал сэр Смит.

Присмотревшись, я различил, что камень покрыт письменами, а когда Зайчик подошел ближе, я сообразил, что знаки совершенно непонятны. Брат Кадфаэль что-то бормотал, суетливо щупал глубоко процарапанные канавки, крутил головой. Я выждал, поинтересовался:

- Что там хоть написано?

- Брат паладин, сие тайна великая есмь!

Я сказал разочарованно:

- Мне показалось, что ты почти читаешь.

- Мне тоже так показалось, - признался брат Кадфаэль. - Братья из монастыря Святого Бенедикта снабдили меня примерным ключом... но все равно смысл ускользает от меня...

Я вздохнул.

- Надо ехать. Кончай лапать, а то сотрешь. Даже самый крепкий гранит стирается, брат.

Он с великой неохотой снова сел на мула, мы тронулись в путь. Кадфаэль оглянулся, вздохнул.

- Кто знает, что за великие тайны там запечатлены...

- Наверное, - согласился я. - Все-таки столько старались, чтобы так много выдолбить значков, и нигде не перепутать...

Он с удивлением посмотрел на меня.

- Брат паладин, вы разве не знали?

- Чего? - спросил я с подозрением.

- Никто не выдалбливал! Это было бы крайне... глупо. К тому же если рука чуть дрогнет или молотком не по зубилу - то значок будет испорчен... или превратится в нечто другое. Нет, брат паладин, это делается проще. Берут ком сырой глины, выравнивают вот так края, а затем пишут все, что нужно. После этого младший из колдунов произносит простейшее заклинание Камня, и вот перед нами уже неразрушимый гранит, что крепче стали, но, в отличие от стали, не поддается времени...

- А-а, - сказал я обалдело, - вот как... Что ж я не подумал о такой простой вещи! Ну да, конечно, тогда да, все ясно. Но в свете такой мудрости не думаю, что на том камне что-то мудрое. Скорее всего то же самое, что и на стенах Ашурбанипала: сколько городов пожег и разорил, сколько тысяч врагов обезглавил, а сколько утопил или увел в плен...

Зайчик тревожно фыркнул, уши задвигались, я чувствовал, как ловит пока неслышимые мне звуки. Легкий холодок пробежал по телу, а на затылке зашевелились волосы. Тревога вошла, как стрела в мягкую глину, но засела, словно в плотном дереве. Я вертел головой, пытаясь определить, где опасность, с какой стороны нападут, но зло в самом воздухе, в скалах, нависающих над дорогой, в камне под ногами, словно те страшные удары, которыми обменивались Великие Маги в минувшую тысячи лет тому войну, нанесли незаживающие раны, и земная плоть стонет от боли и кипит ненавистью, замечая на себе существ, которые так тяжело ее ранили.

Кадфаэль вскрикнул:

- В небе!

В нашу сторону быстро неслись, постепенно снижаясь, огромные птицы с крупными головами на длинных шеях.

Сэр Смит воскликнул:

- Вот как нужен в отряде монах! У них глаза к Господу...

Я схватился за лук, птицы сделали над нами полукруг, я торопливо выпустил несколько стрел. Над головами поднялся дикий крик, кони дрожали и шарахались, впереди на дорогу рухнуло тело крупной ящерицы, наподобие варана, но с широкими и плотными крыльями из серой кожи. Варан хрипел и пытался достать кончик стрелы, что торчит из бока.

Еще два крылатых чудовища грохнулись, ломая придорожные кустарники, а третье обрушилось прямо на головы рыцарей, распугав коней.

Птицы тут же поднялись выше, злобно каркали визгливыми, скрипучими голосами, ходили над нами кругами, но ни одна не решалась опуститься ниже.

Сэр Смит крикнул:

- Хорошо, что тупые!..

- А что бы могли? - спросил Мемель.

- Любой камень с хорошей высоты пробьет любую голову.

Я оглядывался, привстав в стременах, увидел в дальней стене ущелья темные отверстия.

- В укрытие, - крикнул я громко. - Там сумеем спрятаться.

Эбергард спросил раздраженно:

- И дождемся, когда настигнет погоня?

- Я так далеко не заглядываю, - огрызнулся я. - Сэр Смит, Кадфаэль!.. За мной.

Повернув Зайчика, я услышал стук копыт коня Смита и мула Кадфаэля, а чуть погодя - слитный гул скачущего отряда, где и топот, и позвякивание железа доспехов, и шуршание кожаных ремней, сбруи.

Высокая стена загородила солнце и половину неба, а затем надвинулась с грохотом копыт. Впереди сверкающая фигурка Дилана отчаянно размахивала руками у входа в просторную пещеру.

Сэр Смит и Кадфаэль въехали первыми, за ними с нерешительностью рыцари, поглядывая на Эбергарда, но тот смолчал. Я держал лук наготове, выстрелил пару раз, но птицы держались настороже, я отступил наконец к зияющему пролому, взглянул в последний раз на синее небо.

- Зайчик, - сказал я, - давай за всеми.

На меня посматривали с подозрением. Я сам чувствовал себя как на иголках, осмотрел пещеру: огромная, как будто мы на конях въехали в гигантский кафедральный собор, только вместо летающих ангелов на своде смутно проступают в полутьме белые длинные зубы сталактитов.

Смит заговорил, но послышалось хлопанье крыльев, он умолк, а в пещеру влетело крылатое чудовище, обнаружило нас, обрадованно каркнуло, и вскоре влетели остальные.

- Что и требовалось, - процедил я.

Тетива зазвенела в моих руках, я стрелял в первую очередь в тех, кто близко к выходу, чтоб удрать не успели, чудовища закричали, заметались, но высокий свод не достаточно высокий, стрелы достают всех, я сцепил зубы и стрелял в предельном для меня темпе.

Рыцари возбужденно вскрикивали, Эбергард довольно кивал, последняя тварь каркнула и рухнула у самого входа. Дилан пустил коня вскачь, копыта с хрустом растоптали чешуйчатую спину.

- Выходим, - велел я.

Застучали копыта, рыцари смеялись и хлопали друг друга по плечам. Внизу отвратительно хрустели тонкие кости гигантских птицеящеров, яркий свет солнечного дня ударил по глазам, словно мы просидели в темноте годы.

Эбергард поравнялся, я с любопытством ждал, что изволит сказать граф, однако он лишь заметил с холодком:

- На будущее, сэр Легольс, постарайтесь...

- Что именно?

- Не командовать моими людьми, - посоветовал он. - Сейчас вы придумали неплохой трюк... Но если бы птицы за нами не последовали?

Я пожал плечами.

- Подождали бы минут десять и выехали бы наружу. Потеря десяти минут - не такая уж и потеря.

Он подумал, кивнул.

- Да, конечно. Но все-таки у меня больше воинского... и прочего опыта. Не пренебрегайте им.

Передние всадники снова унеслись далеко вперед, бдили, но едва показался в сторонке лес, свернули под защиту широких крон, памятуя наказ, что лучше сделать десяток лишних миль, но одурачить врага, чем выйти лоб в лоб и погибнуть, не выполнив задачи и подставив под удар настоящего сюзерена.

Сэр Смит, очень довольный, заорал песню, двое-трое рыцарей подхватили. Так ехали через лес около часа, но вскоре послышался топот копыт, навстречу несся Дилан:

- Дорога выводит из леса, - крикнул он, запыхавшись, - но... посмотрите сами!

Эбергард первым пришпорил коня, я замешкался, но быстро обогнал, проскочив рядом с узкой тропкой. Двое дозорных внимательно смотрели поверх зарослей кустов. Мы все остаемся в тени, так что доспехи не выдадут нас солнечными зайчиками.

По ту сторону деревьев простирается залитая солнцем ровная долина с невысокой рыжей травой, а с той стороны из-за холмов в нашу сторону двигается отряд всадников. Хотя едут мелкой неторопливой рысью, за ними поднимается облако желтой пыли. В лучах солнца тускло блестят доспехи, обнаженные мечи и металлические бляхи на конской сбруе.

- Уходим, - сказал я, опережая Эбергарда. Спохватился: - Граф Эбергард именно это хотел приказать, но я так стараюсь ему понравиться, так стараюсь, что всегда забегаю вперед...

Мемель буркнул за спиной:

- Сэр Ричард, потому с вами хорошо дерьмо есть. А вот что-то другое делать...

- Отступаем, - коротко сказал Эбергард. - Мне кажется, они двигаются по этой же дороге. Это значит, к погоне за спиной добавились отряды впереди...

Мемель взглянул на меня:

- Сэр Ричард меня приятно удивляет. Сказал "уходим" и не стал оправдываться.

- А зачем оправдываться? - спросил я.

Он кисло усмехнулся.

- Большинство наших рыцарей скажет, что отступать стыдно.

Я фыркнул.

- Отступить - это чаще всего заманить, как говаривал великий Суворов. А я, может быть, вообще кутузовец.

Умело орудуя поводьями, мы заставили коней поторопиться, из глубины леса шагом подъезжали остальные, я увидел испуганные глаза леди Ингрид, Брайан что-то нашептывал ей на ухо, его черные, как маслины, глаза следили за мной неотрывно.

От пастухов близ дороги узнали, что небольшая речка впереди отделяет владения баронства, по земле которого едем, от следующего. А здесь, на самом кордоне, поселилось племя фрэнков, гордое и воинственное, поклоняющееся странному богу с птичьей головой, за что им достается как от южан, так и от христианской церкви. Издавна здесь существовало хрупкое равновесие, вернее, безвластие, потом сюда добрался с сильной дружиной барон Трургорн. Но тревожный для франков период продлился недолго, Трургорн вскоре как-то странно затих, перестал обращать внимание на то, что фрэнки не признают Христа, отложил намерение истребить их всех под корень. И теперь эти люди не знают, что последует дальше, ложатся спать с оружием, что ну это никак не улучшает их нравы и отношение к любым чужакам.

Я привставал на стременах, всматриваясь в шумящую далеко внизу реку и дальний хребет. В воздухе от близости воды веет прохладой, свежестью несет из соседнего леса, только от земли поднимается теплый нечистый воздух. Река в это время мелеет, ее легко перейти вброд, даже видно, где вода отступила совсем недавно, оставив на берегу мокрый песок.

На той стороне по склону густой непролазный лес, даже непонятно, как можно переправляться, тропы не видно, а кони по лесу не ходят, тем более с повозками, кони и повозка - уже цивилизация. Далеко на холме видны домики этих загадочных фрэнков, в отличие от наших бревенчатых, у фрэнков дома из глины, а крыши под соломой, хотя камышей везде предостаточно.

Подъехал сэр Смит, огляделся, все ли видят, что он близок с таинственным сэром Ричардом, что подносит один сюрприз за другим, сказал заговорщицки:

- Я переговорил тут с крестьянами в поле... Ожидают нападения с той стороны. Думаю, нам не стоит попадать между молотом и наковальней.

- Кто, барон нападет?

- Нет, сами фрэнки пошаливают. С тех пор, как барон Трургорн перестал вмешиваться...

Я кивнул, все здесь напоминают, что прежний хозяин баронства, в земли которого вступаем, последние годы перестал интересоваться хозяйством, а занялся, как бы в моем мире сказали, внутренними проблемами. Даже внутренним миром человека. Своим внутренним миром. Значит, ушел либо в буддизм, либо в астрологию, а то и вовсе во что-нибудь обыденное. К примеру, стал читать Библию и находить в ней все новые настрадания Предсказамуса.

- Такие нападения, - согласился я, - еще хуже.

- Больше народа?

- Да это неважно, - сказал я зло. - С погоней все понятно, а вот попасть в эпицентр схватки хуже некуда. Не будешь знать, куда и броситься.

- Что будем делать?

- На всякий случай скажи... нет, передай мой совет Эбергарду, пусть не отпускает дозорных слишком далеко. Сейчас нам лучше держать все силы в кулаке.