Чтение 23–й страницы книги ~Очищение огнем~

все сначала.

- Кого ты жалеешь? Меня или себя?

- Обоих.

- Налей мне еще джина.

Алкоголь пробудил в ней все злое и язвительное. Ее взгляд стал острым как
бритва.

- Послушай, мужчина моей жизни. Ты причинил мне достаточно боли. Теперь
посмотри на меня хорошенько: я посторонняя.

Она встала и положила сигареты в сумочку.

- И для начала, будь добр, ночуй в отеле. Она снова смягчилась:

- Пожалуйста, Серж, - быстро вышла.

Глава 13

Эту ночь и последующие я спал у Феррера в его студии. Мне приходилось
вставать рано, чтобы привести в порядок комнату, прежде чем придет его
ассистент или модель. (Феррер иногда занимался художественной фотографией.)
Мы вместе завтракали и обсуждали тактику. Я надеялся на Марка. Во-первых,
потому что Ким его любила, а во-вторых, потому, что он знал Терезу, и, таким
образом, мог оценить всю ситуацию.

- Ты написал ей? - спрашивал он каждый вечер.

Я пытался.

Но никогда не переписывал свои черновики. Я не знал, что сказать Терезе.
На третий день Марк подал идею: нужно написать Бонафу. Конечно, это было бы
великолепное письмо. Жених, приятный молодой человек из Парижа, через третье
лицо уведомляет о разрыве помолвки - прелестная галиматья. Но я пытался
объяснить Марку, что мое прошлое значило здесь больше, чем мое будущее. Тут
речь шла, скорее, о письме человека, который завершил свой испытательный
срок в монастыре и после должного размышления сообщает настоятелю, что не
имеет призвания к монашеской жизни. Слишком силен зов мира... И еще я
спрашивал тоном моралиста: имеем ли мы право строить свое счастье на
несчастье других? Ким была путеводной нитью во всех моих рассуждениях. Я
думал, что Марк поймет. И Тереза тоже. Написав адрес на конверте, я спросил
себя: "Как ты мог так легко смириться с мыслью о том, что никогда не увидишь
ее?" И я не мог ответить.

- Серджио, ты слишком много думаешь.

- Я даже не несчастен.

- Не волнуйся, это придет!

- Я даже не знаю точно, когда я передумал.

- Скоро узнаешь.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты встал на правильный путь, - сказал он. - Чего тебе еще нужно?

- По-твоему, я был болен?

- Да, ты был болен, но теперь выздоравливаешь. И достаточно быстро.

Так же думала и Ким. Она не хотела, чтобы я возвращался сразу.

Ей нужен был нормальный, совершенно здоровый муж. "Будем надеяться, это
послужит какой-нибудь цели", - сказала она. В отличие от Терезы, она хотела,
чтобы все вещи служили цели. Кроме того, она, похоже, пыталась пробудить во
мне ревность. Это была неглупая идея. По вечерам, когда я снова видел Марка,
у меня преобладала одна мысль: он видел ее, говорил с ней.

...Любой человек мог прикасаться к моей Ким, вдыхать ее аромат - любой,
кроме меня. Я оставался в карантине, готовый обрить голову, посыпать ее
пеплом и на коленях ползти обратно домой. Но это был бессмысленно.

- Ты должен понять, Серджио, у нее еще не прошел шок. Она боится, как бы
ты не передумал, - сказал Марк, наливая мне виски, но я отказался: это был
мой Рамадан, великий пост, период воздержания и покаяния.

Я позвонил Канаве и сообщил, что принимаю его предложение.

- Хорошо, - сказал он, - положись на меня. Буду держать тебя в курсе.

Но я почувствовал, что в его голосе нет прежнего энтузиазма.

Прошло еще два дня. Порой я ощущал огромную и как будто живую пустоту.
Обычно это случалось вечером, возвращалась тихая тоска по Терезе, и пульс
начинал биться быстрее.

Но за ночь машина исправилась, и утром я опять был хорошим солдатом,
готовым к исполнению своего долга. Я видел вещи достаточно ясно. Тлетворная
обитель сумрака, дыма и серного пламени медленно отодвигалась от меня, и с
каждым днем ее пары понемногу рассеивались. Наконец Ким позвонила мне:

- Не поужинать ли нам сегодня вместе?

Это был пароль, закодированное сообщение, которое означало, что моя мука
подошла к концу. Возможно.

- Послушай, - сказала она, - об этом мы больше не говорим, идет?

Она накрыла примирительный ужин со свечами. Кушанья были самыми
изысканными: цыпленок с грибами, суфле, бутылка моего любимого вина. Но все
же это немного напоминало ужин на сцене, где актеры делают вид, будто
наслаждаются картонным цыпленком. Впервые паузы в нашем разговоре казались
напряженными и мучительными. Они вырастали между нами и не давали нам
приблизиться друг к другу. Тогда мы стали строить планы. Мы снимем дом за
городом. Или купим, если новая работа окажется доходной. А что будем делать
в Рождество? Отпуск на Канарских островах! Когда мы встали из-за стола, она
сказала:

- Ты знаешь, я действительно решила родить ребенка. Но я хочу, чтобы ты
тоже этого захотел. Только закажи, кого ты хочешь.

С этими словами она протянула мне руки. В колеблющемся свете свечей
очертания ее тела сладостно округлились. У меня на глазах появились слезы. Я
обнял ее.

- Моя любимая, моя единственная...

- Не надо больше говорить, - мягко попросила она.

- Пожалуйста, прости меня.

- Я тоже не всегда была права.

- Ты всегда была чудесной.

Некоторое время мы молчали. Потом она взглянула на меня, и легкая тень
скользнула по ее лицу.

- Скажи, мы правда покончили с этим?

- Да, - твердо сказал я.

- Потому что второго раза я не перенесу.

- Мы самая неразлучная пара на свете.

- Я так всегда и думала.

- Ты была права.

- Я люблю тебя, Серж.

- Я тоже люблю тебя.

- Мне нужно убрать со стола.

- Ты можешь сделать это позже.

Я поддерживал ее гибкое тело, медленно склонявшееся на подушку. На
следующее утро в 8.30 зазвонил телефон. Я узнал голос Каваны.

- С чего ты вздумал будить людей на рассвете? Ты что, еще не ложился?

- Я лег и сразу встал. Слушай, Серж, есть серьезные затруднения.

Он говорил долго и без перерыва. Лакруа передумал, у Дюгюржа удар или
наоборот. В дело было вовлечено правительство, оппозиция оказала
сопротивление. Короче говоря...

- Короче говоря, все кончено?

- Не совсем, но, похоже, идет к тому.

- Забудь об этом.

- Мне очень жаль.

- О, не беспокойся. Это не имеет значения.

- Хорошо, что я не бросил Берни, - сказал он. - Можешь себе представить,
в каком бы я оказался положении!

Когда я повесил трубку, мне больше было жаль его, чем себя.

- Кто это? - спросила Ким спросонок, когда я вернулся в постель.

- Хорошие новости - остаюсь в газете.

Я растянул свой отпуск еще на три дня и во вторник появился в
издательстве. Возвращение блудного сына. В офисе было новое лицо; высокий,
худощавый человек с бородой. Мне он совсем не понравился. Пожав всем руки, я
хотел увидеться с Берни, но он передал мне через секретаршу, что занят по
горло и, вероятно, поговорит со мной позже, часов в 12. Тогда я решил пока
поговорить с Фернаном о плане следующего номера. Все были очень любезны, но
как будто немного встревожены.

Наконец Берни принял меня.

- Ну как, лучше себя чувствуешь?

- Да, все в порядке. Кризис прошел.

- Рад слышать.

Он сидел в кресле, сложив руки на животе.

- Какие же у тебя планы?

- Возвращаюсь в стойло.

В этот момент зазвонил телефон. Обычно, когда кто-то был в кабинете,
Берни сводил телефонный разговор к минимуму. Но на этот раз он разговаривал
минут десять, строчка за строчкой обсуждая статью о некой стареющей звезде
мюзик-холла, всегда готовой поймать свою утраченную юность в постели.

- Ну посмотри, ради Бога, - кричал он. - Это совсем не то, чего я хочу!

Положив трубку, Берни как будто был удивлен, что я еще сижу перед ним.

- О чем это мы говорили?.. Значит, ты хочешь вернуться? - он задумчиво
посмотрел в окно.

- В принципе это возможно, - заключил он. - Но в настоящий момент...

Я почувствовал, как подо мной задрожал стул. Я сел прямо и схватился за
стол Берни, чтобы не упасть.

- Ты хочешь сказать, что уволил меня?

- Уволил? Ты сам ушел, если мне не изменяет память.

- Но ты не принимал мою отставку всерьез, ты предлагал мне месячный
отпуск, помнишь? Теперь я поправился и вернулся.

- Минутку, Сагар. Ты думаешь, газета сама собой, и ты можешь приходить и
уходить, когда захочешь? Я несу определенную ответственность. Есть босс,
который держит все бразды правления, и есть совет директоров, которые только