Куда же стрелять? Командир батареи не видит целей.
по приказу.
но и игнорировать срок приказа он тоже не мог и рассеянно поглядывал на
руку с лежавшими в ней часами.
шестерке, затем незаметно для глаза переползла ее, и внизу опять
зазуммерил телефон.
путаясь и заикаясь, стал объяснять в трубку отсутствие командира
батальона.
или, может быть, дзот с пулеметом.
опасный, на два склона работает.
очередь.
ясными глазами из-под сбитой набекрень шапки посмотрел вверх на комбата,
ожидая новых его команд.
Репер номер один левее ноль-сорок. Прицел сорок восемь. Первому один
снаряд - зарядить!
поднял на комбата все тот же ожидающий взгляд синих глаз.
попросил дать "десятого".
щелчок клапана. Командир полка со стоном что-то вскричал, но комбат,
упреждая его, вскинул левую руку по направлению к Гутману.
над головой.
мгновением раньше, чем хлопнул выстрел ракетницы, и красиво распустилась в
высоте над чахлым кустарником болота.
первый гаубичный снаряд, распарывая упругий воздух, прошел над головами.
Потом на несколько секунд его ход где-то там замер, будто затерявшись в
небе, но вот почти у самой макушки высоты возле траншеи обвально грохнул
разрыв. Ветер, подхватив облако пыли, быстро понес ее наискось по склону.
до поры опасением на лицах сыпанули с обмежка к болоту. В течение
нескольких секунд комбат видел почти весь свой батальон, за исключением
скрытой пригорком роты Кизевича, затем болотный кустарник быстро поглотил
всех. Первый дружный рывок обнадеживал, теперь бы еще пару таких рывков, и
батальон был бы на склоне. Но комбат знал, что скоро ударят немцы и все
может обернуться иначе.
через их головы, потрескивая и постанывая, шли тяжелые гаубичные снаряды,
которые с мощным глубинным грохотом обрушивались на высоту. Теперь он бил
по траншее - с блиндажом и пулеметом поближе, наверно, было покончено.
Немцы молчали, и Волошин хотел было уже сказать командиру батареи, чтобы
тот сделал паузу - зачем без толку бить по молчащей траншее? Но только он
подумал о том, как с высоты длинно застегал пулемет. Волошин чуть
подвернул окуляры бинокля и увидел за болотом, в самом начале склона,
несколько серых фигурок, с усилием бегущих по склону вверх. Кто-то из них
там упал, поднялся, вперед вырвался один в телогрейке с коротким автоматом
в руках, и Волошин узнал в нем Нагорного. Пока роты под прикрытием артогня
преодолевали болото, Нагорный атаковал траншею.
накрой пулемет!.. И проходы, проходы в спирали...
неслись с высоты над болотом, но засечь его позицию не удавалось. Комбат
до боли вдавливал окуляры бинокля в глазницы, пока не услышал, как сзади
задудукали оба его ДШК, и через траншейку и кустарник на высоту понеслись
дымные, заметные в небе струи крупнокалиберных трасс. Волошин подумал, что
Ярощук видит цель, и устремил взгляд следом за трассами, но заметить, куда
они там вонзались, было невозможно. Дымно-трассирующие очереди мчались по
направлению к высоте и бесследно исчезали на ней.
подоспевшие роты, но рот еще не было видно. Похоже было на то, что
Нагорный поторопился, хотя это было лучше, чем если бы он промедлил -
промедление с атакой сводило на нет всю его затею с отвлекающей вылазкой.
Нагорный ударил вовремя и четырнадцатью своими бойцами прикрыл роты. Даже
если он и не ворвется в траншею, этот его маневр сделает свое дело.
сжавшись, ждал того неизбежного момента, когда Нагорный заляжет, к тому же
наткнувшись на невидимую отсюда, но где-то там растянутую спираль Бруно.
Он и действительно залег, несколько человек упали на серый склон, то ли
укрываясь от пулеметного огня, то ли были убиты. Но тут же, будто по его
желанию, на высоте выросли подряд три пыльных приземистых разрыва,
которые, наверно, не накрыли траншеи, зато землей и пылью отгородили от
нее распластавшихся на склоне бойцов. И взвод поднялся. Несколько человек,
только что показавшихся ему убитыми, вдруг подхватились с земли и
бесстрашно побежали вверх, в еще не осевшую от разрывов пыль, которую
ветер косо гнал с высоты.
наконец огонь и так подсобили Нагорному. Комбата захлестнуло запоздалое
чувство признательности этому беззаветному труженику войны, без лишних
слов, без рисовки, только за истекшие сутки сделавшему для батальона
столько, сколько не сделал никто. А он не нашел времени сказать ему доброе
слово, пошутить в разговоре - все с холодной командирской официальностью,
в приказном порядке. Запоздалое сожаление на минуту шевельнулось в душе
комбата и тут же забылось, вытесненное другими заботами.
телефонисту: - Левее ноль-ноль два, уровень больше ноль-ноль один!..
снайпер. Иванов умел, когда было нужно, вопреки артиллерийской теории
положить три снаряда в одну воронку, в своем деле он тоже был снайпер.
задымленной верхушке заплясали кустистые разрывы мин, между которыми ровно
и мощно крошили траншейный бруствер гаубичные разрывы Иванова. Пологий
склон высоты заволокло дымным туманом, который свежий утренний ветер не
успевал сносить прочь, и рваные клочья пыли косо тянулись в хмурое небо.
Видимость резко ухудшилась, бой громыхал вовсю, все там беспорядочно
ахало, содрогалось, визгом и грохотом наполняя холодный рассветный
простор. Но роты, наверно, уже выходили из болота, и надо было не дать им
промедлить перед решительным броском на склон.
Карандаши - на высоте, меняю НП. Поняли? Меняю НП.
траншее.
заземление, другой сгреб аппарат. Гутман подхватил катушку с наполовину
смотанным кабелем, взглянув на которую комбат с опаской подумал: не
хватит. Этого кабеля до высоты не хватит, как тогда быть? Впрочем, связные
от рот уже взбирались на бруствер, и он крикнул Иванову, продолжавшему
управлять огнем: