Люсию, подливал масла в огонь, восклицая:
прямо сейчас, будто шоколадку к чашечке кофе. Только Он мог быть порукой,
что существование - это не мираж, что злокозненный дух не введет в обман
наши чувства. Однако Всемогущий оставался глух к мольбам - казалось, легче
было растрогать гору, чем Его. Напрасно неистовые фанатики бросались в
кратеры действующих вулканов, чтобы их затем подбросило как можно ближе к
Нему, - ничем Его было не пронять.
утомленный мессами, ораториями и мотетами, преклонит ухо Свое к джазу,
року, рэпу? Вдруг ему захочется свежатинки? Немедленно все поп-группы,
какие только существовали на земном шаре, ревностно включились в общее
дело. Тут началась немыслимая какофония: поскольку во всех дискотеках двери
были распахнуты настежь, чтобы Он не упустил ни единого звука, заснуть в
городах стало просто невозможно. Даже в деревне уже нельзя было укрыться от
шума, проникавшего в самые уединенные домишки. Планета испускала звуковые
волны такой интенсивности, что не выдержала даже Солнечная система; старые
звезды обратились в бегство, и многие из них в ужасе сорвались в Млечный
Путь, словно жемчуг с порванной нитки. Этот гул довел до остервенения наших
меньших братьев, которые и без того осиротели из-за ухода Великого
Хранителя: обезумевшие куры, лягушки, ослы, коровы кудахтали, квакали,
ревели, мычали, задрав головы к небу. Но хуже всего было с собаками: эти
лаяли хором, не обращая внимания на побои, а когда их пристреливали,
отдавали Богу душу с лаем. Хозяева же, одурев от непрестанного тявканья,
начинали, в свою очередь, лаять после гибели любимого пса, и приходилось
надевать на них намордник. Вслед за тем музыкальные инструменты принялись
играть сами по себе, наяривая одну и ту же песню. Владельцы заставляли их
умолкнуть ударами молотка, потом, обливаясь слезами при мысли о горькой
утрате, заказывали новые - порой гигантских размеров.
дней! Неумолчный гвалт переполошил даже мертвых: некоторые покойники,
решив, что пришел день Страшного Суда, восстали из могил, держа в руках
оболочку своей старой кожи, дабы в ней явилось новое тело, обладающее тремя
свойствами вечности - красотой, неуязвимостью и грацией. Их попросили
набраться терпения и вернуться в землю.
опять ответственность на Него? В один прекрасный день молодой английский
виртуоз забрался в обнимку с виолончелью на плато в Альпах на высоте трех
тысяч метров. Там он принялся терзать струны, денно и нощно исполняя сюиты
Баха, пока его не смело в пропасть ураганным ветром. Этот жертвенный порыв
оказался заразительным, и к вершинам началось подлинное паломничество:
каждый стремился обойти другого, вскарабкавшись как можно выше. Оркестры в
полном составе устремлялись к горным пикам, где уже нельзя было
протолкнуться, ибо тысячи и тысячи жаждали пленить своим искусством
Всемогущего Отца. Рокеры в безрукавках, сапогах и шляпах в сопровождении
девиц в мини-юбках или в купальниках для аэробики на каждом шагу
сталкивались с мужчинами во фраках и с женщинами в бальных платьях, в
шелковых перчатках до локтей на прекрасных руках. Несмотря на давнюю
вражду, члены разных музыкальных семейств, равно как и их носильщики,
волочившие на спине тяжелые инструменты, помогали друг другу переходить
вброд через бурные потоки, преодолевать особо крутые склоны. Канатные
дороги были забиты концертантами в смокингах, длинноволосыми гитаристами,
ударниками, жаждущими оглушить Непостижимого и Бесконечного. Их не могли
остановить ни холод, ни страх высоты, ни снежная слепота. Едва добравшись
до гребня, они начинали сотрясать воздух громовыми адажио, оглашая
окрестные долины звуками почти невыносимой громкости. От них не было
спасения даже у подножия гор. И все - мужчины и женщины - с нетерпением
вглядывались в небо, ожидая какого-нибудь знака, облаков или прояснения,
которые показали бы, что Бог слышит.
контрабасы, кларнеты и рояли. На инструментах лопались струны, сами они
трескались или разваливались на куски - но стаи вертолетов ежедневно
поставляли новую партию на смену калекам. Однако с наступлением холодов - а
зима была лютой - началась массовая гекатомба. Первыми испустили дух с
последней руладой самые пожилые из баритонов и престарелые оперные дивы.
Это не устрашило остальных: вместо того чтобы сойти вниз, фанатики крепче
вцепились в скалы, бросая вызов стихиям и льду, упоенные дуэлью с Незримым.
Рок-музыканты отважно лезли на самые высокие пики и, забив нос и вены
кокаином, с восторженными воплями устремлялись под снежные лавины. Им
удавалось извлечь только несколько нот, замерзавших на лету. В этом
грандиозном белом цирке сгинули навсегда все капеллы поп-музыки, джаза,
соула и рэпа; "Роллинг Стоунз", достигшие почтенного семидесятилетнего
возраста, завершили свое последнее мировое турне в инвалидных колясках на
вершине Аннапурны. Едва лишь прозвучал первый аккорд знаменитой
"Satisfaction", как налетевший студеный вихрь обратил их в ледяные статуи.
Каста музыкальной классики также погибла, ни на йоту не поступившись
приличиями и безупречностью манер. Звезды бельканто, клавишных, струнных и
духовых инструментов, отказавшись нацепить на себя анораки, меховые шапки и
рукавицы, так и угасли в своих смокингах и в галстуках бабочкой. Некоторые
исполнители, примерзнув к инструментам, падали вместе с ними на
какую-нибудь кварцевую или известняковую иглу, и их протыкало насквозь под
треск дерева и грохот жести. Все эти музыканты, принявшие совершенную форму
айсбергов, в чьей сверкающей белизне можно было иногда различить руку или
ногу, походили на обломки корабля, разбившегося о скалы высочайших гор
Земли. И в Альпах, и в Андах они словно бы взывали к небу, но небо молчало.
Матери с ужасом смотрели, как их дети, едва получив диплом консерватории,
уходят, зажав гитару или скрипку под мышкой, чтобы принести себя в жертву
Великому и Равнодушному.
лишь легковесность народа-флюгера, который корчился от веры точно так же,
как если бы речь шла о желудочных коликах. Бог не верил больше в Бога - Он
построит мир где-нибудь в другом месте, рискнет бросить кости еще раз. И
Господь растворился в космосе. Ханжи и святоши, со своей стороны, уже
изнемогали от грохота, продолжавшегося целый год. У них опустились руки - в
пренебрежении Отца небесного было что-то оскорбительное. Повсеместно
распространился снобистский взгляд на все, связанное с Богом: мы-де для
Него нехороши, пусть живет Сам по Себе! К тому же резко возросла аллергия
на шум. Неврастеники убивали своих близких из-за звякнувшей ложки, из-за
легкого покашливания. Ловкие торговцы, пользуясь конъюнктурой, стали
продавать безмолвие ломтями. Был принят закон о принудительной тишине. И
мир, переживший невообразимый тарарам, обрел спокойствие. Кто посмел бы
теперь взывать к Богу посредством аккорда или гаммы? Люди говорили шепотом,
птицы щебетали еле слышно, мухи взмахивали крыльями с опаской. Музыкальные
записи транслировались при максимально приглушенном звуке или же в
звуконепроницаемых помещениях. В ночных клубах воцарилась такая же тишина,
как в церкви. Всевышний смылся - тем лучше, обойдемся и без Него. Луи
остался, и это было самое главное.
с новой опасностью, воплощенной в Люсии. Дело было не только в том, что
красивая брюнетка вторглась в суровую вселенную ученого, - это было
столкновение двух планет, можно сказать, двух цивилизаций. Случилось же все
очень просто: каждый раз, когда балерина танцевала на ладони Луи, она
кружила Ему голову и очаровывала Его, и наконец Он попросил ее приходить
ежедневно. Ее ожидало блестящее будущее благодаря Ему, но об этом она
узнает позднее. Люсия не выразила никакого удивления - родня всячески
подталкивала ее продолжать эту связь. От дружбы с Мессией не отказываются.
Кто знает? Возможно, Он поддержит ее, обеспечит работой. У такого карапуза
руки длинные.
нарекла преемником Бога. Ее не смущало, что Он младенец. Сногсшибательный
Минус находился в апогее своей славы, и этого было вполне достаточно. Все
было так ново, так необычно для нее: замок Кремеров, охраняемый, словно
крепость, куда она каждый день отправлялась на такси; высокие решетки из
кованого железа, у которых стояли на посту часовые в парадных мундирах с
вышитым на груди гербом Божественного Дитяти - пустой колыбелью; толпы
обожателей - некоторые пребывали здесь месяцами, - которым лакеи раздавали
еду и напитки; множество слуг, бесшумно сновавших туда и сюда; агенты
спецслужб в слишком узких костюмах с уоки-токи в руках; мажордом,
приезжавший за ней к порталу в небольшом электромобиле и отвозивший ее к
крыльцу по длинной платановой аллее; роскошный золоченый холл, а затем
бесконечные анфилады комнат, до потолка заставленных книгами; последний
зал, размерами чуть поменьше других, где полы были устланы старинными
фолиантами в кожаных переплетах - по ним ступали босыми ногами, ибо у
порога полагалось снимать обувь; двойные двери с электронным устройством,
открывавшиеся автоматически; узкий коридор, где можно было идти только
гуськом; наконец, предохранительный тамбур, а за ним комната Священного
Гнома с наглухо закрытыми ставнями и тяжелыми занавесями на окнах - сюда
она проходила одна, направляясь к стоящей на возвышении в центре кровати с
балдахином, окруженной канделябрами и треножниками для курения благовоний;
и вот перед ней возникала в облаках газовых и муслиновых тканей Мать, эта
глыба жира всего на четыре года старше ее, утопающая в подушках, будто
баржа в тине; рабы обмахивали ее опахалами, разгоняя воздух, ибо в комнате
совершенно нечем было дышать. А внутри этой женщины-мастодонта сидело, как
косточка в мякоти, чудо из чудес - карманный Эйнштейн, Святой Мозжечок.
передавалось в матку с помощью видеосистемы. Ей уже не нужно было
танцевать, она могла просто сидеть напротив огромной самки (рабы удалялись,
когда она входила) и разговаривать - вернее, слушать обращенные к ней
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Суворов Виктор