остался один. Сам себе командир и сам себе товарищ, сам и
разведка, сам и основные силы. Вокруг были мир и покой, но
что-то в груди Чапы напряглось, он явственно слышал
предостерегающий голос, и это был не страх, потому что трусом
Чапа никогда не был; может быть, его мозг воспринял какие-то
еще неведомые науке волны, которые идут от мозга к мозгу, уже
затопили незримым паводком все окружающее пространство, но
проявятся только через два-три дня, проявятся вдруг у всех
сразу, в образе четких черных силуэтов: "ОБХОДЯТ!", "ТАНКИ!",
"ОКРУЖИЛИ!.."
словно раскисли, каждая косточка отделилась от остальных,
плавала, как в киселе, была сама по себе и ныла. Манили
разбросанные по склону стожки. Завалиться сейчас под какой-ни-
будь, ноги разуть... ах разуть ноги да придавить эдак минуток
триста - как идти после этого будет легко да весело! И как
далеко он сможет уйти! - хоть весь маршрут отмеряй сначала...
еще раз оглядел долину, какая она тихая да пригожая, и пошел
на север, где, как он знал, километрах в десяти было большое
стратегическое шоссе. "Уж там-то я встречу наших", - сонно
качал головой Чапа, под "нашими" имея в виду вовсе не
обязательно свой полк, а нечто большее, хотя и неконкретное,
что должно было разорвать одиночество и вернуть Чапу в
привычную, надежную, родную атмосферу Красной Армии.
Первого убитого красноармейца он увидел издалека. Тот сидел
почти на открытом месте, привалясь спиной к кусту бузины;
правда, с шоссе его было не видать. Чапа не сразу понял, что
красноармеец убит. Красноармеец вроде бы отдыхал, и это
поначалу сбило Чапу с толку. Но когда до него осталось метров
двадцать, Чапе что-то не понравилось, хотя он и не сразу дога-
дался, что именно, а потом подошел совсем близко и увидел, что
красноармеец весь в засохшей крови, и по ранам на животе и
груди было ясно, что его добивали в упор и не жалели патронов.
А потом Чапа понял, что его насторожило раньше: вокруг белели
бумажки, вывернутые из карманов красноармейца, и это даже
больше диссонировало с окружающей пастельной зеленью, чем
труп.
неохотой. В двух метрах от красноармейца Чапа присел на
корточки и долго его рассматривал, потом взял за конец ствола
и потянул к себе его винтовку; но то ли рука убитого уже
оцепенела, то ли винтовку что-то удерживало, только легкого
усилия оказалось мало. Чапа потянул сильнее, затем дернул
винтовку. Убитый качнулся так по-живому, что у Чапы сердце
замерло и он сел на землю и даже вспотел. Но винтовка была уже
в его руках. Правда, оказалось, что в ней нет патронов, и
пришлось приблизиться к убитому совсем и осмотреть подсумки;
они были полны, и Чапа по очереди опустошил все, и в конце
этой операции испытывал к этому парню что-то вроде симпатии и
жалости.
открылось поле недавнего боя. Бой был встречный - определил
Чапа, хоть и немного в этом смыслил, - никто даже и окопа
вырыть не успел. Убитые лежали по всему пространству: в черных
воронках, за камнями, просто посреди травы, - ж сразу было
видно, кто бился перед смертью, а кто бежал; эти в большинстве
были с пустыми руками. Но больше всего убитых лежало вдоль
склона насыпи. Это был почти непрерывный валик, вроде ленты,
окаймлявшей шоссе. Видать, они были убиты на самом полотне, а
потом их сгребли в сторону, сбросили, чтоб они не мешали
проезду, как сбросили смятые 76-миллиметровки, и трупы
лошадей, и разбитые повозки, и два немецких танка - один из
них все еще чадил. Еще два танка мертво чернели внизу, на
лужайке, среди маков, но ни одного убитого немца Чапа не
высмотрел. Уже убрали своих, успокоил он себя, и все продолжал
стоять, все смотрел из кустов на эту страшную картину, которую
перечеркивало наискосок сверкающее на солнце шоссе, а по нему
мчались и мчались на восток торжествующие, трубящие моторами
орды веселых молодых убийц.
сдвинул планку прицела, дослал в ствол патрон и приладил
винтовку в развилку куста. Целиться было очень удобно. Чапа
отодвинул ногой коробку с бритвами, чтобы не раздавить ее
случайно при стрельбе, перевел дух и еще раз приладился. Взял
на мушку водителя тупорылого грузовика и повел за ним ствол,
прикидывая, какое понадобится упреждение. Стрелок он был
никудышный, а сейчас промазать было бы тем более обидев.
"Ничего, не первым, так вторым его достану, - подумал Чапа, но
тут же забеспокоился, сколько же раз он успеет выстрелить
прежде, чем его обнаружат. - Раза три успею, - прикинул он, -
а потом они начнут лить из автоматов, придется залечь, ну,
обойму я всю истрачу, а вторую, может, и зарядить не дадут..."
насчет отступления. Очень хлипкие были шансы. Кустарник такой,
что все насквозь видно; рядом гора, да ведь до нее и со
свежими силами в полчаса не добежишь - сердце зайдется, а у
него какие же силы, он уж который час идет не на ногах, а на
нервах, а фашисты - те засиделись, гады, в кузове на лавках,
им размяться охота, загонят как зайца.
он понял, что первый же его выстрел перечеркнет и его
собственную жизнь. Ну, не сразу; ну, минуты через три, через
пять - самое большее... А сколько он врагов успеет убить?
Одного, двух; если очень повезет - убьет троих... Вроде бы
подходяще. Да что там считать, Чапа и на один к одному
согласился бы не колеблясь, если бы за этим что-то большее
стояло, скажем, товарищей прикрыть или спасти кого-то. А так
просто - ты убил да тебя убили - это почему-то не понравилось
Чапе. Что-то в этом было мелковатое, неполноценное; Чапа даже
не знал, как это выразить, слов у него не хватало; что-то в
этом было такое, что лишало его удовлетворения, и смерть сразу
становилась чем-то бессмысленным и трагическим.
коробку с бритвами и, почти не хоронясь, пошел в сторону горы.
обошел его все - неторопливо, методично; подходил к каждому
убитому, смотрел, не уцелел ли кто: очень ему стало
недоставать хоть какой живой души, прямо невмоготу стало, Но
живых не нашлось. Зато он разжился вполне исправным ППШ и
пятью запасными магазинами к нему. Можно было бы еще
раздобыть, если поискать по солдатским торбам, только ведь не
утянешь такой груз. Для коробки с бритвами да для запасных
магазинов Чапа приспособил почти новый вещмешок, осторожно
сняв его с огромного синеглазого помкомвзвода. Вещи убитого он
аккуратно сложил рядом с ним, только НЗ забрал, совсем еще не
тронутый, - уж в этом-то Чапа разбирался, - завернутый в
субботний номер "Правды Украины".
не в упор, а на мало-мальски приличном расстоянии, что такое
ППШ? - так только, треск для наведения паники. А винтовка -
она всегда вещь. Но когда Чапа прошел по чащобе да по
каменистым осыпям километра два, - а каждый из них казался ему
бесконечным, потому что они накладывались на предыдущие и
растягивались предыдущими, как резиновые; а на одном плече у
него винтовка весом с центнер, а на другом автомат - тоже не
легче; а магазины за спиной, а ботинки на ногах... - все груз,
все тяжестью прямо за сердце тянет!.. Нет, решил Чапа,
винтовку надо бросить. Пока что ни на кого нападать на большом
расстоянии он не собирается, а если уж придется принимать бой,
так не иначе если столкнется с фашистами носом к носу. Так это
ж для автомата ситуация!..
высыпал патроны. И хотел идти дальше - и не смог.
смотрел, жмурясь от солнца, на долину, на аспидную излучину
шоссе, а когда устали глаза - себе под ноги, на бурые камушки,
похожие на кирпичный щебень, только совсем хрупкие: они
крошились, если сильно нажать.
меня записана. Я даже номера ее не знаю (он чуть было не
глянул, какой у нее номер, но тут же спохватился и даже
подвинулся самую малость, почти спиной к ней повернулся -
только бы не видеть ее, даже случайно; ведь он для того и
сидел здесь: отвыкал от нее). Она для меня ничем не отличима
от миллиона других, - внушал он себе. Такая же, как все..." Но
он знал, что это не так, что их связывает тот бой, который они
так и не дали фашистам, тот момент, когда он вел мушку,