хотя она всегда ходила полуголодная.
смешных словах, которые говорила маленькая Маруся, о том, как двухлетний
Митя входил в столовую в передничке и, всплескивая руками, кричал:
"Бабедать, бабедать!"
приходящей домработницей, ухаживала за больной матерью хозяйки. Хозяйка ее
выезжала на пять-шесть дней в район по путевкам горздрава, и тогда Женни
Генриховна ночевала в ее доме, чтобы помогать беспомощной старухе, едва
передвигавшей ноги после недавнего инсульта.
извинялась перед Евгенией Николаевной, просила у нее разрешения открыть
форточку в связи с эволюциями ее старого трехцветного кота. Главные ее
интересы и волнения были связаны с котом, как бы не обидели его соседи.
смотрел на ее морщинистое лицо, на девственно стройный, иссушенный стан,
на ее пенсне, висевшее на черном шнурочке. Его плебейская натура
возмущалась тем, что старуха осталась предана воспоминаниям прошлого и с
идиотски блаженной улыбкой рассказывала, как она возила своих
дореволюционных воспитанников гулять в карете, как сопровождала "мадам" в
Венецию, Париж и Вену. Многие из "крошек", взлелеянных ею, стали
деникинцами, врангелевцами, были убиты красными ребятами, но старушку
интересовали лишь воспоминания о скарлатине, дифтерии, колитах, которыми
страдали малыши.
она добрей всех, кто живет в этой квартире.
Евгении Николаевны, отвечал:
жилплощадь.
воспитаннике, сыне еврея-фабриканта, она особенно часто рассказывала
Евгении Николаевне, хранила его рисунки, тетрадки и начинала плакать
каждый раз, когда рассказ доходил до того места, где описывалась смерть
этого тихого ребенка.
прозвища и заплакала, узнав о смерти Маруси; она все писала каракулями
письмо Александре Владимировне в Казань, но никак не могла его закончить.
дореволюционные воспитанники получали на завтрак чашку крепкого бульона и
ломтик оленины.
серебряное дитя". Кот в ней души не чаял и, будучи грубой, угрюмой
скотиной, завидя старуху, внутренне преображался, становился ласков,
весел.
рады?", но хитрая старушка объявила себя антифашисткой и звала фюрера
людоедом.
когда шла в магазин, то обязательно при покупке спичек продавец впопыхах
срезал с ее карточки месячное довольствие сахара или мяса.
которое она называла "мирным". Все изменилось, даже игры - девочки
"мирного" времени играли в серсо, лакированными палочками со шнурком
бросали резиновое диаболо, играли вялым раскрашенным мячом, который носили
в белой сеточке - авоське. А нынешние играли в волейбол, плавали
саженками, а зимой в лыжных штанах играли в хоккей, кричали и свистели.
мошеннически приобретенных и прикрепленных рабочих карточках, о старших
лейтенантах и подполковниках, привозивших с фронта жиры и консервы чужим
женам.
годах, ее отце, о брате Дмитрии, которого Женни Генриховна особенно хорошо
помнила, - он при ней болел коклюшем и дифтеритом.
товарищем министра финансов - он ходил по столовой и говорил: "Все
погибло, имения жгут, фабрики остановились, валюта рухнула, сейфы
ограблены". И вот, как теперь у вас, вся семья распалась. Месье, мадам и
мадемуазель уехали в Швецию, мой воспитанник пошел добровольцем к генералу
Корнилову, а мадам плакала: "Целые дни мы прощаемся, пришел конец".
Старая немка надела шляпку с белым цветком, попросила Женечку покормить
кота, - она отправилась в милицию, а оттуда на работу к мамаше зубного
врача, обещала вернуться через день. Когда Евгения Николаевна пришла с
работы, она застала в комнате разор, соседи ей сказали, что Женни
Генриховну забрала милиция.
старуха уезжает с эшелоном немцев на север.
полную старого тряпья, пожелтевших фотографий и пожелтевших писем.
Человек в окошке спросил Женю:
Евгения Николаевна испугалась.
ней.
старухе куда надо, выперла ее и теперь хозяйка комнаты.
в то время, как люди спорили, куда его девать.
кот недолго прожил без Женни Генриховны - одна из соседок то ли случайно,
то ли с досады ошпарила его кипятком, и он умер.
24
легкости и свободы возникло у нее, несмотря на тяжесть жизни. Долгое
время, пока не удалось ей прописаться, она не получала карточек и ела один
раз в день в столовой по обеденным талонам. С утра она думала о часе,
когда войдет в столовку и ей дадут тарелку супа.
больше, почти постоянно, но внутренняя, сердечная светосила этих мыслей
была невелика.
шинели, и ей на мгновение показалось, что это Новиков. Ей стало трудно
дышать, ноги ослабели, она растерялась от счастливого чувства, охватившего
ее. Через минуту она поняла, что обозналась, и сразу же забыла свое
волнение.
казалось, что в этом свободном одиночестве и есть счастье. Но ей это
только казалось.
учреждения, редакции московских газет. Это была временная, эвакуированная
из Москвы столица, с дипломатическим корпусом, с балетом Большого театра,
со знаменитыми писателями, с московскими конферансье, с иностранными
журналистами.
гостиниц, в общежитиях и занимались обычными для себя делами - заведующие
отделами, начальники управлений и главных управлений, наркомы руководили
подведомственными им людьми и народным хозяйством, чрезвычайные и
полномочные послы ездили на роскошных машинах на приемы к руководителям
советской внешней политики; Уланова, Лемешев, Михайлов радовали зрителей
балета и оперы; господин Шапиро - представитель агентства "Юнайтед Пресс",
задавал на пресс-конференциях каверзные вопросы начальнику Совинформбюро
Соломону Абрамовичу Лозовскому; писатели писали заметки для отечественных
и зарубежных газет и радио; журналисты писали на военные темы по
материалам, собранным в госпиталях.