в подземелье под этим домом, таким образом обезвреживая их. Они платят нам
дань с лица.
мертвенно-бледен, или это мне только казалось. Было что-то неестественное в
его пафосе, как будто своими доводами он пытался убедить сам себя. Мне еще
хотелось верить, что вся эта речь - лишь эксцентричная выходка.
я сказал вам: тот разговор с Франческой в подвале Раймона возмутил меня до
глубины души. Поначалу я и знать ничего не хотел: надо ли говорить, что я
обожал свежую прелесть юности; разве мог я видеть скверну в том, что давало
мне когда-то столько счастья? Да я и не оставил надежды еще погулять на
этом пиру. Даже сегодня к моей ненависти примешивается ностальгическое
чувство, моя снисходительность к Элен - тому доказательство. Франческа же
требовала, чтобы я навсегда отказался от всего, ради чего жил. Мы спорили
так, что клочья летели. Она знала, чем меня взять: мол, время моих побед
ушло безвозвратно, ждать мне от прекрасного пола больше нечего, светит
разве что унылое супружество с какой-нибудь серой мышкой-ровесницей. Я
долго колебался, сознание ее правоты боролось во мне с надеждой: а вдруг я
все-таки заслужу отсрочку? И все же Франческа одержала верх: я отступился,
разом отринув все, что было мне дорого. И я стал другим человеком, я, можно
сказать, обратился в новую веру - и прозрел. Всю жизнь я заблуждался. Урок,
преподанный Франческой, был мучителен, но тем крепче я его усвоил. Я пошел
на это из любви к ней, а поскольку больше она не могла принадлежать ни
одному мужчине, страсть моя угасла и на смену ей пришла дружба, душевная
близость. Месяц спустя в моей квартире мы втроем - Раймон, она и я - дали
торжественный обет посвятить нашу жизнь искоренению красоты во всех ее
видах, вне зависимости от цвета кожи и пола. Мы поклялись также навек
отказаться от любовных утех, ибо никто не может быть господином и рабом
одновременно.
при упоминании о тех судьбоносных минутах для него было кощунственно.
непоколебимой решимостью. Осушить океан, свернуть горы - с самого начала
для нас не было ничего невозможного. Мы устремились в эту затею очертя
голову - я до сих пор удивляюсь нашей дерзости. Но мы верили, что трудимся
на благо человечества во имя святой цели: очистить Землю от скверны. Если
ты был когда-то коммунистом, это не проходит бесследно. Это навсегда -
непримиримость, воодушевлявшая вас в былые времена, не угасает в душе.
Удобства ради я женился на Франческе - нет нужды говорить, что брак наш
чисто фиктивный. Мы долго не могли решить, где лучше прятать узниц - в
городе или в деревне. Мне пришла на память мыза в горах, где я скрывался в
войну. Здесь, на плоскогорьях Юра, безлюдно, зимой лютые морозы, к тому же
меня знали и уважали в округе - в общем, это место по всем статьям
подходило для осуществления нашего плана. Да-да, я здесь в большом почете,
я ведь сын партизана, люди ценят меня за заслуги отца и за то, что я
выкупил и отстроил эту развалюху. Со всей местной полицией я на "ты", я
даже не раз возглавлял чествования ветеранов и тому подобные мероприятия.
Мэр коммуны со своими помощниками спускался в подвал, они видели эту
расчищенную часть подземного хода и кабинет, где мы сейчас с вами беседуем.
Но им неизвестно, что вон там, за металлическими стеллажами, начинается еще
один туннель, в конце которого - две камеры...
внутренний голос, он заклинает: дальше, месье Стейнер, расскажите мне все.
плохо промытом аквариуме.
для нас нетипичный: эту молодую американку из Северной Каролины Раймон
похитил сгоряча прямо на парижской улице. Она приехала на каникулы с
родителями и в тот вечер возвращалась в отель близ Лионского вокзала - ее
отпустили погулять до полуночи. Мой слуга поступил в высшей степени
опрометчиво. Он наткнулся на нее случайно и действовал на авось: оглушил,
связал, засунул в багажник и на всех парах прикатил сюда. Безумство,
конечно, но теперь уж ничего не попишешь. Вообще-то с иностранками мы
стараемся не связываться, слишком рискованно - посольства, Интерпол и все
такое. При всем том в выборе Раймон не ошибся, она была чудо как хороша. О,
вот она поднимает голову, взгляните.
полу в тесной камере скорчилась показавшаяся мне в первый миг кучкой тряпья
коленопреклоненная фигурка, застывшая в безмолвной мольбе. Я плохо видел ее
лицо, но, кажется, оно было какое-то усохшее. Глаза ввалились - точно два
зверька забились по углам с перепугу; на сероватой коже я разглядел длинные
царапины. От молодости - если эта женщина была молодой - в ней не осталось
и следа: перед нами жалобно стонала полубезумная старуха с дряблым ртом и
тощими, костлявыми руками. В глазах не было ни проблеска мысли. Я узнал ее
непрерывное тихое подвывание, нечто среднее между рыданием и протяжным
вздохом.
лет, рост - метр семьдесят пять сантиметров, место жительства - Северная
Каролина, увлечения - танцы и верховая езда. На тот момент, когда мы ее
взяли, готовилась поступить на курсы французского языка. Мы отпустим ее на
той неделе, после двадцати месяцев заключения. Она дозрела.
До меня не сразу дошло, что это по-английски.
Тяжелый был случай, она целыми днями плакала и умоляла нас, просто замучила
Я опасаюсь за ее рассудок. А видели бы вы ее тогда - загорелая, крепкая,
само изящество, само очарование.
воздуха у него слегка крыша съехала. Но, узнавая все новые и новые
подробности, я вынужден был признать печальную истину: он не шутит. Он
самый настоящий псих, опасный псих. То, что я успел увидеть, повергло меня
в ужас.
виновна и заслуживала наказания.
прятаться.
успокоимся до тех пор, пока все прекрасные создания, мужчины и женщины, не
скроют лица или не согласятся изменить внешность с помощью хирургов.
приняв мое молчание за скепсис, вдруг повысил голос:
победить в войне против всего мира?
отклонений - ведь список их бесконечен - встретить на своем пути именно
это. Передо мной разверзлась бездна. Я не знал, как вести себя в таких
ситуациях, - опыта не было.
осмелился встретиться с ним взглядом. На его крутом лбу билась жилка, будто
пытался выбраться на волю спрятавшийся в мозгу зверь. Белые капельки слюны
застыли в уголках губ - при виде их мне вспомнились мои учителя.
опасался открыть мне слишком много, но и слишком мало сказать боялся -
вдруг я не поверю? Надо было бежать или хотя бы попытаться. А я сидел как
пень, не в силах пошевелиться от навалившегося вдруг отупения. Только жалко
кашлянул, пытаясь скрыть замешательство. Стейнер снова заговорил тоном
наставника. Пафос его был так же невыносим, как и его теории. Этот жуткий
фанатизм, присущий фундаменталистам: осчастливить, пусть даже против
воли... Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать больше его софизмов.
остался гореть в потемках, и от вновь сгустившегося мрака мне стало совсем
худо.
возражайте, вы на редкость терпеливы. Вы даже не представляете, насколько
мне это необходимо. Я еще не сказал вам главного. Не стану утомлять вас
подробностями, распространяться о том, как мы похищаем, как заметаем следы,
какие принимаем предосторожности. У нас продумано все: отопительная
система, вентиляционные трубы, прачечная и мусоросжигателъ - ничто отсюда
не просочится наружу. Мы действуем в глубоком подполье, как партизаны,
только у нас иная война Принцип, на котором основана наша работа, прост:
полная изоляция от чьих бы то ни было глаз. Знаете, отчего дурнеют наши
узницы? Оттого, что их никто не видит. Ведь красота создана, чтобы ею
любовались, она существует напоказ. Отверните от нее взор - и она зачахнет.
Именно это мы здесь и делаем: божественным созданиям, заносчивым донельзя,
для которых каждый день как плебисцит, мы перекрываем источник жизни, разом
отсекаем всю подпитывающую систему - все эти взгляды, вздохи и прочие знаки
внимания. Эти надменные идолы страдали от алчных взоров? Там, где они были
на виду, их пожирали глазами? А мы подвергаем их худшему поруганию:
невидимости.
Березин Федор
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Пехов Алексей