воспаленными глазами вглядываемся из-за бруствера,- танки! Они идут, обтекая
высоты, в пыли и дыму, танки. В бинокль я вижу, как движутся над кукурузой
бронированные желтые башни с длинными стволами, а позади, по примятым
просекам, бежит пехота, сквозь дым блестя касками. Я смотрю и не могу
оторваться, у меня наступило какое-то торможение. Рев моторов движется на
нас, и ни одного нашего разрыва на всем поле.
глинистой пыли. Сухие землистые губы. Рядом Коханюк ставит стереотрубу. Она
валится ему на руки. Снова ставит. Снова валится. Глядит на меня испуганными
глазами.
мой встает на поле. Значительно впереди.
запомнил их хорошенько. Большие, косящие от волнения глаза. Пыльные ресницы.
Указывает на поле. В пехотной траншее происходит какое-то движение. Один
пехотинец выскочил. Ползет на четвереньках.
встает.
дну окопа. Голова уперлась в стенку окопа, а он все ползет, словно хочет
зарыться в землю. Дернулся. Вздрогнул. Затих. Одна нога остается поджатой к
животу.
разрывы. Перед танком взлетела вверх черная земля.
автоматчики. И снова возникают. Справа, оглушая, хлопают противотанковые
пушки.
возникающая пыльца и треск разрывных пуль. Кукурузу точно сбрило.
пойму. Хватаю трубку. Нет связи! Шумилин стоит у аппарата точно
приговоренный. Второй радист возится на дне окопа у своей рации. Спешит.
известия слушай. Как бой - отказывает.
чтоб не видеть приближающийся танк.
тррах! Еле успеваем присесть. Он оборачивает ко мне странно изменившееся
лицо, с посветлевшими, какими-то отчаянными глазами, хочет что-то сказать,
но говорит только: "Стреляют!" - растерянно и жалко.
бруствер его длинные, в глине сапоги.
след. У меня отлегло от сердца: жив.
Повернув рацию задней стенкой ко мне, показывает дыру от осколка. Всовывает
в нее палец. Лицо радостное: он не виноват.
углу окопа, острый носик в крупных каплях пота, широко распахнутые
вздрагивающие глаза. Вот бог послал разведчика. С ним не воевать, нос ему
утирать.
Оттого, что я ничего не делаю в такой момент, меня все раздражает. И Коханюк
и радист. Набрасываюсь на радиста:
рацию за собой. Какие-то стекла пересыпаются в ней и гремят.
Высунется, выстрелит и упятится назад. Если его не уничтожить, он эти
пятидесятисемимиллиметровки в кукурузе расщелкает по одной. А у меня связи
нет.
чье-то незнакомое грязное лицо.
Пустое, голое место. Низкая трава. Разрыв! Падаю. В бомбовую воронку
скатываюсь головой вниз. на дне ее, на чьей-то шинели, лежит Шумилин, голый
до пояса. Рядом мальчишка-пехотинец, тоже раненный и перевязанный уже.
оглядываясь и удерживая Шумилина. Но тот опять пытается встать, хрипит:
исступленно:
умирать мне... Детишек трое... Помощь мне надо!..
голенища сапог исполосованы осколками. Он истекает кровью. Снаряд, видно,
разорвался рядом. Как он жив до сих пор? Наверное, одним этим сознанием, что
нельзя ему умирать.
лежить. Нэ чулы, товарищ лейтенант, отбили нимца?
намокают кровью. Так вот почему Шумилин не хотел идти на плацдарм. Дети!
Этого я еще не понимаю, но чувствую, что ради детей на все можно пойти. Даже
на унижение. И все-таки он ни на кого не переложил свою судьбу.
сыплются вниз комья глины, Еще один пробегает. Все туда, к Днестру...
Пехотинец смотрит на них снизу, оглядывается на меня. Потом карабкается из
воронки, цепляясь за землю здоровой рукой. Я его не удерживаю - сам не знаю,
отчего вдруг пожалел.
опадают. И все ближе, слышней клокотание в горле.
клокотание.- С танка... Не слыхал даже... Там...
Перебитая рука, обескровленная, с белыми синеющими ногтями, остается
бессильно лежать на земле.
связь. Вернулся дрожащий, мокрый еще...
Шумилина ускользающий. Кажется, oн уже не понимает меня. Только стонет:
небо и вспыхивающие в нем ослепительно белые разрывы зениток. Но стрельба
явно приблизилась. Я не могу бросить Шумилина живого и не могу больше
оставаться здесь. Тряпки под моими руками уже все напитались кровью. Глупо,
но мне кажется, что они вытягивают из него последнюю кровь. Ее невозможно
остановить. Зрачки Шумилина закатываются под верхние веки, но он усилием
возвращает их назад, словно нe давая себе уснуть. Я закрепляю последний
бинт. Беру eго катушку, аппарат.
я пришлю санитаров. Понял меня? Минут двадцать обожди.
оборачиваясь, лeзу из воронки. Рыхлая земля едет под сапогами вниз, крошится
Прозоров Александр
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Куликов Роман
Белов Вольф