волнуешь, но им стыдно в этом признаться.
- Ты ведь просто так бродишь по белу свету, правда?
объяснить ей, в чем дело, по каким-то непонятным причинам должны ее
насмешить. - Я вообще тут ни при чем.
чистое белье и коричневые бумажные брюки. Бритву он оставил дома, но у Рут
есть маленькая бритва, какой женщины бреют под мышками. Он останавливает
свой выбор на шерстяной спортивной рубашке, потому что весенними вечерами
быстро холодает. Приходится снова надеть замшевые туфли. Он забыл
захватить другие.
Она аккуратно обращается с книгами, и хотя они стоят всего по 35 центов,
бумажные обложки целы.
детектив. Книжка называется "Мертвецы в Оксфорде". Какое ей дело до
мертвецов в Оксфорде, когда здесь у нее он, великолепный Гарри Энгстром?
книгу, успевает прочесть еще несколько фраз, потом закрывает глаза и
выпускает книгу из рук. - О Господи, до чего же ты упрямый.
ходить нельзя.
губы. Есть в ней все же что-то вульгарное: никак не может пропустить мимо
ушей подобное замечание.
с улыбкой смотрит на белую линию пробора, до того она прямая. Как у
маленькой девочки в день рождения.
скамейки еще не расставлены. На скамейках из бетона и деревянных планок
хилые старички греются на солнце, как большие голуби в перьях
разнообразных оттенков серого цвета. Покрытые мелкими листочками деревья
опыляют прозрачными тенями полуголую землю. Натянутые на колышки веревки
отделяют свежезасеянные газоны от неподметенных гравийных дорожек. Легкий
ветерок, непрерывно дующий со склона мимо пустой оркестровой раковины, в
тени кажется прохладным. Шерстяная рубашка в самый раз. Голуби с заводными
игрушечными головками семенят на розовых лапках, взлетают, хлопая
крыльями, и вновь садятся на землю. Какой-то бродяга с испитой физиономией
сидит на скамье, вытянув руку вдоль спинки, и чихает изящно, словно кошка.
Несколько мальчишек лет по четырнадцати и меньше толкаются и курят у
запертого сарая с оборудованием для спортивных игр, на желтых досках
которого кто-то намалевал красной краской: "Текс и Джози", "Рита и Джей".
Интересно, где они взяли красную краску? Сквозь матовую коричневую землю
пробиваются зеленые нити. Кролик берет Рут за руку. Из декоративного пруда
перед оркестровой раковиной спустили воду, и на дне полно мусора. Они идут
по дорожке вдоль его изогнутого холодного края, и в безмолвии раковины
отдается эхо их шагов. Танк времен Второй мировой войны, превращенный в
памятник, нацелил свои пушки на далекие теннисные корты. Сетки еще не
натянуты, разметка белой краской еще не сделана.
верхней частью парка, где по ночам бродят хулиганы. Первые ступеньки
лестницы почти совсем скрыты зарослями густого кустарника, слегка
тронутого тусклым янтарем набухающих почек. Много лет назад, когда в моде
были пешеходные прогулки, на обращенном к Бруэру склоне горы построили эту
лестницу. Ступени сделаны из шестифутовых просмоленных бревен, между
которыми плотно набита земля. Позже эти круглые ступени укрепили железными
трубами, а землю посыпали мелкой голубоватой галькой. Рут поднимается с
большим трудом. Кролик смотрит, как ее тяжелое тело едва удерживает
равновесие на зарывающихся в землю острых каблуках. Она вязнет и
спотыкается, задевая за неровности почвы, скрытые под слоем гальки. Зад
вихляет, и, чтобы сохранить равновесие, она размахивает руками.
кончатся, дальше будет утоптанная земля.
полные белые икры над тонкими лодыжками, желтая кожа на пятках. В знак
благодарности он тоже снимает туфли, чтобы разделить с нею боль. Земля
утоптана, но незаметные камушки и в самом деле врезаются в кожу, когда
тело всей своей тяжестью давит на ноги. К тому же земля холодная.
Лестница частично прикрыта ветвями деревьев, которые превращают ее в
уходящий кверху туннель. В других местах открывается вид на крыши Бруэра,
среди которых торчит двадцатиэтажное здание суда, единственный в городе
небоскреб. Между верхними окнами распростерли крылья рельефные бетонные
орлы. Навстречу спускаются две пожилые пары в клетчатых шарфах - любители
пернатых; как только они скрываются за искривленным суком дуба. Кролик
вскакивает на ступеньку к Рут, крепко сжимает ее в объятиях, целует
соленые от пота неотзывчивые губы. Она считает, что сейчас не время
целоваться, ее односторонний женский ум поглощен подъемом в гору. Однако
мысль, что эти бледные, как бумага, городские ноги ради него ступают
босиком по камням, переполняет его бешено бьющееся от напряжения сердце, и
он со слабостью отчаянья цепляется за ее крепкое тело. Над ними, торопливо
расталкивая воздух, с грохотом пролетает самолет.
бетонная лестница с железными перилами, которая тремя пролетами в форме
буквы "Z" ведет к асфальтированной автостоянке гостиницы "Бельведер". Они
снова надевают туфли и поднимаются по лестнице, глядя на распростершийся
под ними город.
нагретую солнцем, которое теперь круто спускается с зенита, и смотрит
прямо вниз, в распушенные кроны деревьев. Жуткая картина, он помнит ее с
детства, когда перед ним всякий раз вставал вопрос: что будет, если туда
прыгнуть, - разобьешься насмерть или провалишься в эти мягкие зеленые
шары, словно в облака во сне? В нижней части поля зрения к его ногам
поднимается отвесная каменная стена, укороченная перспективой до размеров
узкого ножа; в верхней - склон холма отлого спускается вниз, открывая тут
и там заросшие тропинки, лужайки и ступени, по которым они сюда
взбирались.
город. В прозрачном воздухе резко очерченный силуэт ее щеки насторожен и
неподвижен. Может, ей кажется, что она индианка? Ведь говорила же она,
что, вполне возможно, по крови она мексиканка.
начинается с рядов кукольных домиков у края парка, идет через широкое,
расползшееся брюхо цвета красных цветочных горшков, усеянное пятнами
толевых крыш и сверкающих автомобилей, и кончается розовым отблеском в
тумане, нависшем над далекой рекой. В этой дымке тускло мерцают
газгольдеры. Предместья тянутся по ней, как шарфы. Город, вместившийся в
поле зрения, огромен, и Кролик раскрывает губы, как бы желая, чтобы душа
его причастилась истине этого мира, словно истина - тайна в таком слабом
растворе, что лишь необъятность способна дать нам ощутимое понятие о ней.
От воздуха сохнет во рту.
взгляды Экклза - зачем нас учат тому, во что никто не верит? Когда стоишь
тут, совершенно ясно: раз существует пол, то существует и потолок, а
пространство, в котором мы живем, явно обращено кверху. Вот сейчас кто-то
умирает. В этом огромном скоплении кирпича наверняка кто-то умирает. Мысль
эта приходит ниоткуда, простая статистика. Кто-то в каком-то доме на этих
улицах умрет - если не в эту минуту, то в следующую, и ему кажется, что во
внезапно окаменевшей груди именно этого человека заключено сердце этой
плоской, распростертой внизу розы. Он ищет глазами это место - вдруг ему
удастся увидеть, как почерневшая от рака душа старика взмывает в синеву,
словно обезьянка на веревочке. Он напрягает уши, надеясь услышать звук
отрыва, когда лежащая у него под ногами кирпично-красная иллюзия отпустит
от себя эту реальность. Тишина рушит его надежды. Цепочки автомобилей