обвиняют. А соврешь - верят без оглядки. Где справедливость?..
как статуя Командора, ни жилочка не дрогнула. Говорю: железным стал. Прямо
стальным.
поцеловала его в щеку, шепнула:
"спас ее из лап разъяренных хулиганов", как пишется в переводных детективных
романах? Или за неудачный вечер?
Алику адресовано, точнее, не только Алику. Спасибо суперменам за то, что они
позволили ему выяснить, наконец, отношения с Дашкой. Спасибо им за то, что
он поверил в себя...
этаж. Размышлял: верно, что не пропали даром трудовые деньки на спортивной
базе. И на практике не зря мойки взад-вперед носил, кирпичи на двенадцатый
этаж втаскивал. Кое-какая силушка появилась. А с ней - и умение той силой
пользоваться.
удовольствия. Эдак, охулкой, и дара можно лишиться. Слышал бы джинн сие
обвинение...
Сообщил только, что катались на аттракционах, ели мороженое: отчитаться
следовало, поскольку деньги на парк ссужали они. И лег спать.
16
бригадиры: то не так, это не так. Прораб лениво отругивается - скорее по
привычке, чем по злобе. Накричавшись, успокаиваются, наскоро курят,
расходятся: работать надо. Монтажники довольны: дом собран, стоит коробка,
щерится целыми окнами. Теперь трудятся отделочники - маляры, штукатуры,
сантехники.
дивился. Казалось, не устоять стройке: раствор не подвезли, трубы дождем
мочены, рукавицы рваные, монтажники нахалтурили - в швах ветер свистит. Но
держится дом. Запущен в ход дневной механизм работ, аукаются в пролетах
девчонки-малярши, слепят синим пламенем сварщики - "зайчика" не поймай, не
ослепни, пылят колесами МАЗы и ЗИЛы. И раствор откуда-то взялся, и трубы,
оказывается, дождем не погублены, и рукавицы справные, а что до швов -
держатся швы, свой срок выстоят.
помеха работе.
двору, заимел кепку с пуговкой - как у бригадира, вечно таскал за поясом
комбинезона разводной "газовый" ключ - для форсу, как тяжелый знак
профессии. Пользоваться им пока не приходилось. Сварщики варили трубы, а
бригада устанавливала батареи центрального отопления - деликатная работа,
куда ученика не допускали. Смотреть смотри, а ключиком не лезь.
слесаря, когда тек кран или засорялась труба, вся семья взирала с
благоговением на великого умельца, ничего не понимая в его деле. Теперь не
придется "варяга" звать, Алик сам справится. Он - мужчина.
Девчонки в бригаде - немногим старше Дашки, только-только из профтехучилища.
Бригадирше, пожилой женщине, все равно, кого учить: их или Дашку. Дашка
прослыла способной, удостоилась лестного бригадиршиного предложения:
относишься, а заработки у нас хлебные.
давно решила: станет геологом. Или географом. В общем, путешественником.
Горячили ей лоб вольные ветры дальних странствий. Одно теперь останавливало:
как с Аликом быть? Он в Москве, она в экспедиции - нехорошо. Утешалась:
школу надо закончить, в институт поступить, почти шесть лет проучиться -
срок немалый. Там видно будет.
завтрашние заботы, нынешних по горло хватало. Через несколько дней -
городские соревнования. Бим подходил, напоминал, и Александр Ильич домой
звонил, спрашивал: как успехи? А какие успехи? Двести пять - ни сантиметром
выше. Да и этот результат не очень стабилен. Нет-нет - а собьет планку.
Понимал, что у каждого возраста есть свой предел. И так он свой предел с
помощью "нечистой силы" легко приподнял. Такая высота в его годы - почти
сенсация. Из молодежной газеты корреспондент на стройку приходил,
интервьюировал Алика. В воскресном номере появилась заметка под названием:
"Есть смена мастерам!" Корреспондент не утерпел, воспользовался подсказанной
Аликом фразой-каламбуром, написал в конце: "Кто прыгнет выше Радуги?" По
всему выходило, что - никто. Но Алик нервничал: не шла высота. Похоже, что у
дара оказалось еще одно "пограничное условие" и выполнялось оно без
исключений: двести пять сантиметров, дальше - потолок, как ни изнурял себя
Алик тренировками.
их. Но что дальше будет? Прибавит ли он когда-нибудь толику к заколдованным
двумстам пяти? Прыгнет ли "выше Радуги"?
такой термин в балете - "затанцеваться". То есть - переработаться. Мне
кажется, ты затанцевался.
ясным огнем...
подоконник, жильцы загорать смогут. Дашка обняла двадцатилитровый бидон с
краской, который какой-то умник забыл на окне. Алик мельком подумал: снять
бы его, переставить на пол, не ровен час - загремит вниз. И еще подумал:
лучше бы Дашка не бидон обнимала, а его, Алика. Но не сказал о том вслух,
постеснялся. Только накрыл своей ладонью Дашкину - узенькую в белых пятнах
краски. Так и сидели.
подложил.
показав, какую свинью Алик Фокину подложил, а потом опять аккуратно
просунула свою ладошку под Аликову - на место. Засмеялась, довольная шуткой.
писать стихи лучше Алика, то выходит, называть его предателем? Вздор!
необходимы.
остановиться, несла его нелегкая: злость подавила разум. И откуда она
взялась - чертова злость? Копилась подспудно: злость на неудачи (не идет
высота...), злость на Бима (даже не заглянет в спортзал, как будто не
существует никакого Радуги). Пустая и вздорная злость - от непривычной
усталости, от постоянного нервного напряжения. И подавить бы ее, посмеяться
вместе с Дашкой над не слишком ловкой шуткой, забыть... Поздно.
заходил по комнате. - Один - успеху, а другой - тому, что не он этот успех
подготовил...
не веришь в то, что говоришь.
нам с тобой.
оттолкнувшись от него руками, и, видно, задела бидон - непрочно он стоял,
сдвинутый к самому краю. Алик так и замер на мгновение с открытым ртом,
увидев, как покачнулся тяжелый бидон. Потом рванулся к окну, оттолкнув
Дашку, и - не успел. Только упал грудью на подоконник, обреченно смотрел
вниз: бидон медленно, как в рапидной съемке, перевернулся в воздухе - только
плеснулась по сторонам белая масляная краска из широкого горла - и грохнулся
на ящик внизу у стены. И в немую доселе картину нежданно ворвался звук:
мерзкий хруст раздавленного стекла. Алик вспомнил: в ящике хранились оконные
стекла, с трудом "выбитые" прорабом на складе управления. Вчера утром на
планерке он с гордостью сообщил о том бригадирам. Алик тоже был на планерке,
слышал.