Мэри Руа. Я видела каждый уголок нашего дома, и кухню, и мое кресло, и белую
скатерть, и плед на нашей кровати, а главное -- круглое, курносое личико,
рыжие волосы и чистый фартук.
сидела у нее на руках -- запах глаженого белья, теплой фланели, шелковых
лент, мыла, варенья, зубной пасты, мягких волос. И такая любовь переполнила
меня, что я рванулась вверх по трубе, под самые молнии.
Мне захотелось умыться--я кошка чистоплотная; и я начала с лапок. Сперва
моем лапку спереди, потом сзади, потом -- щеки, голову, за ушами...
Мэри Руа? Иди, глупая ты кошка!"
щеках. Я где-то пропадала очень долго... Я хочу домой... я..."
Гром гремел немного подальше.
рассудила я. -- Он меня и вымоет". Мы вообще склонны к философии. Я
наставила усики, проверяя, могу ли определить дорогу. Оказалось, могу.
как буен ветер, я бы, наверное, не пошла. Или пошла бы все равно?
лежала под забором, снова не зная, сон это или явь, потом шла дальше.
почудилось, будто я -- не я, и сижу почему-то на золотом троне, на пуховых
пурпурных подушках, а на шее у меня золотое ожерелье или, если хотите,
ошейник. Справа и слева от трона какие-то жаровни, от них идет довольно
приятный дым. Что-то зазвенело, вбежали красивые девушки в белых платьях.
Они пели и размахивали пальмовыми ветками. У моего трона они упали ничком. В
дверях показался мужчина в темной одежде. Волосы его и борода были рыжие,
как пламя, глаза -- холодные как лед.
положил предо мной золотую мышку с рубиновыми глазами. "Помоги мне! --
сказал он. -- Пожалуйста, помоги!.."
стало багровым, дождь ревел, голос внутри меня самой повторял: "Иди домой,
Томасина. Иди к Мэри Руа... иди... иди!.."
склонился над дочерью и вытер ей насухо щеки и лоб.
отвернулся к стене.
лишь дождь стучался в окна. В одну из таких минут четыре раза пробили
башенные часы. Лори и Эндрью в отчаянии посмотрели друг на друга поверх
рыжей головы.
отца, и лицо ее, маленькое, словно у куклы, вспыхнуло румянцем. Она стала на
секунду такой же хорошенькой, как была.
ветра, и грохот ливня, и раскаты дальнего грома.
и распухший от слез Вилли с обвисшими усами.
в комнате сказал: "Томасина".
огоньки. Все увидели в окне мокрую рыжую кошку.
Девочка указывала пальцем на снова потемневшее окно.
света за нашей девочкой...
Томасину, -- она вас любит. Откройте окно... только поосторожней. Богом
прошу!
пустому окну.
улетающего ангела смерти.
брызги дождя. Кошки не было.
молочка дам!..
мне! Кто-то мягко шлепнулся на пол. Мокрая кошка подошла ближе, открыла рот,
молча здороваясь с людьми, отряхнулась как следует, подняла одну лапу,
другую, третью, четвертую и отряхнула каждую. Практичный Вилли ловко обошел
ее и закрыл окно.
дым, или рука его просто коснется пустоты. Но все же он поднял ее, и она на
него фыркнула. Она была настоящая, мокрая и злая.
Руа. Томасина мурлыкала, Мэри обнимала ее, целовала и не думала умирать.
Слабым, вновь обретенным голосом она выговорила:
Отец ее снова был всемогущим и всеблагим.
мудростью. Она встала и положила в постель девочку с кошкой. Томасина
принялась мыться. Ей много предстояло сделать -- из лапы шла кровь, два
когтя болтались, но она сперва вылизала шею и щеки своей хозяйки, а потом
без прежней ненависти посмотрела на рыжеволосого и рыжебородого человека с
мокрым лицом.
Через несколько секунд обе они крепко спали.
постучался у входных дверей. Эндрью пошел открывать и увидел отца Энгуса,
осунувшегося после бессонной ночи и одетого в старую сутану. Ветеринар долго
глядел на него. Лицо священника было мирное, и глаза за стеклами очков
смотрели спокойно.
молитва их услышана.
снова кивнул и сказал:
спящей кошкой. Улыбка осветила круглое лицо священника.
позвала, но как-то иначе. Как ты ее назвала?
синагоги и говорят: дочь твоя умерла, что еще утруждаешь Учителя? Но Иисус,
услышав сии слова, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только
веруй... Приходит в дом и видит смятение, и плачущих и вопиющих громко. И,
вошед, говорит им: что смущаетесь и плачете? Девица не умерла, но спит..."
глядел на священника и на нее.
"талифа куми", что значит "девица, тебе говорю, встань". И девица тотчас
встала и начала ходить".