Маслица подлить, на манометр поглядеть. Но это только "уход" называется, а
не "работа".
Палубные чем дышат? Диким воздухом. А механики? Соляркой, маслом горелым...
греются. В любой час пожрать могут.
"голубятнике". Кто его там проверит - работает он или сачкует.
заразу? Или - в передатчике разобраться. Лучше всего штурманом. Вахту
отстоял и лежи.
чтоб ты за борт не упал "по собственному желанию". Кеп рыбу ищет. А механики
со штурманами - это уж точно, бездельники.
ходишь. Почему не механиком.
служат основным или вспомогательным средством... Подразделяются на...
Топливом для них являются..."
я ее закрыл аккуратно и положил под подушку. А вынул другую - Ричарда
Олдингтона, "Рассказы". Я прочел один, начал второй, но как-то он меня не
забрал, этот Ричард Олдингтон. Все какие-то рассуждения были, а дела не
было. Сдуру я его взял. В судовой библиотеке у нас книжек восемьдесят, и
каждый, конечно, хватает себе какую потолще. Чтобы уж весь рейс одну читать.
Разновесов не любят: все, говорят, в башке перемешивается, кто за кого замуж
вышел. Я тоже себе не тоненькую отхватил, но я-то у этого Ричарда Олдингтона
читал одну вещь, "Все люди враги", так вот то действительно была вещь. Давно
я ее читал, еще на крейсере. Командир первой башни мне посоветовал. "Зачти,
говорит, эту вещицу. Похабели, тут, правда, много, но, знаешь - дергает!" Я
зачел и не оторвался. Только там конец, по-моему, испорчен. Так хорошо у них
все начиналось, у этого парня, главного героя, с этой женщиной; и так
тревожно за них; чуть не плачешь, когда война и они расстаются, даже забыли
друг про друга. А вот когда они снова встречаются, с такими трудами, да
после всего, что каждый из них пережил, тут и пошла бодяга - все он ей
покупает, какие-то шмотки; ничего ему, видите ли, для нее не жалко, и в
чем-то они все время извиняются друг перед другом. Говорить им, наверно, не
о чем. И жить вместе ни к чему. Лучше бы им теперь расстаться по-хорошему.
Или, может быть, лучше было этому Ричарду Олдингтону тут и оборвать, где они
только-только встретились. Ну, может, я не так все понял. Но неужели они
тоже стали врагами?.. Командир первой башни со мной не согласился. Но
оказалось, он ее не дочитал.
бортик. Подо мною Васька Буров уткнулся в какой-то талмуд - оттуда лишь
бороденка его торчала и шевелилась.
Оксана чего стоит!
разучивали узел. Как я понял - "морскую любовь". Наверное, дрифтер им
показал. Чтоб загладить конфликт. Это вяжется шлагов двадцать или тридцать,
есть разные варианты, кажется - вовек не распутаешь, но - тянешь за оба
конца, и он весь отдается. Тоже есть чем заняться.
Безо всякого там крючка, без спиц, одними пальцами. Это он рано еще начал,
ближе к порту и другие начнут их плести. Зачем, вы спросите? Не знаю, его
ведь учили маты плести, концы сплеснивать - куда же это все денется? В порту
он эту авоську жене подарит или теще, они ее назавтра же выкинут и купят в
магазине капроновую, цветную. Копеек десять это будет стоить.
друг на дружку, у нас без этого не играют. Вот уж когда расплата настает,
тут без дураков, выдай товар лицом, чтоб нос торчал бушпритом и щелкать было
удобно с обеих сторон. Серега в этот раз продул - играет он не хуже, а жулит
плохо, нет в нем "свободы совести", как говорил наш старпом из Волоколамска.
Потом они посчитались - вышло бить шестью картами одиннадцать раз. Шурка,
улыбаясь злорадно, сложил их поплотнее, сел поудобней, а Серега потер нос
ладошкой и выставил его - на позор и муки.
был, предан ему до гроба.
смотри, как бьются!
с восьмого - пламя кверху поползло, к бровям. Все он вытерпел, мученик,
только скулы пожестче выступили и глаз пошел блеском. - И быстренько стал он
сдавать по новой.
рубильник заранее.
и в картах везло, и в любви.
никак его не минуешь. С толстенной книгой пришел, пальцем заложенной.
Силком вас книжки заставлять читать?
пишут. Какие все хорошие. Как им всем хорошо.
тебе, понимаешь, на что равняться. Стремиться к чему.
так и нужно.
Меня слегка укачивало от хода, и я летел куда-то, над страшной студеной
глубиной, только мне было тепло и сухо. И я было заснул, но они заговорили
снова.
рассказывал. Да я его и не замечал особенно. Весь он - из сапог и шапки, а
под шапкой едва его личико разглядишь - наморщенное. И всегда он помалкивал
и хмурился, а в кубрике сразу же заваливался в койку, только сапоги
свешивались через бортик. Вот он полеживал, этот Ванька Обод, покачивал
сапожищем, а тут вдруг заговорил:
золотой, в казенном доме умрешь, тридцати семи годков". Так мне чего
беспокоиться?
голенищем с раструбом.
дурак, аттестат ей открыл.
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия
Посняков Андрей