Чтение 23–й страницы книги ~Слово~

Прячась за деревьями, Глотов прибежал во вторую роту и, скатившись в окоп, вызвал ее командира.

- Через десять минут снимешь свою роту и зайдешь к замку от реки, - приказал он, доставая карту. - И сразу готовь атаку. Вот-вот подойдут орудия.

Он взял у бойца плащ-палатку, накрылся ею, включил фонарь. В это время наверху послышался шорох и тяжелое дыхание.

- Товарищ капитан! - доложил связной. - Танкист с нейтралки приполз, обгорелый!

- Отправьте в санроту! - распорядился Глотов.

- Уже отправили, - .сказал боец. - Только с ним вместе перебежчик явился, из замка. Куда его?

- Кто такой? - спросил Глотов. - Фамилия, звание...

- А, старик, но офицер. И по-нашему умеет!

- Давай его сюда! - приказал Глотов рассмеялся. - Во времена пошли, "языки" сами приходят!.. Под Москвой, небось, не ходили! А у себя дома - пожалуйста.

Минут через пять в окоп спустили немца в мешковатой форме без погон и ремня. Глотов осветил его фонариком - из-под каски торчат совершенно белые, слипшиеся волосы; седая недельная щетина на впалых щеках. Дышит тяжело, с хрипом, однако спокоен и даже медлителен. Из-за тесноты окопа, в котором можно было только сидеть, немец оказался совсем рядом, и комбат ощутил его кислый солдатский дух.

- Кто такой? - спросил Глотов. - Фамилия, звание, должность?

Перебежчик сглотнул сухим горлом, снял каску.

- Отто Фрас, командир взвода, учитель гимназии, - отрекомендовался немец с сильным акцентом.

- Кто же все-таки - учитель гимназии или командир взвода? - переспросил Глотов.

- Учитель гимназии, - сказал немец. - Тотальная война, фолькштурм... Не стреляйте!

- Да кто в тебя стрелять будет? - отмахнулся Глотов. - Нужен ты... Кто обороняет замок? СС?

- Нет СС, нет СС! - вдруг возбужденно заговорил перебежчик. - Не стреляйте! Замок артиллерия стрельять нельзя! Снаряд - нельзя! Бомба - нельзя!

- Эк, какие вы! Нельзя! - возмутился комбат. - Я что, калачом вас оттуда выманивать буду? Сдавайтесь, стрелять не будем.

- Я говориль, я... я приказываль... - немец окончательно разволновался и стал забывать русский язык. - Меня не слушаль...

- Что-то я не пойму, - Глотов прислушался к пулеметному треску. - Ты зачем пришел? Сдаться в плен? Или на переговоры?

- Плен, плен, - закивал перебежчик. - Переговор...

- Так в плен или на переговоры? - злясь, спросил комбат.

- Я пришель предупредить: стрельять нельзя, - опять заладил немец. - Бомба - нельзя...

- Тьфу ты! - рассердился комбат. - Во бестолочь!.. - На войне, господин учитель-командир, стреляют! Войну не мы начали - вы! А теперь хотите жить - прекратите стрельбу и сдавайтесь. Нет - свое получите. Сейчас подойдет батарея, и через полчаса мы будем в замке.

- Батарея - нельзя! - немец замахал руками. - Взрыв, огонь!.. Я дать ценный сведений! Замок - дети, много детей! Они не слушаль...

- Что за дети?

- Мальчик, киндер - Гитлерюгенд! Стрелять нельзя!

- Вот оно что! - Глотов крутанул ручку полевого телефона. - То-то, гляжу, палят, гаденыши!..

- В замке ценность, дети - не понимать, - забормотал перебежчик. - Огонь; взрыв!.. Я приказываль! Нихт шиссен!..

Похоже, немец окончательно забыл русский язык и теперь сыпал по-своему, размахивая руками. Глотов связался со штабом полка, намереваясь доложить о перебежчике, и, ожидая, когда командир подойдет к телефону, грустно слушал немца. Тот, как заведенный, повторял по-русски одни и те же слова - "не стреляйте", "дети", "ценные сведения" - и с мольбой глядел на комбата.

- Товарищ капитан! Батарея прибыла! - доложил связной. - Орудия разворачивают.

Через несколько минут в окоп втиснулся знакомый Глотову командир батареи Лихота.

- Ну и местечко у вас, - проворчал он, снимая каску. - Из парка я стрелять не могу. С опушки - решетка мешает. Мне что, на площадь пушки вывозить? Нас же там порубят из пулеметов!

- Вдарь по решетке, - посоветовал Глотов. - Снеси ее, а потом по замку.

- Тогда отводи бойцов, - сказал Лихота. - Забор-то - чугунина сплошная. Своих побьем... А это кто здесь?

- Перебежчик, - бросил комбат, прижимая телефонную трубку к уху. - Да только какой-то ненормальный.

- Нихт шиссен! Не стрельять! - затараторил немец, видимо, принимая Лихоту за большого начальника. - Я дать ценный сведенья! Киндер, мальчик, гитлерюгенд...

Глотов услыхал знакомый бас командира полка в телефонной трубке и стал докладывать...

Начальник особого отдела полковник Муханов выехал в батальон Глотова уже потемну. Мощный трофейный "мерседес-бенц", взятый недавно из какого-то музея (будто бы на нем когда-то катался сам Гитлер), шел с потушенными фарами по шоссе, обгоняя колонны войск второго эшелона, дымящие кухни и грузовики с боеприпасами. Муханов сидел впереди, развернув на коленях карту, а на заднем сиденье, размером с хороший диван, спал переводчик Зайцев, немолодой, грузный лейтенант, бывший учитель немецкого языка. Страдая от "безработицы" на Волге, Зайцев теперь никак не мог выспаться, поскольку в Германии страдал от обилия работы. Тем более что уже вторую неделю шло стремительное наступление, и штаб дивизии был постоянно на колесах. Спать приходилось редко и где придется. Утром Муханов узнал, что штаб должен разместиться в старом замке под Виттенбергом, в одной из резиденции потомков саксонских курфюрстов, однако замок оказался сильно укрепленным. Его можно, конечно, взять и с ходу, но близился конец войны, и был приказ - беречь людей. Муханов с переводчиком выехали на передовую, чтобы на месте разобраться со странным перебежчиком, и вот уже час пробирались вдоль линии фронта к огромному парку, за которым стоял замок.

Наконец "мерседес" свернул с шоссе к темному лесному массиву и поехал по изъеденной танковыми гусеницами асфальтовой дорожке. Муханов услышал близкий пулеметный треск, редкий грохот орудий и, приказав Загнать машину в безопасное место, разбудил Зайцева.

Замок было видно из глубины парка. Десятки осветительных ракет беспрестанно взлетали над площадью перед замком, и его черная тень металась по земле куском рваного полотнища. Пули шлепали по мягкой, наливающейся соком древесине стволов, отшибали ветки с клейкой вязью лопнувших почек. Зарывшиеся в землю роты не отвечали. Только изредка постукивал танковый пулемет. На опушке парка стояли орудия, готовые к стрельбе прямой наводкой.

Муханов разыскал КП батальона и вызвал комбата. КП помещался в каком-то погребе с искусно выложенным, но продырявленным в нескольких местах сводом. Из дыры свешивался провод, идущий от аккумулятора: тускло горела лампочка. Другой провод тянулся к телефону. В углу на куче камней сидел старик в форме без погон и ремня. При появлении Муханова он вскочил и, прижимая стальную каску к груди, заговорил по-немецки, быстро и с жаром. Зайцев начал было переводить, но в это время появились комбат Глотов и артиллерист Лихота. Немец замолчал на полуслове.

- Что здесь у тебя, Глотов? - спросил Муханов. - Рассказывай...

- А вот, товарищ полковник, из замка прибежал, - комбат кивнул на немца. - По пути нашего обгорелого танкиста подобрал. Ну, одним словом, без переводчика его не понять.

Муханов подозвал Зайцева и начал допрос. Все сначала: откуда, кто такой, почему оказался здесь? Работать с Зайцевым было хорошо. Он усвоил круг обязательных вопросов и, по сути, допрашивал сам, переводя содержание ответов. Если Муханов был не удовлетворен ответами, то начинал сам задавать вопросы. Немцы в Германии стали словоохотливей, чем были в России, и сами старались выложить все, что знают.

Зайцев перебросился с перебежчиком несколькими фразами, перевел его ответы и неожиданно выругался;

- Коллега нашелся... Видели его! Он меня коллегой называет, угадал во мне учителя.

Немец, поглядывая на Муханова, выдал длинную трескучую фразу. Зайцев пожал плечами.

- Он спрашивает, вы, товарищ полковник, человек военный или до войны были гражданским?

- Спросите, зачем это ему?

- Ему нужно поговорить с человеком, который до войны был гражданским. Он не любит военных и не доверяет им, - перевел Зайцев ответ немца. - Он пришел, чтобы решить очень сложный и важный вопрос с русскими...

Зайцев умолк, хотя перебежчик продолжал что-то говорить, затем неожиданно шагнул к немцу и стал ругаться с ним. Через минуту они попросту кричали друг на друга.

Муханов услышал несколько раз повторенное по-русски слово - не стреляйте.

- Вы не забывайте переводить, - напомнил Муханов Зайцеву. - Нам некогда разводить дискуссии...

- Он говорит, чтобы мы не вздумали бомбить или обстреливать замок из орудий, - возмущенно сказал Зайцев. - Видите ли, замок обороняют мальчики, гитлерюгенд, обманутые фюрером дети. Они не могут представить себе ценности этого замка. Он построен в XIV веке, это-гордость нации, памятник архитектуры...

Немец прислушивался к русским словам, будто проверял точность перевода. Потом заговорил - тихо, с трудом разлепляя губы. Муханову показалось, что на лице старика выступил пот.

- В верхних этажах находится огромная коллекция произведений живописи, - переводил Зайцев, и голос его звучал обиженно. - А также памятники славянской культуры, вывезенные из России, Польши, Чехословакии и Югославии. Владелец замка, генерал, скупал это у фронтовых офицеров и специально ездил по районам, где прошли боевые действия... По оккупированным районам. От бомбежки или артобстрела все это может погибнуть, потому что весь нижний этаж превращен в бастион, там огромные запасы снарядов. Ящики стоят в залах, возле орудий... Штабеля ящиков на втором и третьем этажах. Замок должен был стать подобием русской Брестской крепости. Но войска ушли оборонять Берлин, и задержать русских приказано роте гитлерюгенда...

- Он что? Советует нам брать замок голыми руками? - возмутился Глотов. - У меня уже батарея развернута...

- Спокойно, капитан, - бросил Муханов. - Не горячись. Давай послушаем.

Немец, видимо, понял, о чем говорил комбат, и что-то произнес.

- Говорит, вы не сделаете этого, - перевел Зайцев. - Вы должны пожалеть...

- Пожалеть?! - изумился комбат, обращаясь к Зайцеву. - Ты, лейтенант, спроси у него: а они пожалели наши памятники?

- Капитан Глотов! - одернул его Муханов. - Вы мне мешаете. Оставьте нас. Без моей команды никаких мер не предпринимать!

Глотов в сердцах пнул уроненную перебежчиком каску и вышел, увлекая за собой командира батареи и телефониста.

Немец выждал, пока уйдут лишние, и снова затараторил.

- В замке мальчики, - переводил Зайцев. - Я пытался уговорить их сдаться, но это бесполезно... Мальчишки выходят из повиновения командиров. Они получили приказ Гитлера драться до последнего... Они обмануты, они не понимают истинной ценности...

Муханов сел на пустой ящик, где недавно сидел телефонист, и задумался. На мгновение ему показалось, что эта ситуация - мальчишки и исторические ценности - в чем-то знакома. Что-то подобное уже было, но где? В Кенигсберге? Там, помнится, тоже были мальчишки из гитлерюгенда. Они засели в подвале, отстреливались... Потом за угол здания поставили машину спецпропаганды с репродукторами, пытались склонить их к сдаче в плен. Но там был обыкновенный подвал и ничего исторического...

- Доучил своих учеников, учитель, - ворчливо проговорил Зайцев, видимо, от себя. - Из повиновения выходят... В тыл бы наш тебя, "коллега", поглядел бы, что твои ученики в России натворили...

- Кто командует ротой? - спросил Муханов. У перебежчика в глазах вспыхнул огонек. Похоже, раздумья полковника внушали ему какую-то надежду.

- Гауптман Вайсберг! - с готовностью ответил немец. - Маленький фюрер!

- Почему "маленький фюрер"? Он что - из СС?

- Нет-нет, - заторопился перебежчик. - Он устал от войны, он был трижды ранен, кашляет. Сейчас он пьет и играет в фюрера. Для мальчишек он - фюрер... Слепое повиновение, они боготворят его, а ему смешно... Ему надоела война, он - больной... - Зайцев поморщился, слушая немца, и махнул рукой. - Он, товарищ полковник, одно и то же повторяет, как заведенный.

- Есть ли у вас доказательство, что в замке действительно находятся памятники славянской культуры и истории? - спросил Муханов.

Немец напрягся, преодолевая растерянность, и проговорил что-то тихо и решительно.

- Доказательство - это моя совесть, - перевел Зайцев. - Потому я и пришел к вам... на вашу сторону. Я пришел просишь защитить культурные ценности... Это печально, но я не мог уговорить... склонить на это немцев. Потому прошу вашей помощи... Я верю в будущее Германии, свободной от фашизма... Дальше он кается, товарищ полковник, говорит, стал жертвой тотальной войны. В русских не стрелял, наоборот, уговаривал свой взвод сдаться... Ну вот, опять понес одно и то же...

"Вспомнил! - обрадованно подумал Муханов. - Вот откуда эта ситуация!.."

Дикий камень стен погреба словно раздвинулся, создавая простор. Он прошелся от стены до ступеней выхода, вернулся назад.

Там, в Олонце, было иначе, но все равно: мальчишки и культурные ценности. Были беспризорники, измученные голодом и холодом дети, а бывший комиссар Никита Гудошников ходил спасать книги... Что же он тогда говорил, Никита? Что-то он такое сказал!.. Ага, дети спросят потом об этих книгах! Спросят... Но эти-то, из гитлерюгенда, - они ведь не спросят. Им сейчас на все наплевать.

Во всем этом была какая-то глубокая мысль - дети и культурные ценности, - но Муханов не мог сосредоточиться на ней. Зазуммерил телефон. Муханов снял трубку. Говорил командир дивизии.

- Да, положение, - медленно проговорил комдив, выслушав доклад начальника особого отдела. - Под штаб мы и другое помещенье найдем, но этот замок - бельмо на глазу; Не оставлять же его в тылу: они там и месяц могут просидеть... Слушайте, полковник, а они вас не того?.. Не водят вокруг пальца?

- Нет, товарищ генерал, - твердо сказал Муханов. - Учитель говорит правду.

- Ну и что с ним теперь делать, с этим замком? - спросил комдив. - Ждать, пока у них боезапас кончится?

- Но только не применять артиллерию и авиацию, - предупредил Муханов. - Замок и в самом деле взлетит на воздух. Учитель рассказывает, там произведения живописи, исторические памятники, свезенные из оккупированных областей.

- А вы в этом, разбираетесь? - спросил генерал. - Что это за исторические памятники?

- Да, отчасти разбираюсь, - усмехнулся Муханов. Приходилось сталкиваться... Это могут быть древние книги, архивные материалы, предметы быта...

- Понятно, - музейные вещи, - бросил комдив.

- Не совсем так, - не согласился Муханов. - Они подороже музейных экспонатов... Тут у меня возникла мысль одна...

- В общем так, Муханов, к утру замок должен быть наш, - перебил его комдив. - Если добром не получится, придется кликнуть на помощь "соколов".

- Получится, - сказал Муханов. - Мне нужна машина спецпропаганды.

- Будет машина, - пообещал генерал и дал отбой. Муханов подошел вплотную к перебежчику. Тот был взволнован, однако смотрел выжидательно, без страха.

- Значит, мальчишки не хотят сдаваться?

- Я пытался, - сказал немец. - Я просил их, объяснял, что национальные ценности - это вечные ценности, а Гитлер уже разбит и нет больше фашистской Германии... Нет смысла сопротивляться... Можно только погубить все, потому что русские начнут бомбить... Но мальчики глухи к слову. Они понимают лишь речи Гитлера и Геббельса...

- А где вы были со своими словами, когда ваш Гитлер приходил к власти? - вмешался Зайцев. - Молча сидели?

- Кончайте риторику, лейтенант, - поморщился Муханов, - Сейчас нам не до этого... Спроси у него: кто-нибудь видел, когда он уходил из зайка?

- Нет-нет, - по-русски забормотал немец. - Я ушель тайно. Никто не видаль.

- Понятно, - проронил Муханов. - Но сейчас, видимо, вас уже хватились и ищут?

Перебежчик вопроса не понял, взглянул на Зайцева - тот перевёл.

- Меня не ищут, - оживляясь, заговорил немец. - Я четыре дня просидел в комнатах, где хранятся картины, книги и прочие бумаги... Я там читал... Я понял, какие это ценности... Он опять, товарищ полковник, про ценности...

- Кто же командует ротой? - спросил Муханов. - Один гауптман Вайсберг?

- Он говорит, что и Вайсберг не командует, потому что он пьет... Больной... И играет в фюрера.

- Какие у вас отношения с Вайсбергом? - спросил Муханов.

- Офицерам надоела война, - перевел Зайцев. - Отношений никаких нет... Каждый занимается своим делом и ждет конца войны... Во! Есть один русский... Аришин... Ага, видимо, из власовцев... Он думает, как убежать к американцам... Офицеры не командуют... Солдаты, мальчики... Гитлерюгенд стреляют сами, у них приказ Гитлера... Ну, понес опять! - переводчик махнул рукой.

- Вайсберг может управлять своими солдатами? - Муханов глядел в глаза перебежчику. - Или они никому не подчиняются?

- Вайсберг - да, да! - закивал немец, не дожидаясь перевода. - Он маленький фюрер... Бог! Они слушайся Вайсберга! Он играль с мальчик, обман!

- Понятно, - бросил Муханов. - Слушайте меня внимательно, Зайцев, и переводите точно... Сейчас вы, Отто Фрас, вернетесь назад, в замок. Тем же путем, как пришли. Вы придете к Вайсбергу и убедите его вывести гарнизон из замка. Пусть он говорит, что это приказ Гитлера или его собственный - как хочет, но чтобы этих мальчиков в замке не было.

Немец слушал внимательно, не моргая, и на его стариковских щеках проступал румянец.

- Пока еще есть возможность покинуть замок, - продолжал Муханов, - утром ее не будет, и тогда мы начнем обстрел... Сейчас еще можно спасти замок и все, что в нем находится. Заодно можно спасти и ваших... мальчиков.

- Но Вайсберг может меня не послушать! - немец подался вперед. - Я не военный человек... фольксштурм... Вайсберг не любит дилетантов... Он смеется надо мной...

- Объясните ему ситуацию, расскажите, наконец, о ценностях, которые могут погибнуть, - Муханов по-прежнему смотрел ему в глаза, и казалось, что немец понимает его без переводчика. - Но если ему все равно, что станет с немецкими национальными ценностями и с ценностями других народов, пусть он спасает своих солдат-мальчиков. От смерти. Объясните Вайсбергу, что игра в фюреров кончилась. У него наверняка тоже есть дети.

- Он все понял, - перевел Зайцев. - Он готов идти назад... Спрашивает, говорить ли Вайсбергу, что он был у русских? То есть у нас?

- Все зависит от обстановки, - коротко ответил Муханов. - Если это поможет спасению культурных памятников - говорите. И помните: к пяти утра замок должен быть оставлен гарнизоном.

Перебежчик вскинул голову, сухое лицо его закаменело на секунду, потемнело, отчего седина стала еще ярче. Он вздохнул, видимо, решаясь на что-то, и осмотрелся в поисках каски...

Муханов поднялся наверх. Из замка постреливали, но, похоже, уже устали от стрельбы. Осветительные ракеты с шипом раскраивали небо, и в их свете замок казался еще выше и красивее. Подавить огневые точки противника не составляло особого труда и ночью и днем. Хоть с земли - из орудий, хоть с воздуха. Тем более, если замок начинен снарядами...

У входа на каменных ступенях сидели несколько офицеров и Глотов. Комбат объяснял задачу. При появлении Муханова все встали.

- Приказ командира дивизии - утром замок взять, - не дожидаясь вопросов, сказал Муханов. - Начало атаки - пять часов утра.

- А артподготовка? - спросил Глотов. - Чтобы подавить их, надо...

- Насчет артподготовки, капитан, уточните у своего командира полка, - отрезал Муханов. - И никакой самодеятельности.

- Я своих людей, товарищ полковник, в конце войны губить не буду - упрямо сказал комбат. - Немцы там сидят, как собаки! Это же не люди... Это... Эти недоноски! Человеческого языка не понимают!.. Наших и так уже трое убитых и пять ранено... Да двух танкистов...

Из замка ударила гаубица. Снаряд разорвался в кронах деревьев, и на мгновение парк озарило, словно светом молнии. Секунду спустя с треском упало дерево...

- Послушай, Глотов, - Муханов старался разглядеть лицо комбата, но, кроме поблескивающих в темноте глаз, ничего не увидел. - Ты в чем пытаешься меня убедить? В том, что нельзя понапрасну водить людей на смерть в конце войны? Так я это без тебя знаю.

- Да нет, товарищ полковник. Я хотел сказать, из всей этой затеи ничего не выйдет, - Глотов сердито, по-мальчишески, засопел. - Эти щенки не сдадутся, знаю я их! Им головы так заморочили!.. Да что там говорить!.. Сейчас самое время для атаки, товарищ полковник! Они немножко выдохлись, спать хотят... Сейчас бы батареей беглый огонь, а я своих поднял. Как миленьких бы взяли!

- Ты знаешь, капитан, что такое детонация? - спросил Муханов.

- Так точно, знаю.

- Замок начинен снарядами, это все равно что по вагону с боеприпасами стрелять... А в замке - исторические ценности.

- А они наши ценности пожалели? - вмешался молчавший до этого командир батареи. - Они, гады, из Ясной Поляны конюшню сделали, дом Чайковского разграбили... А мы должны ихние замки жалеть? У них - гордость нации, а у нас нет!.. Сами еще орут - русские варвары! Цивилизованные нашлись...

- Между прочим, там - и наше добро, - Муханов кивнул на замок. - Там исторические памятники, наворованные в России. Так что мы в первую очередь свое спасаем. Это же часть нашей истории, часть России.

- Без пушек мы в этом парке до конца войны просидим, - проворчал Глотов, отвернувшись. - А на пулеметы идти... Я, товарищ полковник... В общем, я на войне только понял, почему мертвым глаза закрывают. Потому что живым всегда стыдно... смотреть в глаза. Даже в мертвые... А я в них за три года во как насмотрелся! - Он полоснул себя ладонью по горлу и замолчал.

Муханов сел на каменную ступеньку, привалился плечом к стене.

- Тебе двадцать-то есть, капитан? - спросил он.

- Есть, - не сразу ответил Глотов. - А что возраст? У меня всегда возраст спрашивают... Ну, молодой я, товарищ полковник, молодой! Так что, ничего не понимаю?

Можно было не спорить с двадцатилетним комбатом. Можно было отдать приказ, заставить его молчать, прикрикнуть, в конце концов. Война не кончилась, этот двадцатилетний парень носит погоны, и еще не потерял силу закон беспрекословного подчинения младшего старшему.

Война еще шла, но вот-вот должна была закончиться, а этот парень ничего еще, кроме войны и кроме открытых мертвых глаз, толком не видел в жизни, и ничего, пожалуй, не чувствовал так остро и сильно, как укор этих глаз и стыд за то, что он - жив, а его товарищ - уже нет... Он слишком многое понимал, но весь его опыт был опять же связан с войной, со страданиями и горем.

И поскольку этой треклятой войне скоро конец - наступит новая жизнь, еще не познанная бывалым двадцатилетним воякой. И в этой новой жизни будут свои ценности. В ней не попросишь артиллеристов подбросить огня, и с шашкой наголо не развернешь эскадрон для атаки. Он, полковник Муханов, прошел эту перестройку еще в Двадцатые годы и помнит, каким болезненным, мучительным было приживание к другой, мирной жизни. На первый взгляд ясные и простые цели вдруг обрели вторые и третьи смыслы, над которыми следовало напряженно - думать.

Муханов скользнул взглядом по гимнастерке комбата - четыре боевых ордена, две нашивки за ранения...

- Мы с тобой еще поговорим на эту тему, капитан... Возьмем замок и поговорим... А сейчас немедленно найди перебежчику погоны, достань ремень и отправь его назад, через нейтралку, - Муханов встал:

- И обеспечь, чтобы он дошел живым и невредимым; Пускай работает... Понял?

- Так точно, - Глотов козырнул. - Есть достать и отправить...

- И еще... На огонь противника не отвечать. Только наблюдать. Артиллеристов тоже касается.

- Есть! - ответил командир батареи Лихота.

- Обо всем, что делается в замке, немедленно докладывать мне.

Комбат Глотов пригнул голову и нырнул в подземелье - к телефону. Офицеры, прячась за деревьями, побежали к своим бойцам. Война продолжалась...

Во всем замке самым уютным местом была спальня бывшего владельца. В ней и грохот пулеметов казался не громче карнавальных трещоток, и отрывистое рявканье гаубиц не сотрясало ни пол, ни воздух: Такая же тихая война изображалась и на огромном полотне у стены: закованные в доспехи рыцари дрались красиво и бесшумно.

Еще неделю назад, когда роту Вайсберга затолкали в этот каменный мешок, он, сменив таким образом морской дивизион на гитлерюгенд, разыскал генеральскую спальню и оборудовал в ней командный пункт. Он приказал будить его лишь тогда, когда русские подойдут к замку и начнут артобстрел. За четыре года войны он привык к бомбежкам, и обстрелам так, что сейчас боялся их не услыша? Первые дни он с удовольствием спал на генеральском ложе не снимая сапог и мундира. Просыпаясь, чтобы выпить вина, поднятого из подвалов, Вайсберг подолгу смаковал мысль, что не каждый день и не каждому пехотному капитану удается вот так поваляться на пуховике генерала-аристократа. Но потом и это ему надоело. Он стал разглядывать картину и думать о том, как хорошо воевали в средние века. Ни обстрелов, ни бомбежек, да и войско из рыцарей, а не из мальчиков с цыплячьими шейками. Встретились в чистом поле, сшиблись, поработали мечами и копьями - вот и войне конец. И, как говорят русские, либо грудь в крестах, либо голова в кустах...

Глядя на батальное полотно подолгу, Вайсберг ощущал беспокойство. И мысли его становились короткими, отрывистыми, как команды. Немедленно спустить ящики со снарядами в подвалы! Иначе от первого же русского снаряда, попавшего в окно, замок взлетит на воздух. Мальчики этого не понимают. Мальчики стреляют...

Однако он тут же вспоминал, что находится всего лишь в замке рыцарских времен и что русский снаряд уже влетел в немецкое окно и разнес в клочья всю Германию. И теперь боевому капитану, трижды раненному, доверили командовать гарнизоном мальчишек... Боже мой, какой это позор! Скорей бы уж русские начали бомбить и все кончилось.

Вайсберг выпил вина и прилег, упершись затылком в спинку ложа. Закрыть глаза и забыться... Лучше бы он был убит под Смоленском или под Москвой, в момент наивысшего духовного подъема, в момент, когда жизнь была хмельной и сверкающей, как генеральское вино. Но тогда невыносимо хотелось жить! Зачем она сейчас, эта жизнь?.. Он закашлялся, вытирая краем простыни кровь с губ, и перевернулся на живот. Сбившаяся кобура с пистолетом уперлась в печень. Можно расстегнуть ее, достать тяжелый парабеллум - и... Он потянулся рукой к кобуре, нащупал рукоять, но в этот момент стукнула дверь и глухо щелкнули каблуки.

- Господин гауптман! Докладываю: противник остановлен, окапывается и новых атак не предпринимает! - звонко отчеканил тринадцатилетний солдат Карл Зоммер.

- Ты какой уже раз докладываешь, мальчик? - поморщился Вайсберг и отдернул руку от пистолета. - Зачем ты явился?

- Я считаю своим долгом докладывать обстановку! - весело ответил мальчик.

- Хорошо, иди, - после паузы бросил командир роты.