справедливые и законные требования, а уплатить им мы сможем только из
приданого его жены. Словом, я ему докажу, что самые возвышенные и
благородные человеческие чувства - сыновний долг, сыновняя любовь и все
такое - решительно требуют от него, чтобы он похитил какую-нибудь богатую
наследницу.
натягивая перчатки.
из стакана. - Это его дело! Ни за что на свете, Хардейл, я не стану
вмешиваться в жизнь моего сына. Конечно, до известной границы, ибо узы,
связывающие отца и сына, как известно, священны... Неужели же мне так и не
удастся угостить вас стаканом вина? Ну что ж, воля ваша, воля ваша! -
добавил он, снова доливая свой собственный стакан.
во время которого он несколько раз пристально взглядывал на улыбающегося
собеседника, - там, где нужна ложь и хитрость, вы превзойдете самого
дьявола...
простите, я перебил вас...
влюбленных, помешать их встречам, переписке, если, например, вы ничего не
добьетесь от сына, что вы тогда думаете предпринять?
плечами и удобнее расположился в кресле. - Тогда я пущу в ход те
способности, которые вы мне приписываете, - хотя вы мне сильно льстите,
честное слово, я далеко не заслуживаю ваших комплиментов, - и прибегну к
обычным в таких случаях уловкам, чтобы вызвать в Нэде ревность и
негодование. Вы меня поняли?
разлучить Эмму и вашего сына, должны будем в крайнем случае прибегнуть к лжи
и коварству, - сказал мистер Хардейл.
табаку. - Это будет не ложь, а так... немного дипломатии, немного
ловкости... небольшая интрига - вот подходящее слово!
сказал мистер Хардейл, в волнении шагая по комнате. Он то останавливался, то
снова принимался ходить, как человек, у которого на душе очень тревожно. -
Но дело зашло так далеко, что сожаления и колебания бесполезны, - надо
действовать. Хорошо, я по мере сил буду вам помогать. Во всей обширной сфере
человеческих чувств и мыслей мы с вами сходимся только в этом одном. Да,
цель у нас будет одна, но действовать мы будем порознь. Надеюсь, нам не
понадобится больше встречаться?
Я провожу вас и посвечу на лестнице.
знаю дорогу. - Он слегка поклонился, надел шляпу, вышел, звеня шпорами, и,
закрыв за собой дверь, стал сходить по ступеням, скрипевшим под его тяжелыми
шагами.
располагаясь в кресле. - Чурбан неотесанный! Настоящий медведь!
настороженно прислушивались в ожидании, что сверху донесется звон шпаг или
выстрелы, и уже заранее установили, в каком порядке им ринуться на зов
(причем старый Джон предусмотрительно объявил, что он будет замыкать
шествие), были крайне поражены, когда мистер Хардейл сошел вниз живой и
невредимый, без единой царапины, велел привести лошадь и, сев на нее, с
задумчивым видом медленно поехал прочь. Обсудив вопрос, друзья решили, что
он оставил наверху своего противника умирающим, и спокойствие его - просто
военная хитрость, чтобы отвлечь подозрения и избежать преследования.
выступить в таком порядке, как было условленно заранее, но вдруг сверху
донесся громкий звонок - видимо, гость энергично дернул колокольчик, и этот
звон сразу опрокинул все их умозаключения, вызвав общее замешательство и
недоумение. Наконец мистер Уиллет решился идти наверх в сопровождении Хью и
Барнеби, как самых сильных и отважных из всех присутствующих. Они могли
войти в комнату якобы затем, чтобы убрать стаканы.
на полшага впереди остальных, и бестрепетно выслушал приказ мистера Честера
подать ему машинку для снимания сапог. Она была принесена, и Джон, подставив
гостю могучее плечо, с жадным интересом заглянул в его сапоги, когда помог
снять их; у него даже глаза на лоб полезли от удивления и разочарования,
когда сапоги оказались совершенно пустыми, а он-то ожидал, что они полны
крови. Джон не премину л внимательно осмотреть и самого мистера Честера в
уверенности, что увидит в его теле изрядные дыры, проверченные шпагой
противника. Не обнаружив таковых и убедившись в конце концов, что гость
по-прежнему безмятежно спокоен и никакого беспорядка в его костюме и мыслях
не заметно, старый Джон с тяжелым вздохом сказал себе, что дуэль в этот
вечер, по-видимому, не состоялась.
проветрена, я испробую вашу знаменитую кровать.
- ответил Джон, беря свечу с камина, и подтолкнул локтем сначала Барнеби,
потом Хью, дав им таким образом понять, чтобы они шли с ним на случай, если
джентльмен по дороге вдруг упадет без чувств или умрет от какого-то
внутреннего повреждения. - Возьми вторую свечу, Барнеби, и ступай вперед! А
ты, Хью, неси за нами кресло.
гостем, поднося к нему свечу вплотную и то чуть не обжигая ему ноги, то
рискуя спалить его парик, причем всякий раз сконфуженно извинялся) шествие
вступило в лучшую спальню гостиницы, почти такую же просторную, как комната,
из которой они пришли. Здесь, у камина, где потеплее, стояла большая
старинная кровать с истертым парчовым пологом и резными колонками по углам,
увенчанными каждая султаном из перьев, которые некогда были белыми, а теперь
от пыли и времени приняли траурный вид и напоминали султаны погребальной
колесницы.
и, осмотрев комнату, уселся в кресло, придвинутое к огню его провожатыми. -
Спокойной ночи! Барнеби, голубчик, ты надеюсь, молишься перед сном?
угодливо пояснил Джон. - От такой молитвы толку мало.
на Барнеби, - я слыхал. Хорошие молитвы! Он иногда лежит у меня в конюшне на
соломе и поет их. А я слушаю.
ухо мистеру Честеру, - уж не взыщите, сэр. Если у него и есть душа, ее
наверно так мало, что не стоит обращать внимание на его слова и поступки.
Покойной ночи, сэр!
и Джону оставалось только откланяться. Затем, приказав своим телохранителям
идти вперед, он вышел из комнаты и предоставил мистеру Честеру отдыхать в
древней кровати "Майского Древа".
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
был дома в то время, когда знатный гость появился у дверей их гостиницы, то
есть если бы, по иронии судьбы, этот день не оказался одним из тех шести
дней в году, когда ему можно было на несколько часов отлучаться из дому без
спросу и без риска получить нагоняй, - Джо, конечно, сумел бы всеми правдами
или неправдами проникнуть в тайну мистера Честера и выяснить цель его
приезда так досконально, как если бы был его поверенным. Он немедленно
предупредил бы влюбленных о грозящей им опасности и помог бы им разумным и
своевременным советом, ибо Джо всей душой сочувствовал молодой паре и готов
был доказать это, пустив в ход всю свою находчивость и энергию. Объяснялась
ли такая готовность Джо расположением его к молодой девушке, история которой
почти с колыбели вызывала в нем необычайно живой интерес к ней, или его
преданностью молодому Честеру, чье доверие он завоевал своей сметливостью и
тем усердием, с каким оказывал Эдварду важные услуги в качестве разведчика и
посредника? Были ли тут и другие побудительные причины - например,
естественное для человека молодого сочувствие влюбленным, или постоянные
нотации и несносные придирки со стороны почтенного родителя, или тайные
сердечные дела самого Джо вызывали в нем товарищеское чувство к Эдзарду и
Эмме Хардейл, - трудно сказать. Да и не стоит доискиваться истинных причин,
поскольку Джо в тот день отсутствовал и не имел возможности делом доказать
свою преданность.
собственному горькому опыту, с незапамятных времен является одним из тех
тягостных дней, которые носят название "платежных". Старый Джон Уиллет
считал долгом чести каждый год двадцать пятого марта расплачиваться звонкой
монетой с одним лондонским винокуром и виноторговцем, своим поставщиком. И
так же неизменно, как неизменно наступало каждый год это число, Джо
отправлялся в Лондон, чтобы передать виноторговцу из рук в руки холщовый
мешочек с точной суммой долга - ни пенни больше, ни пенни меньше.
крепко засела смутная идея, будто эта кобыла, если отправить ее на скачки,
несомненно может получить какой-нибудь призовой кубок. Но кобыла никогда не
пробовала своих сил на таком поприще, и вряд ли это было возможно в будущем,
ибо ей было уже лет четырнадцать, а то и пятнадцать, она страдала запалом и